Вряд ли можно сомневаться в том, что развитие демократии, и в более широком смысле создание современного общества в Европе многим обязано христианству. Между тем далеко не просто определить, каким именно образом христианство повлияло на современное общество. В эпоху просвещения подобные утверждения вызвали бы много возражений - достаточно вспомнить Вольтера и Гольбаха. Но если посмотреть на формирование демократических практик в средневековой Европе, то влияние христианства, по-видимому, не менее значимо, чем влияние античного наследия. Выше мы показали, каким образом религиозные верования античности могли повлиять на развитие полисной демократии. Существует ли аналогичное влияние базисных верований иудо-христианской традиции на формы власти? И если это так, то как эти верования трансформировались в демократические практики внутри христианских общин? Почему, в отличие от буддийских или мусульманских религиозных общин, где духовное руководство либо передавалось “из рук в руки” на основе духовной преемственности или глубоких религиозных знаний, либо, как в некоторых суфийских орденах, по наследству, в ранних христианских общинах епископы выбирались? Как возникло представление о самоуправлении в этих общинах? Как возникла идея соборов и почему вопросы веры стали разрешаться с помощью демократических процедур? В море литературы, посвященной исследованиям по истории христианской церкви, исследование этих вопросов - не самое популярное занятие. Не только потому, что история церкви гораздо больше внимания уделяет догматическим вопросам, но и потому, что имеющиеся источники об институциональной структуре ранних общин относительно скудны, и даже такие, казалось бы, наиболее базисные вопросы, как функции различных представителей клира вызывали оживленные споры1. Представляется более естественным начать с корней иудо-христианской традиции, с тех верований, которые представлены в Ветхом Завете. Если обратиться к поискам корней демократических практик в Ветхом Завете, то сразу обращает на себя внимание исключительная роль пророков. Религия Ветхого Завета фактически легитимировала право некоторых, “боговдохновленных” членов общины обвинять от имени Бога не только общину, но и власть в отступлении от закона, данного Богом2. В соответствии с этими представлениями Бог становится не властью в обществе, но судьей над обществом и мирской властью. Возникает прототипическая ситуация “внешнего независимого судьи”, к которому можно апеллировать, видя коррупцию и несправедливость в мире, нарушение установленных Богом законов. Мирская власть, в соответствии с этими представлениями, не обладает “иммунитетом”, а Бог в своем стремлении наказать отступников от закона скор на руку, насылая стихийные бедствия, эпидемии и вражеские нашествия. Наказание за отступничество от Закона не откладывается до Страшного суда, но следует немедленно, при этом оно не происходит внезапно - предупреждение об этом наказании исходит из уст пророков. Эта социальная онтология являет поразительный контраст с религиями и социальными практиками народов Ближнего Востока, окружавших общество Ветхого Завета. В Египте, Ассирии, Вавилоне, сирийских царствах, окружавших Израиль, царь одновременно был и богом, или, по крайней мере, священной персоной, и не о каком вызове царской власти со стороны простого человека, почувствовавшего пророческий дар, не могло быть и речи3. В роли предсказателя будущего могли выступать жрецы, боги могли рассматриваться как сила, определяющая судьбу, но никакой “харизмы снизу” древние религии иерархических цивилизаций Ближнего Востока не предполагали. Между тем “религия пророков” создавала совершенно нетипичную для иерархических обществ ситуацию “контроля снизу”, или, по крайней мере, легитимировала возможность “харизматического контроля”. Власть, поставленная под такой контроль, уже никогда не будет тоталитарной властью, у подданных появляется независимый критерий оценки ее деятельности, и не только критерий, но и “исполнительный орган” - Бич Божий, наказывающий и правителя и народ. И если наказание настигает и правителя и народ в равной мере, то есть и право народа требовать от правителя соблюдения божественного закона - иначе Бич Божий будет приведен в действие. Особо отметим здесь различие с представлениями религиозной традиции древнего Китая, где Небо могло высказаться один раз и решительно - сменить династию, но не существовало никакой институционализации “харизматических критиков” режима4. В ветхозаветную религию оказалась встроенной мощнейшая демократическая практика, реализующая идею независимого и скорого суда, совместно с “правом обвинения” власти снизу. Именно институт пророков сделал Ветхий Завет (уже в христианской традиции) столь опасным для власти - и светской, и церковной. Именно ветхозаветная пророческая практика стала, в конечном счете, истоком Реформации. Без института пророков невозможно представить себе ни Лютера, ни анабаптистов, ни Иоахима Флорского, ни даже святого св. Франциска и его радикальных последователей. Именно Ветхий Завет, и именно через тексты пророков, стал основным источником идей у радикальных протестантских сект. Интересно отметить, что в русском православии, где роль Ветхого Завета вообще значительно скромнее, чем в западных христианских церквях, где роль Высшего Суда по отношению к власти заметно приглушена, а необходимость терпеть власть, в духе послания св. Павла к римлянам, рассматривается как императив, содержащаяся в Ветхом Завете идея боговдохновенного пророчества и возможность вызвать власть на суд перед Богом все же ясно проявила себя в одном из наиболее интригующих эпизодов русской истории - переписке между Иваном Грозным и кн. Андреем Курбским. Курбский совершенно ясно обвиняет Грозного в отступлении от христианских законов и грозит Божьим судом, опираясь на ветхозаветные цитаты, Грозный же отвечает ему словами св. апостола Павла о божественной природе власти5. Заметим также, что в других мировых религиях - Буддизме и Исламе сходный институт пророчества отсутствует. В буддизме это связано с тем, что социум вообще игнорируется, и проблемы власти не имеют значения для религиозного спасения6. В махаянистском варианте буддизма институт патриархов, несмотря на кажущуюся близость к пророческой функции в Ветхом Завете (забота о спасении общины верующих) на самом деле совершенно иной - здесь нет ни надобности, ни возможности обвинить власть в силу базисных для махаяны представлений об иллюзорности мира - спасение всегда уход от мира, а не социальное действие7. Теократические функции духовенства в Тибете также никак не связаны с институтом пророков, здесь на практическом уровне монахи заботятся (вместе с верующими) об охране людей от многочисленных злых духов8 (наследия анимистских верований), и ситуация в отнологическом плане скорее напоминает греческий полис. В раннем исламе в определенной степени роль, аналогичную пророкам, играли руководители мистических суфийских движений, но реально в суннитском исламе после Аль-Газали суфийские ордена были в значительной степени интегрированы в официальные религиозные институты9 и лишь в шиитском исламе, где ожидание прихода Имама - наследника религиозной власти Пророка Мухаммада институционализировано, в какой-то степени представление о “внешнем Суде” над существующей властью оказывает влияние на сознание верующих10. Возможно, именно с этим связано создание своеобразной формы “исламской демократии” в современном Иране, в то время как попытки демократизации в странах суннитского ислама, как правило, носят антирелигиозный характер11. Мы видим, что в базисный текст христианской культуры оказалось вмонтированным представление о важнейшей демократической практике - осуществлении суда над властью, нарушающей законы, причем это представление оказалось процедурно оформленным - через существование “независимых обвинителей” - пророков. По сути дела схема импичмента, характерная для англо-саксонской политической системы, подготовлена в Ветхом Завете.