Проблема сигнификации
Третьей причиной того, что в последнее время классическая марксовская критика идеологии утратила кредит доверия, явилось игнорирование ею вопросов, связанных с разговорным языком и другими (невербальными) формами сигнификации.
Такого рода претензии следует предъявлять с оговорками, ибо, как отмечал Маркус, Маркс признавал большую социально-политическую роль языка и наследуемой через язык культуры1'. Более того, неправильно было бы полагать, как напоминал Грамши своим современникам2", будто Маркс относился к идеологии как к простой видимости, как к некоему искусственному образованию, призванному замаскировать реальность. Социальная действительность представляется Марксу в виде взаимодействующих индивидов, групп и классов, создающих посредством языка представления, несводимые к простой оболочке лжи и заблуждений. Данные идеологические представления суть искаженные формы, в которых социальная деятельность является сознанию. Как таковые, они обладают для социальных акторов материальной реальностью, и эта реальность (по крайней мере, в условиях разделенных на классы гражданского общества и государства) сама порождает видимости и обусловливает их появление.Многие новейшие критики (большинство из которых испытали влияние альтюссеровского исследования идеологии)" признают правомерность данного предостережения. Вместе с тем, они доказывают, что классическая марксистская теория идеологии базируется на неприемлемом разграничении идеологической формы, в которой является нам «действительность», и собственно «действительности» как некоей не искаженной процессом сигнификации «материальной» деятельности. Следовательно, идеология понимается здесь как своего рода «ретроспективное» искажение действительности как таковой (т. е. процессов материальной жизнедеятельности гражданского общества), — действительности, выступающей в качестве некоей досимволической точки зарождения идеологии.
Данная подспудная реальность не только действует «за спиной» идеологии Она служит к тому же той основой, которая противостоит ложным представлениям идеологии и одновременно объясняет их.В самых разных произведениях Маркса делаются попытки разгадать загадки идеологии путем отделения «верхнего слоя», или «надстройки», идеологических представлений от того подспудного «базиса», каковым является материальная жизнедеятельность. Характерный пример таких попыток — использование Марксом (в третьей части «Теорий прибавочной стоимости») древнеримского мифа о Какусе для объяснения материальных предпосылок идеологии. Подобно тому, как Какус сокрыл факт воровства скота, перегнав коров в свою пещеру, чтобы создать видимость, будто они всегда там были, — точно так же и буржуазия, поясняет Маркс, скрывает собственную паразитическую роль в происходящем внутри гражданского общества процессе производства, притворно (и, в отличие от Какуса, неосознанно) изображая себя источником всяческого богатства, каковое, в действительности, производится трудом и потом рабочего класса22.
* юридическая фикция (лат.) Прим. перев.
Разграничение материальной практики и ее идеологических искажений в отчетливом виде проводится также и в «Капитале». Например, некоторые «мнимые» категории буржуазной политэкономии (такие как «стоимость и цена труда», «заработная плата», «fictio juris* договоров», «товар») рассматриваются Марксом как проистекающие из капиталистических отношений производства. Данные понятия, вопреки тому, что полагает по этому поводу сама политэкономия, не являются ни вечными, ни истинными. Они суть нечто исторически специфичное, и функционируют они как категории-мистификации «феноменальных форм сущностных отношений». Эти идеологические категории отображают сложные отношения (или отношения между отношениями, типа: заработная плата-деньги стоимость-товар) как нечто самоочевидное, как свойства самих вещей. Согласно Марксу, эти мистифицирующие категории (называемые им также иллюзиями, формами проявления, иероглификой, подобиями, отчужденными внешними проявлениями) следует тщательно отличать от «действительных отношений», через отсылку к которым их надлежит объяснять и критиковать; эти «действительные отношения» он называет также внутренними связями, сущностями, истинной природой, реальными отношениями или скрытым, потаенным субстратом23.
Такая «генетическая» трактовка идеологии налицо и в ранних работах Маркса (и Энгельса).
Они проводят фундаментальное различие между «действительным миром» и тем, каким этот мир представляют себе люди, а также тем, что они о нем говорят". Превращенные иллюзии буржуазной эпохи характеризуются ими как сублимации «процесса материальной жизнедеятельности» — общественного характера труда, частнособственнического характера присвоения его продуктов и классовой борьбы: идеологи «ставят на голову все эмпирические отношения»25. Так, например, верующие обвиняются ими в непонимании того, что «человек создает религию, религия же не создает человека»26. Маркс подчеркивает, что религия — это разновидность иллюзорного счастья. Поэтому критика религиозной идеологии есть одновременно и требование уничтожения тех социальных условий, которые порождают потребность в иллюзиях: «...критика религии есть... критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия»27.Анализируя эту проблему, Маркс (и Энгельс) подчеркивают, что идеологии ие обладают собственной, независимой логикой развития. Их рождение, становление, господство и упадок всегда определяются логикой развития общественного процесса труда. Из этого следует, что власть идеологий над умами и суждениями тех, кто не обладает властью, может быть сломлена лишь путем революционного преобразования «реально существующего мира». Жизнь не определяется сознанием; скорее, сознание определяется жизнью. Эмансипация состоит не в том, чтобы думать и говорить иначе. Это «практический» акт, это вопрос упразднения наличных материальных условий гражданского общества.
Данные формулировки вызвали ряд возражений. Марксистская теория идеологии, исходящая фактически из фундаментального разграничения материальной деятельности и тех видимых форм, в которых она выступает, не учитывает того, что вся социально-политическая жизнь — включая силы и отношения производства в их объективных и субъективных аспектах — структурируется при помощи смысловых кодов28. «Процессы материальной жизнедеятельности» гражданского общества состоят не в «голой» производственной деятельности.
Знаки (речевые, письменные или визуальные) обладают 1111011 природой, нежели поступки, ибо сами поступки всегда «насыщены» знаками. Иначе говоря, социально-политическая жизнь соизмерима с опосредованной символами деятельностью. Последняя не является каким-то «уровнем» или «аспектом» гражданского общества и государства. Даже в процессе труда нет ничего специфически социального нлп политического — ничего такого, что брало бы свое начало в некоей «архимедовой точке», находящейся вне знаковой практики или «под» ней.Непонимание Марксом этого существенного момента повлекло за собой, как утверждают его критики, ряд нежелательных последствий. Теория идеологии не в состоянии дать убедительного объяснения тому, каким образом традиции (будь то традиции в политическом мышлении, музыке НЛП в отношениях полов) могут оказывать серьезное воздействие, выходя при этом далеко за рамки того места и времени, где и когда они зародились. Не учитывает данная теория и того (ключевого для нашего исследования) положения, что для успеха демократической политики необходимо периодически обновлять определенные традиции. В этом смысле показательна неспособность Маркса согласовать со своей концепцией собственное признание того факта, что определенные типы произведений искусства (например, греческое искусство н греческий эпос) являются «вечными» ценностями — по крайней мере, для европейской цивилизации19
С проблемой понимания традиций связано и неадекватное толкование Марксом соотношения между материальным и духовным (geistig) производством (поэзией, музыкой), а также того упомянутого им факта, что в гражданском обществе «свободное духовное производство» может вступать (и часто вступает) в конфликт с политикой, законом, религией, нравственностью и другими «идеологическими составными частями господствующего класса»3". И наконец, Марксов тезис о возможности генетического объяснения идеологии, — объяснения через ссылку на господствующие силы и отношения производства, «лежащие в основе» видимых форм идеологии, — наводит на мысль о возможности упразднения идеологии. Ликвидация товарного производства и обмена (а следовательно, и уничтожение гражданского общества и государства) избавила бы мир от иллюзий. Идеология отмерла бы сама собой. Формы мышления людей пришли бы в соответствие с «реальными материальными условиями» коммунистического общества. Процессы снгнификацпи стали бы простыми инструментами коммуникации свободных и равных субъектов. С точки зрения критиков Маркса, эта коммунистическая мечта об уничтожении идеологии лучше всего может быть представлена как тоталитарная греза — опасная фантазия о построении общества будущего, члены которого будут полностью прозрачны друг для друга, и такие проблемы, как неузнавание, непонимание, пустая риторика и другие помехи в общении, будут им попросту неведомы*.