ПРИМЕЧАНИЯ

1. Ранее, в VII и VIII веках понятие демос имело более узкое значение [Fine 1983: 108; Sealey 1976: 91—92]. Глава 1.

Преобразование первое: к демократическому городу-государству 1.

«Удивительно, что многочисленная литература, созданная в условиях величайшей демократии в Греции, не сохранила изложения демократической политической теории. Все афинские политические философы и публицисты, чьи сочинения дошли до наших дней, в большей или меньшей мере симпатизировали олигархии» [Jones 1969: 41]. 2.

Допущения, на которых основана данная альтернатива, которую я вслед за Платоном именую попечительством, а также связанные с этой альтернативой проблемы рассматриваются в главе 2. 3.

В этом и последующих разделах я использовал следующие

§аботы: Agard 1965; Alford 1985; American School of Classical tudies 1960; Aristotle 1952; Connor 1971; Fine 1983: Finley 1973a; Finley 1973b; Finley 1980; Finley 1983; Larsen 1966; Montgomery 1983; Sealey 1976; Ste. Croix 1981; Thucydides 1951. 4.

Несмотря на то, что точная численность населения неизвестна, большинство историков сходятся с Файном в том, что «Афины до начала Пелопоннесских войн в 431 году до н.э. имели от 40 до 50 тысяч взрослого мужского населения (граждан). Большинство греческих государств включали примерно от двух до десяти тысяч граждан. Греческие политические теоретики колебались в оценке идеального количества от пяти до десяти тысяч. В таком государстве все граждане в идеале способны узнавать друг друга в лицо» [1983: 57]. 5.

Как и в отношении других вопросов, не хватает серьезных свидетельств, раскрывающих природу управления лигами или конфедерациями. Ларсен утверждает, что в Древней Греции уже существовали зародыши федерализма [1966]. Но более ранние системы (Пелопоннесский союз около 510—365 годов до н.э., Беотийская конфедерация 447—386 годов до н.э., Колхидская конфедерация) были образованы олигархиями.

«Представительное правление после своего многообещающего появления в ранней Греции переживало упадок в IV и III веках. Вместо этого прямое правление с первичными собраниями было использовано и в федеральных государствах» [66].

«Произошло нечто, что ограничило естественное развитие в направлении представительного правления. Была широко воспринята демократическая теория с восхвалением первичных собраний и коллективных народных решений. Далее, политики, желавшие подчинить всю конфедерацию столице, поняли, что прямое собрание в столице для этого является хорошим средст-528

Р.Даль. Демократия и ее критики

вом. На подобных изменениях сказалось и то, что некоторые новые организации создавались в качестве противодействия Спарте, традиционной стороннице олигархии, а потому они естественно склонились к демократической форме организации, которая в то время означала прямое собрание» [46\.

6. «Буквально каждый гражданин должен был выступать в роли магистрата, около половины могли оказаться в Совете, а из них около 70% (365 из 500) могли стать главою (president) Афин на один день. Председательство (presidency) осуществлялось по принципу ротации среди членов Совета. До 380 года оно было заметной должностью, а затем стало чисто церемониальной» [Alford 1985: 9\.

I. «Греки и римляне изобрели политику, а также, как известно, политическую историю, или, точнее, историю как историю войны и политики. Но то, что всем известно, не вполне точно. Античные историки писали историю отдельных политик (polity), что не является одним и тем же, что история политики (politics). Они, в основном, писали о внешнеполитических курсах, сосредотачиваясь на механизме принятия решений только в связи с острым конфликтом, ведущим к гражданской войне. Исключением, пожалуй, был пересказ речей в Сенате или Собрании» [Finley 1983: 54]. Обратите внимание на замечание Финли о том, что нет исторических свидетельств о политике и структурных изменениях в других городах, кроме Афин [1983:705]. Даже такой важный вопрос, как население Афин, долгое время оставался предметом для спора с большим разбросом оценок.

Интересен пример влияния двадцатитомного труда Джорджа Грота «История Греции» (1846—1856) на либеральную мысль XIX столетия в Великобритании и других странах [Turner 1981: 213-34\. 9.

«Лояльность городу была сама собой разумеющейся. Но литература того времени подозрительно умалчивает о том, что можно считать патриотическим долгом, и столь же удивительно неясна в вопросе о приоритете требований города перед притязаниями друзей и родственников. Отличие афинской политики от современной настолько велико, что один нынешний исследователь греческой этики описывает отношение эллинов к этой проблеме следующим образом: «Притязания города могут оказаться выше всех других в кризисное время; но когда интересам города ничего не угрожает или к рассматриваемому случаю они не имеют прямого отношения, ничто в этических стандартах не мешает agatos polites (хорошему гражданину) попытаться пойти вопреки (thwart) закону ради своей семьи или друзей, с которыми он тесно связан» [Connor 1971: 48\. 10.

«В 415 году соперничество между Никием и Алкивиадом стало в Афинах главным вопросом. В начале года было решено прибегнуть к процедуре остракизма, чтобы изгнать одного из них. Но за два дня до голосования Алкивиад пришел к Никию и предложил объединить свои силы против третьего — Гипербола. Так и сделали, а Гипербол был изгнан. Этот случай объясняет многое в политической борьбе Афин. И Никий, и Алкивиад возглавляли группы своих сторонников, чье голосование определялось не сутью проблемы и не политическими принципами,

Примечания автора

529

а желаниями политических вождей. Количество последователей не обязательно должно быть велико, но группа достаточно сплоченной и заметной, чтобы направлять решения собрания туда, куда это необхрдимо вождям. И это при том, что процедура остракизма предполагала тайное голосование» [Sealey 1976: 353]. После этого случая остракизм был отменен [Fine 1983: 490\.

II. Это всего лишь предположение, не слишком доказываемое, но вытекающее из того, что кворум при остракизме составлял шесть тысяч при общем числе граждан от тридцати пяти до пятидесяти тысяч.

важнейшие вопросы» [Jones 1969: 109\. Финли предполагает, что «афиняне могли часто обращаться к остракизму, что не отражено в источниках, поскольку кворум в шесть тысяч никогда не достигался, а потому попытки остракизма оставались неудачными». Он делает вывод, что «во второй половине пятого века под руками для участия в собраниях находилось несколько тысяч» [1983: 240, 408\. Как и в других случаях, свидетельства о политическом участии недостаточны. Как заметил Финли, «наша игра в догадки всего лишь академическое упражнение» [1983: 75].

12. Коннор предполагает, что в конце V века появился новый образец поведения, «который ослабил силу дружественных группировок и усилил важность приверженности масс искусному и красноречивому вождю. Это касается той части граждан, которая практически не оказывала влияния в первом случае» [Connor 1971:

135]. 13.

Слово демагог (demagogos) было скорее описательным («вождь народа»), чем уничижительным. Вождя-оратора также называли «защитник демоса» (prostates tou demou) [Connor 1971: 108— 110]. О роли и влиянии Демосфена смотри [Montgomery 1983]. 14.

«Непреложным для полиса, греческого или римского, было убеждение, что принадлежность к полису (мы назвали бы это гражданством) неразрывно связана с земельной собственностью, обязательной военной службой и религией» [Finley 1980: 89]. 15.

«Во всех греческих государствах, насколько нам известно, только решение высшей власти (sovereign body) давало гражданство освобожденному рабу, как и любому другому лицу, не рожденному гражданином, но такие решения были исключительно редкими» [Ste. Croix 1981: 174]. 16.

В известном сочинении о сравнении древней и современной свободы (1819) Бенжамен Констан описывает «древнюю свободу» примерно таким же образом.

17 «Теоретических пределов государственной власти положено не было. Не было ни рода занятий, ни сферы человеческой жизнедеятельности, куда бы государство не могло вполне законным образом вмешиваться, коли решения были должным

530

Р.Даль. Демократия и ее критики

образом одобрены Собранием. <...> Время от времени афинское государство принимало законы, ограничивающие свободу слова. <...> Это делалось не слишком часто, так как не было нужды или не приходило в голову, а не потому, что были признаны права или сферы частной жизни, на которые не смело посягать государство» [Finley 1972: 78\. Глава 2.

Ко второму преобразованию: республиканизм, представительство и принцип равенства 1.

Происхождение, развитие и смешение республиканской традиции рассмотрены Джоном Пококом [Pocock 1975]. Версия республиканизма, развитая радикальными вигами XVIII века в Великобритании и США, описана Гордоном Вудом [Wood 1969]. В своем описании я полагался на обоих авторов. (О республиканизме см. также: [Bock, Skinner &Viroli 1993; Pettit 1997; Spring-borg 1992]. - MM). 2.

Даже если бы расстояния ничего не значили, полное число граждан — мужчин, имеющих право посещать собрание, — от двух до четырех тысяч в III и II веках [Cowell 1962: 61] — посещало бы собрание реже, чем это было необходимо для исполнения гражданского долга. Хотя обсуждение и голосование в наиболее важном собрании comitia tributa проходило отдельно в каждом из 35 родов, обычный род насчитывал в среднем от пяти до десяти тысяч членов. (Напомню, что в древности именно эти размеры считались оптимальными для наилучшего политического устройства (см.

См., например, его замечания во «Втором договоре», а именно параграфы 140, 151, 157, 192. 4.

Единственным заметным исключением времен Средневековья была Швейцарская конфедерация, которая возникла как союз для самозащиты трех маленьких и изолированных общин в 1291 году и стала лигой тринадцати кантонов в 1513 году. Шесть из них, включая первые три, были прямыми демократиями, где верховная власть осуществлялась ежегодным собранием всех свободных граждан. В других, хотя суверенитет номинально покоился во всем сообществе граждан, законы принимались в основном олигархическими или аристократическими легислатурами. Совет Конфедерации состоял из представителей тринадцати кантонов [Codding 1961: 21—26]. 5.

Наиболее отчетливо это прозвучало в единственной фразе Джона Милля из «Рассуждений о представительном правлении», где он в выводах к главе под названием «Наилучшая форма правления» отверг двухтысячелетнюю посылку. Используя аргумент, что «правлением, которое в состоянии удовлетворить все крайности общественного состояния, может быть только такое правление, в котором принимают участие все люди», он затем как бы в дополнение замечает: «Но так как все граждане сообщества, превосходящего небольшой городок, не могут лично участвовать во всех, за вычетом, разве, мелочей, общественных делах, следует, что идеальным типом совершенного правительства будет представительство» [Mill 1958: 55]. 6.

Я сознательно избегаю обсуждения сложных эмпирических вопросов: например, как широко и глубоко

такие убеждения Примечания автора

531

распространились среди граждан, каково соотношение простых граждан и лидеров и т.д. Более того, всеобщая вера в Строгий Принцип далеко не строго обязательна и даже не всегда достаточна. Моя посылка состоит в том, что широкая вера в этот принцип повышает вероятность того, что ассоциация будет управляться демократически. Эмпирические проблемы возникают в силу того, что я исхожу из признания позиции граждан определяющей. Если это не так, ситуация изменится. Например, внешний наблюдатель считает, что Строгий Принцип действует среди членов общества, даже если граждане не разделяют эту точку зрения. Далее посторонний может утверждать, что граждане должны придерживаться этого принципа и вытекающих из него последствий. На более абстрактном уровне можно просто показать, что если принцип признается правильным, то логически принимаются определенные следствия. Именно эта последняя точка зрения принимается в главе 5 и подспудно пронизывает логику остальных глав. 7.

В «Промышленной демократии» (1920) Сидней и Беатрис Уэббы описали, как «в местных торговых клубах в восемнадцатом веке появляется демократия в наиболее простых формах» и как «туманно и почти бессознательно после векового эксперимента в наиболее развитых отраслях» приходят в выводу, что никакие уловки прямой демократии, вроде ротации должностей, не могут заменить представительную демократию (3, 36 и главы 1, 2). 8.

«Как в лоне Благодати все верующие равны, так и в строе природы все люди равны, так и государство образуют мужи, все равно удостоенные привилегий. Посылке учили религиозные секты, аргумент формировался политикой левеллеров и экономикой диггеров» [Woodhouse 1938: 69]. Левеллеры подчеркивали необходимость согласия. Как сказал Джон Лильберн в 1646 году, никто не имеет права «править или царствовать над кем-либо в мире без его добровольного согласия» [Woodhouse 1938: 317]. Писателем XVI века, представителем республиканской традиции, который, в отличие от левеллеров, был знаком с великими политическими философами, начиная с греков и заканчивая Макиавелли, был Джеймс Харрингтон. Он, однако, восхищался Карлом I, не участвовал в политической жизни во время Пуританской революции и не публиковал свою первую и наиболее важную работу «Республика Океания» («The Commonwealth of Oceana») до 1656 года [Blitzer 1960]. (Добавлю, что Харрингтон был крайне смелым и самостоятельным мыслителем, не просто крупным, но действительно выдающимся теоретиком, автором менее известных, чем «Океания», но куда более значительных работ типа «Прерогатив народного правления» (1657) или «Системы политики». — М.И.).