ПЛЮРАЛИЗМ И ОБЩЕЕ БЛАГО

Плюралист: Настало, должно быть, время для того, чтобы высказать мои соображения. В начале нашей дискуссии мы согласились принять предварительную посылку Традиционалиста, что мы имеем дело со сравнительно небольшой и единичной политией — с чем-то наподобие идеализированного полиса.

Традиционалист: С ограничениями. Я в состоянии вывести заключение, что полиархия в действительности

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 441

хуже полиса, и мы поэтому должны делать все возможное для того, чтобы реставрировать полис. Вы даете мне все больше причин для того, чтобы предпочесть прошлое и отвергнуть настоящее в качестве модели для будущего.

Плюралист: Тем не менее Вы соглашаетесь, не правда ли, что трансформация от демократии в городе-государстве к демократии в нации-государстве значительно изменила условия, при которых гражданские добродетели и общественное благо могли бы существовать?

Традиционалист: Да, но я не понимаю, что же Вы видите в качестве последствий этой трансформации.

«Все политические общества сконструированы из других, меньших обществ различных видов, каждое из которых имеет свои интересы и принципы (maxims),.. Воля этих отдельных обществ всегда имеет два отношения: для членов ассоциации — это общая воля (general will); для большого общества — это частная воля, которую весьма нередко находят честной в первом приближении и порочной позднее» [Rousseau 1978: 212—213].

Здесь Руссо представляет противоречия, для которых, по-видимому, не существует разрешения. Это антиномия Руссо, если хотите. Я часто думал, что этот пассаж заблаговременно разрушает в.есь проект «Общественного договора». Антиномия Руссо точно привлекает наше внимание к проблеме широкомасштабных плюралистических систем, на которые уже готовилась быть перенесенной идея демократии. Небольшой масштаб и довольно гомогенный вид республики, предположенный «Общественным договором», быстро стал реликтом исторического прошлого. Если приводить пример одного интересного исторического реликта, то, скажем, Сан-Марино не совсем типичный пример для мира, в котором мы живем сейчас, не правда ли?

Традиционалист: Но мир огромных государств не будет существовать вечно. Кто знает? Будущее демократической идеи может принадлежать миру таких Сан-Марино. В любом случае, что Вы хотите сказать? Плюралист: Я надеюсь, Вы позволите мне пойти окольным путем. Хотел бы я, чтобы мы занялись интеллектуальной реконструкцией истории — занятие совершенно безнадежное, спешу заметить. Давайте перенесемся назад в классические Афины и вообразим — затаите дыхание! — что в дополнение к мужскому населению,

442

Р. Даль. Демократия и ее критики

бывшему в этот момент полными гражданами, демос также включал женщин и иностранцев, проживавших в полисе достаточно долго. И, как бы нелепо с исторической точки зрения это ни звучало, -давайте представим также, что рабство было отменено, и все вольноотпущенники и вольноотпущенницы работают на фермах за заработную плату, в домашних хозяйствах, и везде; и они тоже являются гражданами: пролетариат освобожден от цепей.

Традиционалист: Вы правы насчет одной вещи: эти фантазии совершенно невероятны и исторически несообразны.

Плюралист: Согласен.

Традиционалист: Возможно. Модернист: Несомненно.

Плюралист: Теперь мне бы хотелось сделать еще один шаг в мир, которого никогда не было. Представьте себе, что вместо слабых и временных схем конфедерации, которые развились раньше, Афины, вместе с другими городами-государствами, населенными эллинами и образовывавшими эллинскую нацию*, объединились в единое государство, управляемое в соответствии с демократическим процессом. Не будем ли мы рассчитывать: проблема определения того, что есть общее благо для всех эллинов, станет гораздо

более сложной? Не следовало бы нам ожидать некоторого разногласия и политических конфликтов между эллинами? Не были бы афиняне склонны искать того, что отвечало бы интересам афинян, коринфяне — коринфян, спартанцы — спартанцев и так далее? Не стали бы представители нового пролетариата веровать, что величайшее общественное благо состоит в улучшении

Античный эквивалент подобный «нации» именовался койне. Это было прилагательное со значением «общий».

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 443

убогих условий, в которых они пребывают вместе с другими пролетариями всей Греции? Традиционалист: Все, что Вы сделали, — превратили классическую Грецию в современную нацию-государство. Оно, возможно, имеет некоторое сходство с нынешней Грецией, но никакого — с классической.

Модернист: Я думаю, Плюралист достаточно впечатляюще показал: мы в состоянии использовать умозрительные дискуссии по поводу общего блага и возможности гражданских добродетелей, если мы принимаем, будь то эксплицитно или имплицитно, — нечто, кажущееся интуитивно правдоподобным для граждан в Вашем маленьком городе-государстве, имеет смысл и при обращении к современной полиархии, которая характеризуется огромными размерами и сравнительным плюрализмом.

Плюралист: Мой полет фантазии, как назвал это Традиционалист, был стимулирован антиномией Руссо. Представьте теперь растерянность добродетельного афинянина в новой политии. К его удивлению и испугу, он узнает, что прежде ценимое им добродетельное поведение, за которое его так превозносили сограждане, более не добродетельно. Он любил Афины. Всю свою сознательную жизнь он посвятил их независимости и безопасности. В собрании на Агоре, во всех дискуссиях и действиях, касающихся общих дел полиса, он всегда старался способствовать благосостоянию всех афинян. Но то, что до этого было добродетельным, как ему сказали, теперь порочно. Отныне, ему сообщили, что он должен искать благо не только афинян, но всех греков. Он спрашивает, почему так? Потому что, отвечают ему, мы один народ. «Но я афинянин! — восклицает он. — У меня не так много общего со всеми этими остальными греками, а со спартанцами меньше других, чтобы чувствовать себя обязанным преследовать их благо. И, к тому же, почему только греков? Если я обязан принимать в расчет благо спартанцев, то почему не варваров на наших границах или не наших вечных врагов персов?»

Модернист: Стоик мог бы ответить, что он был бы обязан.

Плюралист: Такой ответ открывает, насколько зыбки границы общего блага. И это то, о чем я хотел бы поговорить.

Традиционалист: Пожалуйста, не надо больше исторических несообразностей.

444

Р.Даль. Демократия и ее критики

Общественное (public) благо какого общества (public)?

Плюралист: На некоторое время я обещаю удержаться в границах исторического настоящего.

«общество» (society) или «данное общество» (the society). Но они не определяют его границы. Традиционалист: Утверждаете ли Вы, что мы никогда не должны позволять себе думать и говорить на таком уровне абстракции?

Плюралист: Нет, я допускаю, что иногда дискуссия на таком уровне абстракции может быть плодотворной, но не проблем, обсуждаемых нами сейчас. Возможно, мы не Часть пятая.

найдем ответа на мой первый вопрос, если мы будем оставаться на том же уровне высокой абстракции. Традиционалист: На самом деле аристотелевская и республиканская традиции были достаточно специфичны. Они предполагали, что публика, о которой идет речь, образована людьми, которых объединяет гражданство в конкретном государстве. Так, релевантное сообщество (community) — Ваши термины коллективность и агрегация я отбрасываю — будет состоять из конкретных индивидов, живущих в конкретном государстве.

Плюралист: Чтобы избежать неопределенности термина «государство», и поскольку нашим предметом являются современные демократические страны, Ваш ответ можно проинтерпретировать таким образом, что сферу общественного блага будут составлять все граждане определенной страны, не так ли? Традиционалист: Это кажется разумным.

Плюралист: Но не является таковым. Если под гражданами Вы понимаете индивидов с полными правами гражданства, включая права политического участия — полных граждан — Ваше решение с моральной точки зрения произвольно. Совершенно произвольно в моральном плане, — исключение индивидов, которые не являются полными гражданами страны, но чье благо или благосостояние прямо определяется решениями правительства страны.

Традиционалист: Какие исключенные группы Вы имеете в виду?

Плюралист: Очевидны две. Одна состоит из индивидов, живущих в демократической стране и подчиняющимся ее законам, как то детей, иностранных рабочих, других, даже нелегальных чужестранцев и так далее. Я не вижу приемлемых оснований, почему благо этих людей — например, детей — не должно быть равным благу взрослых, которые являются полными гражданами.

Традиционалист: И я тоже. Я на самом деле сказал, что релевантным сообществом будут все индивиды, проживающие в данном государстве. Вы произвольно сократили их до полных граждан, чего я не делал. Я буду считать важным и равно обязательным для учета благо каждого индивида в рассматриваемой стране или всякого подчиненного ее законами.

Плюралист: Я благодарен Вам за пояснения. Но это решение также не пройдет. Оно не может принимать в расчет следующую важную группу: индивидов, которые не проживают в стране или не подчиняются ее решени-446

Р.Даль. Демократия и ее критики

ям. На каком основании можем мы резонно сказать, например, что в суждении по поводу американской внешней политики и военных действий во время вьетнамской войны, благо вьетнамцев должно быть расценено как ир-релевантное? Или что в проявлениях американской политики в Центральной Америке благо народов этого региона не должно рассматриваться?

Модернист: Позвольте мне сделать два наблюдения. Первое: ни одно правительство не принимает в расчет в равной мере интересы иностранцев, если вообще учитывает их. Ваши моральные суждения будут применимы к любым правительствам — демократическим и недемократическим? Правительство не избегает морального осуждения не просто по причине своей недемократичности, а потому что весьма мало людей могут это сделать.

Плюралист: Я согласен. Но здесь мы обсуждаем демократические правительства, не так ли? Модернист: Во-вторых, похоже на то, что Вы склоняетесь к универсалистским критериям: область общего блага включает по меньшей мере человеческие существа — мировое сообщество, как сказали бы некоторые. Но в этом случае, не поднимаете ли Вы спор на чрезмерно высокий уровень абстракции? Я, возможно, буду несколько разочарован, если мы заключим, что областью общего блага должно быть либо непосредственное сообщество (parochial community) маленьких городов-государств как одна крайность, либо безнадежно непрактичный кантианский универсализм в мировом масштабе как другая крайность. Конечно, должно существовать решение посередине.

Плюралист: Разумным диапазоном внутри будут индивиды, которых затрагивает решение. Очень небольшое количество политических решений напрямую касается всех человеческих существ. Модернист: Решение развязать ядерную войну может быть таким.

Плюралист: И те, кто принимает подобные решения, должны поэтому рассматривать их последствия для всех человеческих существ.

Модернист: По крайней мере, для таких решений мы можем определить область: все человеческие существа. Но в плане других решений определение области в состоянии оказаться в целом невозможным. Если Вы имеете в виду решение в буквальном смысле, то: желание совершенства — это вовсе не решение на самом деле. Демократические руководители будут обязаны принять во вни-Часть пятая. Пределы и возможности демократии 447

мание множество последствий, о которых они, возможно, и не подозревали. А если Вы говорите о решении

не в буквальном смысле, то Вам придется выстроить границы доказательства вокруг Вашей области. Плюралист: Мне неизвестно ни одно удовлетворительное решение поставленной Вами проблемы. Я затрудняюсь сказать, существует ли такое. Однако я бы предложил два дополнительных критерия для ограничения сферы общего блага. Первое: разумно будет использовать принцип минимального порога и исключить тех; величиной воздействия на кого можно пренебречь. Предположим, мы говорим тогда, что значимым множеством являются все индивиды, которые будут существенно затронуты неким решением? Модернист: Как Вы определяете порог «существенных» (significant) воздействий? Плюралист: Я думаю, здесь невозможен общий ответ. Это будет требовать особой оценки в каждом отдельном случае. Но учтите, что область может включать индивидов, которые еще не рождены*. Заметьте также, что круг людей, затронутых одним решением, в равной мере способен отличаться от круга лиц, задетых другим; следовательно, специфическая область общественного блага может во многом видоизменяться в зависимости от предмета, относительно которого выносится решение. Модернист: Не представляю себе, как хоть какая-нибудь политическая система может выдержать моральные требования, которые Вы к ней предъявляете. Могут ли плюрализм и полиархия достичь общего блага?

Плюралист: Это, конечно, другая моральная проблема: как вероятно политически достичь общего блага или хотя бы к нему приблизиться? Монистические теории демократии, подобные теориям Руссо в «Общественном договоре», имеют тенденцию принимать два предположения относительно того, каким образом может быть достигнуто общее благо. Первое: влияние на индивидов вне государства способно быть игнорировано. Второе: в некоторых условиях граждане могут рассчитывать на дейстВ данном отношении возникает проблема «справедливости между поколениями», которая была поставлена и рассмотрена Теренсом Боллом.

448

Р. Даль. Демократия и ее критики

вия, которые обеспечат общее самосохранение и благополучие (кн. 4, гл. 1). Но ни одно из этих суждений не застраховано от критики.

Что до первого, то просто нелепо говорить, что область общего блага остается в пределах государства вне зависимости от того, насколько правительственные решения вредят людям за его границами8. Традиционалист: Просто неразумно требовать, чтобы Руссо решил проблему, для которой никто не нашел подходящего выхода.

Плюралист: Факт в том, что он оставил ее нерешенной. Отложив эту хроническую проблему в сторону, мы, однако, обнаружим, что другие допущения тоже недоказуемы. Предположительно область общественного блага охватывает всех в государстве, кто не исключен из полного гражданства. Но поскольку они выведены из участия в политической жизни, то улучшение их благосостояния будет зависеть от благодетели (virtue), а фактически — от альтруизма тех, кто вправе заниматься политикой, то есть от граждан. Пожалуй, было бы слишком — ожидать, что в политической жизни люди будут действовать на основании просвещенного эгоизма (enlightened self-interest), который, потороплюсь заметить, включает озабоченность выгодами общественного существования (community life). Совсем не опрометчиво надеяться, что люди будут действовать альтруистически по отношению к тем, кто им близок и любим. Но было бы нереалистично ожидать от людей постоянного альтруизма в политике.

Модернист: В этом вопросе Руссо кажется мне непоследовательным. С одной стороны, он считает, что благая республика граждан может включать лишь небольшую часть населения. Я вспоминаю о его хвалах Венеции или Генуе как убедительным моделям благих республик. В обоих городах граждане составляли меньшинство населения, а в Венеции — необычайное меньшинство. С другой стороны, ожидать, что эти граждане будут оценивать благо неграждан, представляется противоречащим взгляду Руссо на гражданские добродетели. Мне не кажется, что он думал: граждане будут искать общего блага по чисто альтруистическим мотивам. Их стремление к общему благу зависело, напротив, от счастливого совпадения просвещенного эгоизма и благосостояния всех9.

Плюралист: И это, в свою очередь, предполагает столь гомогенное сообщество, что интересы всех имеют

тенденцию совпадать или что соответствующие интересы, как

Часть,пятая. Пределы и возможности демократии 449

минимум, скорее дополняют друг друга, чем вступают в противоречие.

Традиционалист: Но нам нет нужды принимать кажущуюся индифферентность Руссо к вопросу о включенности. Предположим, что мы на время оставляем в стороне воздействия на индивидов за границами демократического государства. Давайте вообразим включенную демократию, где каждый взрослый обладает полным гражданством. Не можем ли мы тогда заявить, что благо всех индивидов внутри государства будет адекватно принято во внимание? Как для детей, не должны ли мы резонно подумать, что об их интересах адекватным образом позаботятся взрослые, прямым способом, как патерналистские власти несут ответственность за благосостояние детей или непрямым через такие законы, подобно тем, которые взрослые граждане желают вводить для защиты детей?

Плюралист: Ваши поправки могут предоставить решение, которого подходит для небольшой монистической политии. Но когда демократические идеи распространились до размеров нации-государства, вскоре было замечено, что многие граждане более не считаются с равными гражданскими правами, кроме случаев

необходимости защищать свои интересы и делать это так, чтобы было справедливо. Как показывал Токвиль, для защиты и продвижения своих интересов американцы уже в 1832 году создали чудовищное число ассоциаций. Уровень плюралистической демократии — или, более корректно, плюралистической белой «мужской» полиархии — к тому времени уже был достигнут в Соединенных Штатах. Действительно, хотя в очень небольших и сравнительно гомогенных демократических системах само по себе гражданство без посторонней помощи могло обеспечить равное обсуждение, наблюдения Токвиля подкрепляют тот взгляд, что в больших демократических системах масштаба целой страны для гарантирования равного учета блага каждого требовались ассоциации. Казалось правдоподобным, что если ассоциации было достаточно легко сформировать и если фактически все граждане обладали адекватными ресурсами для участия в них, то даже в необычно больших странах интересы всех граждан будут адекватно приняты в расчет в решениях правительства. Не только добровольные ассоциации, но также местные демократические правительства, в которых можно было видеть особые виды ассоциаций, способны гарантировать, что интересы всех граждан будут должным образом учтены. 15 Демократия и ее критики 450

Р.Даль. Демократия и ее критики Модернист: Всегда?

Плюралист: Я как раз собирался перейти к некоторым затруднениям. Но сперва я хотел бы, чтобы Вы заметили, что в перспективе, только что мною описанной, общественное благо не обязательно монолитная цель, которая может или должна быть реализована единственным, суверенным правительством. Хотя это иногда и будет так, вероятно, чаще «публика» будет состоять из множества различных публик, каждая из которых в состоянии иметь несколько отличающееся от других благо или набор интересов. Это как раз именно то, чего опасался Руссо. Его антиномия была также его кошмаром. Хотя, несмотря на Руссо, в демократическом порядке в большом количестве стран ассоциативный плюрализм, совмещенный с изрядной децентрализацией решений местного управления, помогут добиться того, что многообразным интересам граждан из разных публичных сфер будет дано более или менее одинаковое рассмотрение. В этом смысле общественное благо будет достигнуто в плюралистической демократии. Модернист: Замечательно оптимистичная оценка, я бы сказал.

Плюралист: Да, это так. Дабы отразить Ваше нападение, я собираюсь признать, что это кажущееся удачным решение страдает, по меньшей мере, тремя серьезными изъянами. Во-первых, оно не решает проблемы того, как могут приниматься в расчет интересы индивидов вне страны или государства. Следовало бы сказать, что защиту интересов этих индивидов в силах осуществлять только сами граждане. В той мере, что граждане убеждены, будто интересы личностей вне страны существенны для определения политического курса, эти моральные суждения могут учитываться в политических дискуссиях и решениях. Эта возможность не является до конца надуманной. Например, американцы критиковали политику своего правительства во вьетнамской войне, часто акцентируя жестокое воздействие американских военных операций на мирное население данной страны. Подобная же критики американской политики в Центральной Америке в основном акцентирует ее неблагоприятные последствия для жителей этого региона. В то же время было бы наивно заключать, что моральные сантименты всех граждан являются существенной гарантией того, что интересы индивидов вне страны будут приняты к адекватному рассмотрению в политических решениях. Часть пятая. Пределы и возможности демократии 451

Модернист: На самом деле, если мы это примем, то вступим в противоречие с одним из основных оправданий демократического процесса. Как выразился Джон Стюарт Милль, «каждый является единственным телохранителем для своих собственных прав и интересов». Это утверждение он считал одной из элементарных максим благоразумия, на которую способна каждая личность, совершая свои действия, неявным образом действуя, согласно собственным интересам»10.

Плюралист: Даже если мы заключим, что политика с необходимостью никогда не принимает во внимание интересы иностранцев, этот изъян не специфичен для плюралистической демократии или для демократического государства. Это проблема всех политических строев, как демократических, так и недемократических. Коль скоро этот дефект не относится к плюрализму как таковому, теперь, когда я определил его как нерешенную проблему для всех типов политического строя, могу ли я продолжать? Традиционалист: Пожалуйста, продолжайте. Должен сказать, что в сравнении монистическая демократия нравится мне все больше и больше.

Плюралист: Нарисую точный портрет. Ваша идеализированная монистическая демократия не только вся в бородавках, но перенесла экстенсивную операцию по подтяжке лица. Модернист: Меньше полемики, больше смысла, будьте любезны.

Плюралист: Хорошо, продолжу аналогию с физическими недостатками. Второй дефект в только что обрисованном решении сводится к индивидам внутри страны, которые, по нашим предположениям, являются полными гражданами, если они взрослые. Но представьте, что одни граждане организованы в ассоциации, а другие — нет. В этом случае — определенно не самом редком в демократических странах — интересы организованных почти наверняка будут гораздо более полно приняты во внимание, нежели интересы неорганизованных. Иногда, впрочем, интересами неорганизованных будут практически полностью пренебрегать в политических решениях.

Модернист: Но, безусловно, все полиархии неодинаковы в этом отношении, не так ли? Плюралист: Конечно, они неодинаковы. Очень важно понять, что демократические страны сильно различаются своими конфигурациями организационного плюрализма. Например, в некоторых странах, подобных Норвегии или

452

Р. Даль. Демократия и ее критики

Швеции, основные ассоциации экономических групп — бизнес, профсоюзы, фермеры, потребители — все в достаточной степени массовые и довольно централизованные. В этой системе корпоративного плюрализма почти каждый принадлежит хотя бы к одной из организаций, вовлеченных в процессы национальной торговли. По резкому контрасту, в других странах, таких, как Британия и Соединенные Штаты, экономические организации не очень многочисленны и довольно децентрализованы, так что сделку можно осуществить за счет неорганизованных. Но даже там, где экономические организации в достаточной мере многочисленны, они обычно не поднимают свой голос в защиту неэкономических интересов, в то время как большинство граждан имеют другие интересы, помимо просто экономических. Даже крайне инклюзивные системы согласования интересов на национальном уровне не гарантируют, что в вопросах, находящихся за пределами национальных переговоров, интересы различных граждан будут равным образом учтены. По этим вопросам различия в организационных ресурсах будут создавать разницу во влиянии на решения. Традиционалист: Почему Вы не распространяете принцип включенности на организации? Подобно тому, как похожий изъян в монистической демократии может быть исцелен включением всех взрослых в демос, верным средством для плюралистической демократии стала бы удостоверенность в том, что каждый гражданин имеет в большей или меньшей степени равный доступ к организациям.

Плюралист: Что здесь происходит? Когда я указываю на дефекты плюрализма, Вы вдруг переходите к его защите. Однако я не полностью доверяю Вашей перемене мнений. В любом случае, проблема с Вашим решением в том, что если практически каждый участвует в организациях и, таким образом, не существует важных выводов, которые не были бы представлены в демократических решениях, это необязательно означает, что благо каждого гражданина будет в равной степени принято во внимание. Традиционалист: Почему нет?

Плюралист: Мы что, меняем стороны? Идея плюралистической демократии ставит фундаментальный вопрос, которого адвокаты монистической демократии, такие, как Вы, могут избежать. Должны ли мы искать политического равенства граждан или равенства во влиянии на ключевые решения между организациями? Принцип

Часть пятая. Пределы и возможности демократии 453

равенства рассмотрения присущ индивидам, а не организациям. Таким образом устроен принцип равенства в голосовании. Если ассоциация с пятью сотнями членов имеет такое же влияние на решения, что и ассоциация с пятьюдесятью тысячами, равенство в голосовании будет нарушено. Если только число граждан не будет одинаковым во всех ассоциациях, тогда равное влияние ассоциаций с необходимостью породит неравенство во влиянии граждан. Тем не менее, число граждан никогда не бывает одинаково во всех ассоциациях.

Модернист: Как Вы избежите дилеммы, если базисом распределения в законодательстве являются функциональные группы, а не территориальные единицы? Гильдейские социалисты однажды уже увлекались подобными предложениями.

Плюралист: Гильдейские социалисты образца 1920-х гг., вроде Джорджа Коуна, например, были преждевременными плюралистами левого толка во времена, когда доминировало монистическое видение централизованной плюралистической экономики. К сожалению, они и поборники функционального представительства никогда не преуспели в преодолении дилеммы. Подобным образом и «парламент индустрии», составленный из экономических ассоциаций, пренебрежет принципами избирательного равенства граждан, которым сторонники функционального представительства неспособны найти оправданий; или каким-либо образом будет установлено равенство голосов граждан; хотя это, кажется, требует, чтобы вес ассоциаций был пропорционален числу индивидов, представленных в качестве членов. Но в этом случае мне представляется сложным увидеть, почему функциональное представительство должно сильно превосходить представительство территориальное. Возможно, отличаться, но явно преобладать? Нет. На самом деле, система корпоративного плюрализма — или демократического корпоратизма, если Вам так нравится, — которая возникла в скандинавских странах, резко меняет проблему. Там существенная степень контроля над ключевыми экономическими решениями, которая в конвенциональной демократической теории должна оставаться за представителями граждан в парламенте и кабинете, была просто переведена в своего рода невыборный парламент индустрии — функциональное законодательное учреждение, если угодно, — состоящее из глав основных ассоциаций. Суть дела выражена в пророческих словах, начертанных Стейном Рокканом несколько лет назад в описании Норвегии: «Демократия

454

Р. Даль. Демократия и ее критики

цифр и корпоративный плюрализм: голоса подсчитываются, но решают ресурсы» [Rokkan 1966: 105]. Традиционалист: Я действительно начинаю удивляться, как Вы все еще можете считать плюралистическую демократию превосходящей монистическую демократию!

Плюралист: Я знаю, как соблазнительно думать, что мы можем решить проблемы плюрализма, уничтожив организационный плюрализм и, таким образом, реставрировав идеалы, институты и практики монистической демократии. Но если мы хотим сохранить управление нацией-государством или страной, то это соблазн, которому мы должны противостоять. Чтобы разрушить плюрализм, потребуется авторитарный режим, который приведет в конце концов к чудовищному принуждению. Монистическая система — идеал, приемлемый для авторитаризма; он не может быть идеалом для демократов. Хуже ли, лучше ли, современные демократы тоже должны быть плюралистами.

Дискуссия между Традиционалистом, Модернистом и Плюралистом распалась, оставив нам три вопроса. Первый касается определения общего блага. Чье благо должно приниматься во внимание? Ответ, как теперь очевидно, состоит в том, что в коллективных решениях следует принять к рассмотрению благо всех тех, кто ими может быть существенно затронут. Однако ясно, что воплотить такой ответ в жизнь необычайно сложно из-за одновременного существования плюрализма внутри демократических стран, плюрализма между демократическими государствами и индивидов, находящихся за пределами стран, на которых существенно влияют принимаемые там решения.

Второе: как общественное благо может быть наилучшим способом определено в коллективных решениях? Плюрализм также создает мешанину из трудностей для нахождения удовлетворительного решения этого вопроса. В то время как мы пришли к выводу, что демократический процесс является наилучшим для соединения коллективных политических решений, большое политическое общество (страна, выражаясь более конкретно) включает различные ассоциации и политические единицы или типы единиц, каждая из которых может предъявлять конкурирующие и конфликтные заявления относительно того, что именно она является должной демократической Часть пятая. Пределы и возможности демократии 455

единицей и, очевидно, единственной таковой для принятия коллективных решений по обсуждаемым вопросам. Как тогда мы должны определить, какие единицы или типы единиц подходят для принятия этих решений? Мы дали часть ответа в главе 14, и я коротко обращусь к этой проблеме в следующей главе. Третий вопрос, ответ на который известен своей труд-нодостижимостью: каково сущностное содержание общественного блага? Еще раз повторю, здесь поиск ответа затрудняется плюрализмом современных демократических стран, где различия иногда сильно сокращают общие интересы, почти вплоть до исчезновения предмета, но Модернист может возразить — до полного исчезновения. Мне хотелось бы продемонстрировать в следующей главе, почему, с моей точки зрения, этот ответ, несмотря на свою соблазнительность, является ошибочным.