Книга Бернштейна имела крупное историческое значение для всего германского и международного рабочего движения: это была первая попытка дать теоретическое обоснование оппортунистическим течениям в социал-демократии. Оппортунистические течения имеют место в нашем движении, если иметь в виду их спорадические проявления, например, в вопросе о субсидиях на строительство флота. В качестве ясно выраженного цельного течения оппортунизм появляется только в начале 90-х годов, со времени отмены закона о социалистах и завоевания вновь легальных условий. Государственный социализм Фольмара, голосование бюджета в Баварии, южпогер- манский аграрный социализм, предложение о компенсации, сделанпое Гейне, и, наконец, взгляды Шиппеля на пошлины и милицию — таковы вехи в развитии оппортунистической практики. Что отличало их прежде всего с внешней стороны? Враждебность к «теории». И это вполне понятно, так как наша теория, т. е. принципы научного социализма, ставит точные границы практической деятельности как в отношении преследуемой цели, так и в отношении применяемых средств борьбы и, наконец, самого способа борьбы. Отсюда у тех, кто гонится только за практическими результатами, наблюдается естествеппое стремление развя зать себе руки, т. е. отделить нашу практику от теории, сделать первую вполне независимой от последней. Но эта же самая теория побивает их при каждой попытке практической работы: государственный социализм, аграрный социализм, политика компенсаций, вопрос о милиции — все это в то же время и поражения оппортунизма. Ясно, что если это течение хотело удержаться в борьбе с нашими принципами, то оно должно было решиться подойти вплотную к самой теории, к самым принципам; вместо того, чтобы игнорировать ее, оно должно было постараться расшатать ее и создать свою собственную теорию. Такого рода попыткой и была теория Бернштейна, поэтому на Штутгартском съезде партии все оппортунистические элементы тотчас же собрались вокруг его знамепи. Если, с одной стороны, оппортунистические течения в практике представляются явлением вполне естественным и объяснимы условиями нашей борьбы и ее ростом, то, с другой стороны, теория Бернштейна есть не менее понятная попытка дать этим течениям общее теоретическое выражение, отыскать для них собственные теоретические предпосылки, покончить счеты с научным социализмом. Поэтому теория Бернштейпа с самого начала явилась для оппортунизма теоретическим испытанием, первым научным прдзнанием его существования. Но каковы результаты этого испытания, мы уже видели. Оппортунизм не в состоянии создать положительную теорию, способную как-нибудь устоять против критики. Все, на что он способен,— это, начав с опровержения отдельных основ марксова учения, потом перейти к разрушению всей системы сверху до основания, так как это учение представляет собою прочно сложенное здание. Это доказывает, что оппортунистическая практика по существу своему, в своей основе не совместима с системой Маркса. Но это доказывает далее д то, что оппортунизм не совместим с социализмом вообще, что по своей внутренней тенденции он стремится толкнуть рабочее движение на буржуазный путь, т. е. совершенно парализовать пролетарскую классовую борьбу. Понятно, исторически нельзя отождествлять пролетарскую классовую борьбу и систему Маркса. До Маркса, д совершенно независимо от него, существовало рабочее движение и различные социалистические системы, из которых каждая в своем роде являлась. вполне соответствующей условиям своего времени, теоретическим выражением освободительных стремлений рабочего класса. Обоснование социализма моральными понятиями о справедливости, борьба против способа распределения вместо борьбы против способа производства, понимание классовых противоречий, как противоречий между бедным и богатым, стремление испытать принцип «товарищества» в пределах капиталистического хозяйства, с чем мы встречаемся в теории Бернштейна,— это все уже имело место в истории. И все эти теории в свое время, при всей их недостаточности, были действц- тельцыми теориями пролетарской классовой борьбы; это были те гигантские детские сапоги, в которых пролетариат научился шагать по исторической сцене. Но после того как развитие самой классовой ч борьбы и .ее общественных условий привело к отказу от этих теорий и к формулированию принципов научного социализма, после этого не может быть, по крайней мере в Германии, другого социализма, кроме. социализма Маркса, не может быть социалистической классовой борьбы вне социал-демократии. Теперь уже социализм и марксизм, пролетарская освободительная борьба и социал-демократия — тождественные понятия. Поэтому возвращение к прежним, существовавшим до Маркса теориям социализма означает в настоящее время не возврат к гигантским детским сапогам пролетариата: нет, это значит опять влезть в истоптанные карликовые туфли буржуазии. Теория Бернштейна была первой, но в то же время и последней попыткой дать оппортунизму теоретическое обоснование. Мы говорим последней потому, что в системе Бернштейна оппортунизм зашел так далеко,— и с отрицательной стороны, в смысле отречения от научного социализма, и с положительной стороны, в смысле беспорядочного соединения всевозможного теоретического сумбура,— что дальше идти некуда. В книге Бернштейна оппортунизм завершил свое развитие в теории и дошел до своих конечных выводов. И теория Маркса не только в состоянии теоретически опровергнуть оппортунизм, но она и только она может объяснить его как историческое явление в процессе образования партии. Всемирно-историческое движение пролетариата вперед к победе действительно «не такая простая вещь». Вся особенность этого движения заключается в том, что здесь впервые в истории народные массы сами и против всех господствующих классов отстаивают свои стремления, но эти стремления должны перенести по ту сторону современного общества, за его пределы. Но эти стремления массы опять-таки могут выработать в себе только в постоянной борьбе с существующим строем, только в рамках этого же строя. Соединение широких народных масс с выходящей за пределы всего существующего строя целью, соединение повседневной борьбы с великой мировой реформой — такова великая проблема социал-де- мократического движения, которое на всем пути своего развития должно поэтому пробиваться вперед между двумя подводными камнями: между отрицанием массового характера и отрицанием конечной цели движения, между возвращением к положению секты и превращением в буржуазное реформаторское движение, между анархизмом и оппортунизмом. Правда, еще полстолетия тому назад теория Маркса выковала в своем теоретическом арсенале смертоносное оружие против обеих этих крайностей. Но так как наше движение является именно массовым движением и так как опасности, угрожающие ему, создаются не в человеческих головах, а общественными условиями, то теория Маркса не могла с самого начала раз навсегда предупредить все анархистские и оппортунистические отклонения в сторону. Они должны быть побеждены самим движением, конечно, с помощью созданного Марксом оружия, уже после того, как они осуществились на практике. Меньшую опасность — анархистскую корь — социал-демократия уже поборола, справившись с «движением независимых», с большей опасностью — оппортунистической водянкой — она борется в настоящее время. При громадном росте вширь, характеризующем движение последних лет, при сложности условий и задач, за которые приходится бороться, должен был наступить момент, когда в движении начали проявляться скептицизм относительно достижения великой конечной цели и колебания по отношению к идейному элементу движения. Так, а не иначе, должно совершаться великое пролетарское движение, и все эти моменты колебаний и уныния не являются неожиданпостыо для учения Маркса: наоборот, Маркс давно предвидел и предсказал их. «Буржуазные революции,— писал Маркс полстолетия тому назад в «18 брюмера Луи Бонапарта»,— как, например, революции XVIII века, стремительно несутся от успеха к успеху, в них драматические эффекты один ослепительнее другого, люди и вещи как бы озарены бенгальским огпем, каждый день дышит экстазом, по они скоропреходящи, быстро достигают своего апогея, и общество охватывает длительное похмелье, прежде чем оно успеет трезво освоить результаты своего периода бури и натиска. Напротив, пролетарские революции, революции XIX века, постоянно критикуют сами себя, то и дело останавливаются в своем движении, возвращаются к тому, что кажется уже выполненным, чтобы еще раз начать это сызнова, с беспощадной основательностью высмеивают половинчатость, слабые стороны и негодность своих первых попыток, сваливают своего противника с ног как бы только для того, чтобы тот из земли впитал свежие силы и снова встал во весь рост против них еще более могущественный, чем прежде, все спова и снова отступают перед неопределенной громадностью своих собственных целей, пока не создается положение, отрезывающее всякий путь к отступлению, пока сама жизнь не заявит властно: Hie Rhodus, hie salta! 17 Здесь роза, здесь танцуй!» 18 Это осталось верным и после того, как была создана теория научного социализма. Благодаря ей пролетарское движение не сделалось еще сразу социал-демократическим пи в Германии, ни в другом месте; оно становится более социал-демократическим с каждым днем; оно становится таковым в ходе борьбы и благодаря беспрестанной борьбе с резкими скачками в сторону анархизма и оппортунизма, которые представляют собой только момепты движения социал-демократии, рассматриваемой как процесс. Ввиду всего этого неожиданным является не появление оппортунистического течения, а скорее его бессилие. До тех пор, пока оппортунизм прорывался только в отдельных случаях партийной практики, можно было еще предполагать, что он имеет под собой какую-нибудь серьезную теоретическую основу. Но теперь, когда это тече ние получило вполне ясное выражение в книге Бернштейна, у всякого поневоле вырывается удивленный вопрос: как! и это все, что вы имеете сказать? Ни одного намека на новую мысль! Ни одной такой мысли, которая уже десятки лет тому назад не была бы опровергнута, растоптана, высмеяна и уничтожена марксизмом! Достаточно было оппортунизму заговорить, чтобы показать, что ему нечего сказать. В этом собственно и заключается партийно-историческое значение книги Бернштейна. Расставаясь со способом мышления революционного пролетариата, с диалектикой и материалистическим попи- мапием истории, Бернштейн может отблагодарить их за то, что они пашлн для его превращения смягчающие вину обстоятельства. Ведь только диалектика и материалистическое понимание исторци в своем великодушии оправдывают его появление как специального, но бессознательного орудия, при помощи которого поднимающийся пролетариат проявляет свою временную нерешительность, чтобы потом, хорошенько рассмотрев его, с язвительным смехом отбросить далеко от себя.