Необходимость идеологии

«Вопрос не только в том, — писал мексиканский политолог Лопес Кастельянос, — чтобы решить, какова должна быть стратегия, что предполагает внесение изменений в программы и разработку новых принципов парламентской работы и мобилизационной тактики, а в том, как вернуть доверие масс пар-

I

?

У- ?

1

v

I

t

І тиям, убедить широкие слои, обеспокоенные снижением уров- ( ня благосостояния (что вполне понятно), в том, что активное участие в политической жизни является: действительным ме- •

ханизмом социальных преобразований»195. . , ,

Реальная практика левых партий в парламентской системе і к концу XX века в большинстве случаев явно противоречила этой цели.

Это применимо не только к социал-демократии, но-и к значительной части радикальной левой, в том числе и внепарламентской, даже «революционной». Именно к ней относится ироническое замечание испанского писателя Хосе Хименеса Лосано [ о том, что, очевидно, существует два сорта «красных» — «преж- \ ние, у которых были идеалы, но которым нечего было есть», и I другие, «которых звали «красными» по какой-нибудь другой I причине, но которые не могли быть таковыми»197.. Принадлеж- ; ность к сильной левой партии открывает определенные пер; сцективы личного успеха, даже если эта партия находится в >

оппозиции. Левые организации становятся механизмом, обес-

І печивающим вертикальную мобильность для образованных

і и активных выходцев из социальных низов и части «среднего | класса». Ясно, что попытки некоторых левых течений требо- I

вать от своих сторонников аскетичного служения идее не шли \ на пользу движению. Однако в период кризиса политического | движения деятельность оппозиции, лишенной моральных сти- | мулов, рискует выродиться в еще одну, более изощренную, раз- I

новидность конформизма.

Разлагающее влияние парламентских или академических ( институтов на оказавшихся в их стенах радикалов было опи- ?

сано еще в XIX веке.

валось выработать мощное противоядие. Этим противоядием ; была связь парламентариев и интеллектуалов с массовым дви- I

жением и глубокая идеологизация рабочих партий. Каковы бы & ни были издержки жесткой идеологий традиционного социа лизма, в ней были заложены определенные моральные нормы и требования, нарушить которые было просто невозможно, не порвав, связи со своей организацией. А это автоматически озна* чало и потерю высокого'положения в парламентской системе.

Идеология выступала одновременно критерием, ограничителей и моральным стимулом для «практического политика». Это было нечто, объединяющее парламентария с массами, а главное, система принципов равно понятная и «низам» и «верхам» движения. Иными словами, «низы» могли судить о действиях «верхов» по тому, насколько эти действия соответствовали общепринятым в партии идеям.

Деидеологизация рабочего движения сопровождалась закономерной эрозией нравственных требований по отношению к лидерам и интеллектуалам. Перенос центра тяжести с рабочих организаций на «средний класс» сопровождался постепенным исчезновением традиционной системы норм и ценностей. Не» удивительно, что левое движение созрело для нового морализма так же, как к началу XVI века христианская церковь созрела для Реформации. Возвращение к исходным принципам является революционным лозунгом.

Презрение интеллектуальных левых кругов к рабочим сравнимо лишь с презрением рабочих к этим кругам. И как бы ни был многочислен новый «средний класс» в западных странах, он оказался бессилен выработать собственную мораль. Отказ от исключительной ориентации на промышленного рабочего, естественный в условиях, когда мир труда претерпевает глубокие изменения, не привел к появлению новой, более широкой идеологии. Вместо того чтобы попытаться объединить вокруг себя равные группы эксплуатируемых, левые стали выразитейя- ми наивного себялюбия «широкого» «среднего класса». Единственное «объединение», которое может быть достигнуто на этой основе, — между интеллектуалами и чиновниками.

Подводя итоги многолетнему правлению социалистов в Испании, Хайме Пастор отметил, что партийная элита использовала свое пребывание у власти для того, чтобы добиться максимальной автономии «по отношению к своей собственной социальной базе».

Центральный вопрос всякой реформы состоит в том, за чей счет она проводится. В зависимости от ответа наі него можно ответить и на другой вопрос — в чьих интересах. Разумеется, все реформы официально проводятся в интересах «народа». Но методы проведения реформ не только сами по себе заслуживают рассмотрения, но и выявляют их подлинные, а не декларативные цели. Курс, проводимый в большинстве стран Европы поочередно левыми и правыми в 1990-е годы, свидетельствует не только о наличии консенсуса, но и о Том, что этот консенсус обеспечен за счет исторического разрыва левых партий с собственной социальной базой.

Речь идет не о временном отступлении левых, а Об историческом переломе, сопоставимом с тем, чтЬ произошел в начале Первой Мировой войны, когда единое рабочее движение раздробилось на два потока.

Кризис 1990-х годов мог показаться предвестником окончательного ухода с политической сцены левых сил в том смысле, какой вкладывался в это слово на протяжении XX века. Но массовое недовольство последствиями неолиберализма, проявляющееся в самых разных странах, опровергло как оптимистические обещания буржуазных идеологов, так и пессимистические прогнозы разочаровавшихся в марксизме левых. Новые массовые антикорпоративные и антикапиталистические движения стали долгосрочным фактом политической жизни. Они оказываются источником обновления для традиционной левой, но и сами нуждаются в политическом оформлении, в том, чтобы осмыслить собственный опыт и сформулировать на этой основе эффективную стратегию борьбы.

Спустя полтора десятилетия после того, как Фукуяма провозгласил конец истории, а левые интеллектуалы начали массово складывать оружие, стало ясно, что борьба разворачивается с новой силой, сопротивление становится беспрецедентно массовым.

- »'

- - ?. -? ? ' 'Л ? ;*• ? - -