В канун прошлого века Вена представляла собой блистательную столицу, космополитичную по духу, авангардную в искусстве и авантюрную в политике. В это время Рихард Штраус и Густав Малер сочиняли здесь музыку, Густав Климт и Эгон Шиль писали картины, Роберт Музиль и Артур Шницлер - художественную прозу, Теодор Герцль сочинял газетные статьи, Зигмунд Фрейд практиковал психоанализ, а Лев Троцкий разглагольствовал в кафе. Вена была знаменита своими кофейнями, где центральноевропейская интеллигенция собиралась ради пьянящей смеси алкоголя, табака и беседы. В одном из таких кафе - возможно, в «Ландтмане» - однажды весной 1895 года Зигмунд Фрейд закурил сигару. Как можно ожидать, когда речь идет о Фрейде, эта была не просто сигара. Это был акт торжества свободы вопреки демократии1. В марте того года Вена избрала своим мэром ультранационалиста Карла Люгера. Проводившаяся им политика была просто безобразной. Он постоянно сравнивал евреев с саранчой, призывая смешать их с землей в качестве удобрения или посадить на корабли и утопить в море. Император из рода Габсбургов Франц Иосиф I решил, что избрание Люгера составляет угрозу гражданским свободам в городе, и предпринял беспрецедентный шаг, отказавшись признать его полномочия. В этом решении он был поддержан еще одной древней и авторитарной институцией - католической церковью. Венские интеллектуалы, обыкновенно находившиеся в оппозиции к монархии и церкви, попали в неловкое положение, оказавшись на одной стороне с королем, а не с народом. Фрейд хотел публично выразить одобрение решению императора, для чего и раскурил свою сигару в качестве традиционного акта торжества. Хотя Люгер отнюдь не был образцом демократа, его приход к власти стал непосредственным результатом развития демократии в Австрии. В 1860-1870-е годы в стране голосовали только богачи и образованный средний класс, причем их высшими целями были свобода слова, конституционализм и экономический либерализм. Слава Вены как центра космополитизма и прогресса проистекала из ограничения права на участие в выборах. В 1880-1890-х годах состав электората был расширен (причем, по иронии судьбы, именно по настоянию либералов), что позволило принимать участие в голосовании большинству взрослых мужчин; и атмосфера в стране быстро изменилась. Рабочие и крестьяне, недавно получившие политические права, не были заинтересованы в гражданских реформах, к которым призывала буржуазия. Они легко поддались пламенной риторике социалистов (взывавших к рабочим) и ультранационалистов (адресовавшихся к крестьянам). Люгер блестящим образом сконструировал программу, объединившую националистические и коммунистические призывы, назвав ее христианским социализмом. Адольф Гитлер, живший в Вене в период пребывания у власти Люгера, впоследствии всячески хвалил его в «Майн Кампф», а гитлеровский национал-социализм явственно напоминал христианский социализм Люгера. Приход к власти самого Гитлера стал во многом возможным благодаря тем же самым демократическим процессам, которые помогли Люгеру. Иногда считают, будто нацисты захватили власть в Германии из-за случайного стечения обстоятельств на выборах или в результате тайного переворота. В 1930 году - спустя всего 11 лет после своего основания - нацистская партия внезапно вышла на переполненное политическое поле страны, получив 18 процентов голосов. В 1932 году в Германии дважды проводились общенациональные выборы, и в обоих случаях нацисты оказывались впереди, получив 37, а затем 33 процента голосов (на втором месте были социал-демократы, получившие 21 и 20 процентов, соответственно). А в ходе знаменитых выборов 1933 года нацисты завоевали 44 процента голосов (то есть столько же, сколько три следовавшие за ними партии в совокупности) и получили право сформировать свое правительство2. Веймарская Республика, созданная в Германии после Первой мировой войны, была хорошо сконструированной демократией, предусматривавшей свободную прессу и справедливые выборы. Нацистская партия сполна воспользовалась демократическими процедурами, чтобы сорганизоваться и распространить свое влияние в малых и крупных городах. Поскольку в 1920-1930-е годы Германию сотрясала череда кризисов, традиционные институты управления утратили доверие населения. Либерализм и конституционализм оказались пустыми фразами на фоне становившегося все более отчаянным положения страны. Под ударами Великой депрессии и гиперинфляции широкие массы населения и средние классы Германии ухватились за гитлеровское обещание твердого руководства, способного вернуть нации ее силу. Чем радикальнее становилась риторика Гитлера, тем больше росла его популярность. Тщательно изучив феномен демократизации, политолог Джек Снайдер пришел к заключению, что «расистский авторитарный национализм восторжествовал в конце Веймарской республики не вопреки, а благодаря демократизации политической жизни»3. Вена и Веймарская республика не составляли особого исключения, став ареной столкновения между свободой и демократией. В конце XIX и начале XX века по всей Европе либерализм оказался в осаде массовой политики. Как правило, побеждала последняя. В случае с Люгером император Франц Иосиф I продержался два года, но после четвертых выборов в 1897 году, хотя и с неохотой, все же принял его присягу в качестве мэра Вены. Во Франции после 1871 года усилилась традиция антимонархического либерализма (республиканизма). Но ее неотступно атаковали слева социалисты, а справа - монархисты, аристократы и церковь. Через несколько десятилетий даже Великобритания - родина и оплот современной либеральной политики - пережила практически полное крушение партии либералов, которая была потеснена более радикальной лейбористской партией и более тра диционной партией консерваторов4. По мере развития демократии умеренная либеральная программа, включавшая в себя обеспечение прав личности, экономику свободного рынка и конституционализм, поблекла на фоне инстинктивной притягательности коммунизма, религии и национализма. Неистовство масс подстегивали не только социалисты и националисты. В 1871 году легендарный германский канцлер Отто фон Бисмарк ввел в только что объединившейся Герма- нии всеобщее избирательное право для мужчин. Он считал, что ограничение избирательных прав способствует победе на выборах городских либералов, склонных критиковать монархию. Бисмарк верил, что массы всегда будут голосовать за консерваторов, настроенных в пользу монархии. И он был прав. В Великобритании Бенджамин Дизраэли, как и Бисмарк имевший консервативные взгляды, действовал с аналогичным расчетом. Поэтому тори поддержали Второй избирательный закон 1882 года, который расширил рамки электората и дал право голоса большинству совершеннолетних британских мужчин. Однако чтобы завоевать голоса рабочего класса и крестьянства, только что обретших политические права, консервативные элиты должны были их чем-то привлечь. С тех пор на всех выборах Бисмарк и его последователи использовали откровенные призывы к национализму и все символы патриотизма, какие только имелись в их распоряжении. Это срабатывало и неизменно вело к победе. Более того, раскололся даже средний класс, после чего некоторые его представители солидаризировались с консервативными призывами гордиться отечеством, а другие сохранили приверженность либеральным устоям. Обхаживая своих новых избирателей, политическая элита Германии все чаще прибегала к тактике запугивания и раскола. Католики, социалисты и другие «враги рейха» демовизировались и подвергались гонениям. Такая стратегия требовала идентификации внешнего и внутреннего врага. Стремясь умилостивить влиятельные лоббистские группы, политики шли по пути все большей милитаризации страны, наращивая наступательные вооружения и определяя национальные интересы в экспансионистском, агрессивном ключе. В итоге был принят ряд безответственных политичес- ких решений, популярных внутри страны, но сыгравших определенную роль в том, что в 1914 году вся Европа оказалась ввергнутой в пучину войны.