Практически на всех встречах и семинарах по терроризму, организуемых экспертными центрами и университетами после 11 сентября 2001 года, если кто-то хочет выглядеть глубокомысленным и серьезным, то говорит с умным видом: «Нужно бороться не только с самим терроризмом, но также с тем, что его порождает». За этой банальной фразой неизменно сле дует предложение организовать новый «план Маршалла» для победы над бедностью в мусульманском мире. Кто может быть против искоренения нищеты? Однако порок этого диагноза состоит в том, что он игнорирует неудобный факт: террористическую сеть «Аль-Каида» составляют отнюдь не бедняки иди лишенцы. Это очевидно, если говорить о ее главе: бен Ладен родился в семье, богатство которой составляет более 5 миллиардов долларов. Подобное утверждение справедливо и в отношении многих из его ключевых сообщников, таких как его заместитель - бывший каирский хирург Завахири, выходец из высших слоев египетского общества. Его отец был известным профессором Каирского университета, дед - главным настоятелем мечети «Аль-Азхар» (важнейшем в арабском мире центре основного направления в исламе), а дядя - первым генеральным секретарем Лига арабских государств. Возьмем далее Мухаммеда Атту - пилота первого самолета, протаранившего Всемирный торговый центр. Он вырос в современной, к тому же умеренной по взглядам, египетской семье. Его отец был юристом, у него две сестры - профессор и врач. Сам Атта учился в Гамбурге, как и несколько других террористов. Даже рядовые новобранцы «Аль-Каиды» были, по всей видимости, образованными людьми из среднего класса. В этом смысле парнишка из Калифорнии Джон Уолкер Линд, выпавший из американского образа жизни и влившийся в ряды движения «Талибан», заметно отличался от многих своих единомышлен- ников-фундаменталистов. Можно сказать, что он был сравии- тельно плохо образован, имея лишь аттестат средней школы против их инженерных дипломов. Действительно, питательная среда терроризма сложилась в странах, больше других разбогатевших в последние 30 лег. На четырех самолетах, которые были использованы в террористических актах 11 сентября, 15 из 19 угонщиков были гражданами Саудовской Аравии, то есть государства - крупнейшего мирового экспортера нефти. Представляется маловероятным, чтобы их гнев был спровоцирован нищетой. Даже другой основной поставщик кадров для «Аль-Каиды» - Египет - по международным стандартам нельзя причислить к действительно бедным странам. Доход на душу населения здесь составляет 3690 долларов. По этому показателю страна находится в середине общего списка; к тому же в течение последнего десятилетия там наблюдался экономический рост на вполне достойном уровне 5 процентов в год. Возможно, этого недостаточно, если принять во внимание рост численности населения, составлявший около 3 процентов. Однако во многих странах ситуация куда плачевнее. Тем не менее, они не породили полчищ мужчин, готовых направить самолеты на манхэттенские небоскребы. Если бы источником террора была нищета, то «Аль-Каида» пополняла бы свои ряды выходцами из Тропической Африки или Южной Азии, а не с Ближнего Востока. Неравенство как таковое также ничего не объясняет. Стандартный показатель неравенства в доходах населения той или иной страны называется индексом Джини. Чем меньше его значение, тем лучше. В Бразилии он равен 60, в Бельгии - 25, а в Египте - 28,9, то есть ниже, чем почти повсеместно в Латинской Америке и большинстве других развивающихся стран. Фактически, распределение доходов в Египте даже несколько более равномерное, нежели во Франции, где показатель равен 32,7. На долю 30 процентов самых богатых жителей Египта приходится 64 процента его валового внутреннего продукта; во Франции 30 процентов самого богатого населения владеют 65 процентами ВВП. В Египте нижние 30 процентов располагают 14,2 процентами ВВП; во Франции тот же нижний слой имеет только 10 процентов11. В государствах Пер сидского залива, которые не предоставляют соответствующих данных, степень неравенства, вероятно, выше; однако не исключено, что она не достигает степеней, скажем, Бразилии, Колумбии или Нигерии. И все же в кризисе, переживаемом арабским миром, есть важное экономическое измерение. Проблема - в богатстве, а не в бедности. Во второй главе мы показали, что режимы, богатеющие благодаря природным ресурсам, имеют тенденцию не развиваться, не модернизироваться и не легитимизироваться. Арабский мир является самым убедительным подтверждением теории о государствах-паразитах. Причем это верно не только в отношении ведущих производителей нефти. Возьмем Египет. Он является некрупным, но заметным экспортером нефти и газа. Кроме того, он зарабатывает 2 миллиарда долларов в год в виде платы за проход судов по Суэцкому каналу и еще 2,2 миллиарда долларов в год получает в виде помощи от Соединенных Штатов. Кроме того, в Египет поступают крупные суммы денежных переводов, посылаемых на родину египтянами, работающими в государствах Персидского залива. В целом, страна получает изрядный процент своего ВВП фактически в виде ренты. Или рассмотрим Иорданию - прогрессивное государство, находящееся в процессе либерализации. Она получает 1 миллиард долларов в год в виде помощи от Соединенных Штатов. Хотя это цифра может показаться незначительной, надо иметь в виду, что ВВП Иордании - всего 17 миллиардов долларов. Почти 6 процентов ее ежегодного дохода составляет иностранная помощь, исходящая от одной страны. Легкие деньги подразумевают отсутствие стимула к экономической или политической модернизации. Незаработанный доход избавляет государство от необходимости облагать своих граждан налогами - и в обмен обеспечивать их чем-то в виде политической отчетности, прозрачности и представительства во власти12. История показывает, что необходимость заниматься налогообложением своих жителей вынуждает государство становиться более отзывчивым к их запросам и более представительным. Ближневосточные режимы мало спрашивают со своих народов и, в свою очередь, мало что дают им. Еще одно негативное следствие благосостояния, полученного за счет эксплуатации природных ресурсов, состоит в том, что оно делает правительство достаточно богатым, чтобы стать репрессивным. Для полиции и армии денег всегда хватает. Например, Саудовская Аравия расходует 13 процентов своего ВВП на военные нужды. То же самое происходит и в Омане. Кувейт тратит на подобные цели 8 процентов ВВП. Различные подсчеты военных расходов Ирака до войны в Персидском заливе определяли их в размере от 25 до 40 процентов ВВП. Конечно, столь высокие цифры отчасти обусловливались войной с Ираном; но они связаны и с тем, что Саддам и его партия Б ААС содержали обширную сеть внутренней разведки. Годами в богатых нефтью государствах многие утверждали, что ее несметные запасы обеспечат модернизацию. Они указывали на впечатляющий аппетит саудовцев и кувейтцев ко всему западному, начиная с гамбургеров из «Макдональдса» и заканчивая часами «Ролекс» и лимузинами «Кадиллак». Однако ввозить западные товары несложно; импорт же внутреннего содержания современного общества - свободного рынка, политических партий, отчетности власти перед народом, верховенства закона - более труден и даже представляет опасность для правящих элит. В результате в государствах Персидского залива мы наблюдаем поддельный вариант модернизации, при котором товары и даже работники импортируются из-за рубежа. Мало что из современного имеет здесь местное происхождение; если в этих странах завтра вдруг испарится нефть, у них не останется ничего от десятилетий благополучия, если не считать безмерной склонности к праздности.