Среди совокупности проблем, поставленных в обсуждаемой статье, для нас, для специалистов в области философии, наиболее важной, на мой взгляд, является сама идея суверенной демократии. Ведь мы ответственны, прежде всего, именно за состояние идей в обществе, их рациональную обоснованность и нравственную добротность. Идея суверенной демократии вызвала большой теоретический и общественный интерес не только потому, что ее высказал человек, слова и действия которого уже в силу его высокого положения привлекают всеобщее внимание. Намного важнее другое: эта идея прямо обозначила исторический вызов, перед лицом которого оказалась современная Россия. Россия встала на путь демократии. Не только. Одновременно она встала на путь национализма, национального государства. Конечно, народ России остается многонациональным, и государство является федеративным. Тем не менее, это уже другое качество и многонациональности, и федеративности, чем в условиях СССР. Мы ни в коем случае не можем заявить, считать случайным, несущественным тот факт, что Россия стала демократической, выйдя из состава СССР, разрушив его. Что мешает нам утверждать, что, если иметь в виду объективный исторический смысл данного процесса, она для того и вышла, для того и стала самостоятельной, чтобы быть демократической?! Итак, демократия в форме национального государства. Это — европейский путь. Путь, к которому она шла как минимум триста лет, начиная с Петра I. Европеизация России - длительный драматический процесс, не такой, конечно, длительный, как европеизация самой Европы. Тем не менее, и он растянулся на поколения и проходит в упорных трудах, тяжелых социальных противостояниях и даже катастрофах. Страна наша уже давно обрела европейское качество и внесла свой неоценимый вклад в формирование соответствующих европейских образцов в том, что касается таких сфер общественной жизни как: военно-стратегическая (роль России в ходе и исходе таких ключевых событий как наполеоновские войны, первая и вторая мировые войны), духовная (Ф.М Достоевский, Л.Н.Тсшстой, П.И.Чайковский, русский авангард), наука и технологии (ядерная физика, космос). Сейчас речь идет об обретении европейского качества в том, что касается форм политической жизни, имея в виду и государственное устройство, и межче- ловеческую повседневность. Если быть более конкретным, то речь идет о переходе от имперско-тоталитарных форм государ- ственно-политической жизни к национально-демократической. Такой переход при всей подготовленности предшествующим ходом развития не заключает в себе безусловной необходимости, он представляет собой колоссальный вызов. Он является вызовом и для всей системы европейской демократии, которая для того, чтобы вобрать в себя Россию сама должна существенно перестроиться. И он, что нас в контексте сегодняшнего обсуждения, да и вообще интересует прежде всего, является вызовом для России. Большой и открытый вопрос заключается в следующем: может ли Россия в качестве демократического государства оставаться суверенной и играть в мировых делах столь же важную роль, какой были и какую играли Императорская (царская) Россия и Советский Союз. Речь идет не просто и не только о том, что Россия, уменьшившись наполовину в населении и на четверть в территории, пережив экономическую разруху, ослабла во внешней и технологической мощи. Несравненно более важным элементом является всемирно-исторический потенциал ее национального духа, ее способность к социальному творчеству, сознание ответственности за общее будущее человечества. России предстоит найти свое новое место в изменяющемся мире. Но чтобы на новом уровне и в новом виде утвердиться в мире, Россия сама должна преобразоваться в духе времени. Внешний суверенитет демократической России зависит от ее, если так можно выразиться, внутреннего демократического суверенитета. Историческое развитие складывалось таким образом, что ее государственная мощь и высокий статус военной державы в мире оплачивались усилением внутреннего гнета, закабаления народа. Так это было в случае Царской России. Так это было и в случае Советской России. Россия оказывалась сильной в качестве сплошного монолита, такого целого, которое стянуто воедино и держится исключительно властной волей. Но может ли она стать такой в демократическом режиме внутренне раскованной, свободной политической,и гражданской активности? Может ли она переломить историческую тенденцию и от дисциплины палки, страха, верноподданнического усердия, перейти к дисциплине гражданского участия, сознательного культивирования демократических ценностей? Возможность этого доказывается «не парой фокуснических фраз» (воспользуемся этим выражением классика), а ходом реального развития страны и прямо зависит от наших усилий идти по избранному пути. Словом, демократия для России есть исторический вызов. Очень важно понять его обязывающий смысл, как и сопряженные с ним риски. Речь идет не о том, может ли Россия усвоить демократическую культуру, а о том, может ли сама русская политическая культура преобразоваться в демократическую. Не о том, чтобы одеть Россию в европейские одежды, а сшить одежды такого демократического покроя, которые подходили бы к России, какая она есть с ее самобытными традициями, необъятной территорией, суровым климатом, склонным к крайностям человеческим материалом, разнообразием религий, культур и этносов, даже с ее дорогами и дураками. Я бы сказал так: вопрос о том, может ли Россия стать демократической, есть вопрос о том, может ли она, Россия, развить, обогатить демократию, придать ей новую форму. Идея суверенной демократии — именно об этом. Если бы мне предложили в одном предло жении выразить заключенный в ней пафос, я бы сказал так: чтобы Россия стала демократической, сама демократия должна стать русской. Что касается термина «суверенная демократия», того, насколько он адекватен заключенному в ней содержанию, насколько точно обозначает само понятие, то тут могут быть разные мнения. Однако критиковать обозначения — дело неблагодарное. Если держаться за первоначальный буквальный смысл слов, то чернила не могут быть красными, директивы — тайными, популярный спиртовой напиток нельзя назвать водкой, а водку — алкоголем и т.д. Даже названия философских произведений не всегда точно обозначают их содержание. Спиноза назвал свое сочинение «Этика». Но разве там речь идет об этике в привычном смысле слова? Витгенштейн написал «Логико-философский трактат». Разве это — трактат? Даже у Канта названия его основных произведений не отражают в точности их содержание. В случае «суверенной демократии» степень соответствия термина понятию является достаточно высокой, в особенности, если учесть, что слово «суверенная» может истолковываться не только как «независимая», но, имея в виду его этимологию, еще и как «совершенная». В начале 90-х гг. А.А.Зиновьев охарактеризовал устанавливаемый в России политический строй как колониальную демократию. Так он назвал доклад, с которым выступил на «круглом столе» в Институте социально-политических исследований РАН. Если может быть колониальная демократия, то почему не может быть суверенной? Словом, не следует зацикливаться на термине, надо исследовать практику новой русской демократии и своими исследованиями подключаться к ней. Здесь я хотел бы еще раз обратить внимание на один момент, поддержав критическое замечание Э.Ю.Соловьева, которое он высказал в связи с имеющимися в статье рассуждениями о творческом сословии. Творческое сословие, элита — эти понятия широко применяются в нашей политологической и публичной лексике. Они истолковываются и воспринимаются как некая программа, важный элемент демократического процесса. Во всяком случае, у нас много разного рода публичных людей, которые тяготятся своим положением рядовых граждан и хотят быть элитой. И это практическое стремление к элитарности и его теоретическая санкция требуют, на мой взгляд, критического, быть может, даже акцентировано критического отношения. В том, что касается управленческих и иных ие- рархизованных структур то, возможно, применительно к ним понятие элиты имеет какой-то позитивный смысл. Но оно противоречит логике демократического мышления, основой основ которого является нравственно-политическая зрелость граждан, их способность к самостоятельным ответственным суждениям и действиям. Дело не только в общем антиэлитарном духе демократического строя мыслей. Есть еще одна сугубо российская особенность, связанная с ролью («духовной миссией») интеллигенции, ее стремлением опекать, воспитывать народ, выступать от его имени. Я бы хотел напомнить об одном важном событии в истории российского самосознания — речи Ф.М.Достоевского на открытии памятника Пушкину. Он говорил о противоречии общества и народа, не государства и общества, не гражданского общества и государства, а о противоречии именно общества и народа, о том, что общество оторвалось от народа. Таков был основной пафос всей его пушкинской речи. И мне кажется, когда у нас говорят об элите, лидерстве, ее берут только в сопряжении с государством, с властными структурами, рассматривают как критическую инстанцию по отношению к последним. Здесь на сегодняшний день уже нет больших проблем, в целом элита послушна, сотрудничает с властью, кто-то продолжает занимать критическую позицию. Публичные люди в современной России, как бы их ни называть - интеллигенция, интеллектуалы, лидеры общественного мнения — демонстрируют исключительно высокую степень лояльности даже сер- вильности. Среди них нет недостатка в тех, кто может открыто и прямо сказать, а часто говорит правителю, что он — умница. Проблема заключается в другом — они оторваны от народа, простых людей с их повседневными заботами, от того, что именуется широкими массами. Когда делается заявка на философско-политическую концепцию развития России, то нельзя не Учитывать и не фиксировать этот момент во всей значимости. Переход России к демократии происходил, как известно- не планово, а в значительной степени стихийно, к новым фор^ мам хозяйствования и властвования страна приобщалась не как целое, не как единый народ, а фрагментарно, даже поиндивид- но, почти по принципу: «кто смел, тот и съел». В результате ело* жились многообразные разрывы и диспропорции — между богатыми и бедными, столицами и регионами, старыми и молей дыми, руководителями и подчиненными и т.д. В этой ситуаций культивировать понятие элиты — значит только вольно или невольно оправдывать, теоретически санкционировать, закреплять эти разрывы. Я уже не говорю о том, что понятие элиты является этически двусмысленным. И уж точно не принадлежат к элите те, кто числит себя среди них. Вопрос об элите - один из маленьких фрагментов в огромном составе актуальных проблем российской демократии. Но даже на этом маленьком примере видно, насколько важными, практически заостренными являются те или иные теоретические формулы и решения. Мы любим повторять известный афоризм о том, что нет ничего более практичного, чем хорошая теория. А ведь это, кажется, и на самом деле так.