ЧТО ТАКОЕ ГЛОБАЛИЗАЦИЯ? АНАЛИТИКА

Ульрих Бек.

К социологам глобализации*

«Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров, она вырвала из-под ног промышленности национальную почву.

* Текст печатается по изданию: Бек У. Что такое глобализация? / Пер. с нем. А. Григорьева и В. Сидельника. Общ. ред. и послесл. А. Филиппова. — М.: Прогресс-Традиция, 2001. — С. 46—53.

** Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии, цит. по: Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Изд. второе, М., 1956, т. 4, с. 427-428.

15

Это цитата не из Неолиберального манифеста 1996 года, а из Коммунистического манифеста Маркса и Энгельса, опубликованного в феврале 1848 года. Из него можно вычитать многое.

[...] «Современная» социология видит себя, если обратиться к одному из ее определений, «современной» наукой о «современном» обществе. При этом схема членения социального пространства не раскрывается и как бы при общем согласии предполагается наличие того, что можно назвать контейнерной теорией общества.

Во-первых, общества по этой теории предполагают — политически и теоретически — «государственное распоряжение пространством» (Дж. Эгнью и С. Корбридж). Это означает, что социологический взгляд подчинен дисциплинирующему авторитету — власти и силе национального государства. Выражается это в том, что общества (по определению) подчиняются национальным государствам; общества суть государственные общества, общественный строй есть государственный строй. Так, в повседневной жизни и в научных исследованиях говорят о «французском», «американском», «германском» обществе.

В дополнение к этому понятие политической составляющей связывается не с обществом, а с государством, что бывало в истории далеко не всегда (как показывает М. Виролли*). Толь-

* Так, например, в эпоху раннего итальянского Возрождения понятие политического было тесно связано с обществом; см. об этом: Virolli M. From Politics to Reason of State: The Acquisition and Transformation of the Language of Politics, 1250-1600, Cambridge, 1992, p.

16

ко в этой логической и институциональной структуре «современные» общества становятся самостоятельными, отграниченными друг от друга обществами. Ибо во властном пространстве национальных государств они удобно устраиваются, словно в контейнере. С другой стороны, «современные» общества по определению являются обществами неполитическими, так как политическую деятельность естественным образом сосредоточивают только в пространстве государства.

Эта упорядочивающая схема, во-вторых, действительна не только для внешних, но и для внутренних образований. Внутреннее пространство отдельных обществ подразделяется на внутренние совокупности, которые, с одной стороны, мыслятся и рассматриваются как коллективные идентичности (классы, сословия, религиозные и этнические группы), но с другой стороны, разделенные и организованные в соответствии с органической метафорой «социальных систем» на отдельные миры со своим хозяйством, политикой, правом, наукой, семейными отношениями и т. д., они выстраиваются и дифференцируются по своим собственным «логикам» («кодам»). Внутренняя однородность в значительной части есть порождение государственного контроля. Все виды социальной практики — производство, культура, язык, рынок труда, капитал, образование — стандартизируются, создаются, ограничиваются, рационализируются или хотя бы обозначаются как таковые в рамках национального государства (национальная экономия, национальный язык, литература, общественность, история и т. д.). Государство в качестве «контейнера» претендует на территориальное единство, в котором регулярно собираются статистические сведения об экономических и социальных процессах и ситуациях. Таким путем категории государственного самоконтроля становятся категориями эмпирических социальных наук — с целью подтверждения общественно-научных бюрократических дефиниций реального положения вещей.

В-третьих, рука об руку с этим образом обособленных снаружи и изнутри, устроенных по национально-государственному принципу обществ идет самосознание и эволюционное представление о самих себе, которое складывается у современных обществ.

17

превосходство над другими. Это универсальное требование выражается в притязании на «освобождение человека от незрелости, в которой он же сам и повинен» (И. Кант) путем установления основных прав и правил демократического саморегулирования. С другой стороны, это желание облагодетельствовать человечество находит свое воплощение сначала в основанной на насилии истории европейского колониализма и империализма, а потом, после Второй мировой войны, в так называемой «политике развития» и «теории развивающихся стран». Не случайно слово «модернизация» впервые возникает в начале пятидесятых годов в названии книги о модернизации развивающихся стран. Эмпирические общественные и политические науки рассматривают себя соответственно то как политических лекарей, то как политических инженеров этого процесса и вырабатывают «социальные индикаторы», которые вроде бы позволяют измерять стадии и успехи модернизации и подвергать их контролю и воздействию со стороны национально-государственных органов. Я не хочу создавать нечто вроде ярмарочного силомера для демонстрации собственной правоты. Аксиоматика выстроенной на национально-государственных принципах социологии Первого модерна в дискуссиях последних лет была изрядно поколеблена. Однако ее запрограммированный взгляд, особенно касающийся организованной практики исследований и отшлифованных контроверз, по-прежнему остается доминирующим, в том числе и в Германии. Но эта контейнерная теория общества позволяет, даже вынуждает заново обратиться к осмыслению начального периода социологии в пору возникновения национального государства в Европе в XIX и первых десятилетиях XX в.

Связь между социологией и национальным государством настолько тесна, что образ «современных», упорядоченных отдельных обществ, обретший вместе с укреплением организационно-политической модели национального государства обязательный характер, благодаря притязаниям классиков общественных наук на фундаментальность в лучшем смысле этого слова был абсолютизирован в логически неизбежный образ общества вообще.

18

наук, как Эмиль Дюркгейм, Макс Вебер и даже Карл Маркс, придерживаются территориального определения современного общества*, то есть национально-государственной модели общества, поколебленной ныне глобальностью и глобализацией. Когда сегодня повсюду идут разговоры о закате «в духе Шпенглера», то это, без сомнения, связано и с тем, что общество и социология застряли в «территориальной ловушке» (Эгнью/Корбридж) отождествления национального государства и общества. Но мир не гибнет, ибо — как сформулировал, противореча самому себе, уже Макс Вебер — свет великих проблем культуры проникает все дальше и ученые вынуждены переосмыслять свои взгляды в новых понятиях и по-новому приспосабливаться к не поддающемуся интеграции многообразию безграничного мира и ориентироваться в нем.

Ничто так не может помочь в осознании и объяснении этих важнейших предположений, как разработка и освещение альтернатив. Социологию глобализации можно представить себе как собрание слабо связанных друг с другом и друг другу противоречащих диссидентов социологии, построенной на национально-государственном принципе. До сих пор речь — в сравнении с main-stream, главным течением — все еще идет об отклонениях от основной теории, об установках и направлениях, а часто всего лишь об обещании исследований, которые возникают в совершенно разных культурных и тематических контекстах (от изучения миграции через интернациональный анализ классов, интернациональную политику, теорию демократии вплоть до cultural theory и социологии большого города), во многом противоречат друг другу, но тем или иным образом пробивают звуковой барьер национально-государственного мышления; причем — это нужно подчеркнуть — не столько критикой, сколько тем, что выдвигают и разрабатывают мыслительные альтернативы. Иными словами, дискуссию о глобализации, идущую в общественных науках, можно понимать и развивать как плодотворный спор о том, какие основные гипотезы и образы социального мира, какие приемы анализа будут в состоянии заменить национально-государственную аксиоматику.

* Smith A. D. Nationalism in Twentieth Century, a. a. O., S. 191 ff.

19

Мышление и исследования в ловушке обособленных, построенных по национально-государственному принципу общественных миров исключают все, что оказывается между этими внутренними и внешними организующими категориями. Это межкатегориальное содержание — все амбивалентное, подвижное, мимолетное, одновременно присутствующее здесь и там — раскрывается, во-первых, в рамках исследований миграции в пределах транснациональных социальных пространств.

Во-вторых, теория мировой системы радикальным образом доводит эту перспективу до прямо противоположной гипотезы, что все социальные действия происходят в одном всеохватывающем пространстве — пространстве мировой капиталистической системы, которая ведет к дальнейшему разделению труда и усилению неравенства.

Этот общий взгляд на мировую систему, в-третьих, ставится под сомнение тем, что теоретик политологии Джеймс Розенау называет «двумя мирами всемирной политики», то есть представлением, что имеется не одно, а по меньшей мере два конкурирующих друг с другом общества: общество (национальных) государств и многообразные транснациональные организации, органы, группы, личности, которые создают и развивают паутину социальных отношений.

Во всех названных выше случаях тем или иным образом возникают транснациональные поля действия благодаря тому, что их стремятся создать и поддержать заинтересованные в этом организации. В-четвертых, в теории мирового общества риска место центрального единства, обусловленного целью действия, занимает категория нежелательных побочных последствий. Вследствие этого именно глобальные риски (их социальная и политическая конструкция), то есть различные экологические кризисы (и их определения) порождают неизвестные ранее мировые беспорядки и волнения.

В-пятых, в исследованиях представителей cultural theory гипотеза линейности и принцип «или — или», лежащий в основе национально-государственной аксиоматики, заменяются гипотезой «не только, но и»: глобализация и регионализация, связь и фрагментация, централизация и децентрализация — вот те движущие силы, которые неотделимы друг от друга, как две стороны одной медали.

20

В-шестых, размышления о транснациональном гражданском обществе позволяют увидеть социокультурные процессы, накопленные знания, конфликты и идентичности, ориентирующиеся на «модель единого мира», на транснациональные социальные движения, на глобализацию «снизу», на новую мировую буржуазию. Аксиоматика, отождествляющая модерн с неполитическим обособленным обществом, здесь бессильна. Мировое общество без мирового государства подразумевает общество, организованное не на политической основе, общество, в котором для не узаконенных демократическим путем организаций появляются новые властные возможности. Это значит, что открывается новое транснациональное пространство для морального и субполитического поведения, что выражается, например, в покупательском бойкоте, а также и в вопросах транскультурной коммуникации и критики.

21