В 1967 году президент компании «Си-Би-Эс ньюс» Билл Леонард дал задание молодому продюсеру Дону Хьюиту запустить в эфир новостной тележурнал под названием «60 минут». Хьюит попросил сориентировать его относительно того, что руководство телекомпании желало бы получить от этой передачи. Требования Леонарда были просты. «Сделайте так, чтобы мы гордились ею», - сказал он. Вспоминая состоявшийся тогда разговор, Хьюит - все еще продюсер теперь уже легендарной передачи - полагает, что это был «последний случай, когда на телевидении вообще произносились такие слова: “Мы хотим гордиться”». Множество подобных историй существует и в других профессиях - журналистике, издательском деле, праве, бухгалтерии, медицине и так далее. Это не просто ностальгические байки ветеранов. Речь действительно идет о существенном изменении роли элиты в американском обществе. Три десятилетия назад люди, публиковавшие книги, готовившие теленовости, работавшие в юридических фирмах и руководившие больницами, считали необходимым заботиться как о прибыли, так и об оказании услуг обществу. Руководители на телевидении, например, всецело осознавали, что должны обеспечивать выпуск высококачественных передач, раз уж они имеют доступ к общественному эфиру. Эти люди считали себя не столько бизнесменами, сколько профессионалами - то есть сообществом людей, которые, по словам английского интеллектуала Р.Х. Тауни, «выполняли свою работу согласно определенным правилам и стандартам, призванным обеспечить как защиту членов данного сообщества, так и оказание более эффективных услуг обществу в целом»14. В течение большей части XX века профессионалы составляли своего рода современную аристократию. Имея прочное социальное положение, они заботились о благополучии страны и общенациональных интересах. Вместе с другими социально активными гражданами профессионалы брали на себя определенные общественные обязательства. Большинство крупных музеев, концертных залов, оперных театров, общественных парков и библиотек в американских городах построено не государством, а гражданственно настроенными людьми. Имея надежный доход и прочное общесгвенное положение, эти граждане обычно проявляли долговременный - пусгь даже эгоистический - интерес к благополучию своих городов и страны в целом. При всей своей исключительности и привилегированности, американская элита была проникнута духом гражданственности и хорошо послужила делу демократии. Одной из отличительных характерист ик англо-американского общества было то, что в нем частные элиты и ассоциации нередко выполняли общественно значимые задачи. Это не вполне обычная практика; большинство стран использует франко-континентальную модель, когда за все аспекты эконо мической и общественной жизни отвечают государственные органы и чиновники. Вспомним о разнообразных способах регулирования финансовых рынков в Америке - через Нью- Йоркскую фондовую биржу, региональные банки Федеральной резервной системы. Мы заметим, что многие из подобных институтов по своему происхождению являются частными, но выполняют некие общественный функции. Приведем пример меньшего масштаба: обоими крупнейшими парками Манхэттена - Центральным и Риверсайдом - заведуют смешанные частно-государственные организации. Невозможно вообразить, чтобы в Париже парки находились в ведении частных лиц. Или вспомним Американскую ассоциацию адвокатов и Американскую медицинскую ассоциацию. Они являются регулирующими органами по отношению к соответствующим профессиям, а соответствующие полномочия предоставлены этим частным группам государством. Такого рода партнерство имеет глубокие корни в англо- американской истории. Оно получило развитие в связи с появлением в Англии слоя джентри, которые - как мы показали 6 первой главе - стали выполнять управленческие функции на местном уровне, а затем и в более широких масштабах. Подобная практика была перенесена в американские колонии и затем в Американскую республику, где состоятельные люди шли в политику и органы власти, не стремясь сделать это своей профессией. Вернувшись на личную ферму по завершении двух сроков президентства, Джордж Вашингтон следовал традициям своего класса. По происхождению он принадлежал к землевладельческой элите штата Вирджиния, представителям которой приходилось без оплаты служить членами приходского управления, мировыми судьями, начальниками местного ополчения и делегатами городского собрания. Эта традиция был развита такими людьми, как Томас Джефферсон, Джеймс Мэдисон, Джеймс Монро, Уильям Генри Харрисон, Джон Тайлер, Бенджамин Харрисон, Теодор и Франклин Рузвельты. Возможно, еще более важен гот факт, что служение обществу составляло часть образа жизни не только этих исторических деятелей, а всей американской аристократии. Ее представители постоянно подключались к работе органов власти как на высшем, так и на местном уровнях. Кое- кто из них был богат от рождения, но большинство составляли адвокаты и банкиры. В континентальной Европе, напротив, государственное управление стало уделом профессионалов, а высшие посты доставались только карьерным госслужащим. Например, во Франции бюрократы с хорошей репутацией часто переходят в частный бизнес, но совершенно неслыханно, чтобы бизнесмена ввели в правительство. В Америке профессионалы всегда имели особый статус. Александр Гамильтон предвидел такую ситуацию еще в момент основания США. Он писал в «Федералисте», что министры, адвокаты и профессора должны стать нейтральными, то есть «высшими арбитрами» в отношениях между различными отраслями и общественными группами. Только так можно было обеспечивать соблюдение интересов всего общества. Однако сегодня свободные профессии выглядят лишь тенями своего прошлого. Они оказались зажаты в своего рода тисках: с одной стороны - нарастание рыночной конкуренции, а с другой - переход многих профессиональных и частнопредпринимательских функций к государству. «Джентри спасли Англию от бюрократизации, которая стала уделом всех континентальных государств», - писал Макс Вебер в 1905 году в работе «Протестантская этика и дух капитализма». Ныне разница между англо-американской и континентальной моделями просматривается гораздо менее четко. В последние четыре десятилетия государство перехватило у профессиональных ассоциаций большинство регулирующих и судейских функций - как и большую часть того огромного авторитета, которым пользовались в жизни общества частные компании, благотворительные заведения и отдельные личности. Эндрю Карнеги был предан образовательной идее и поэтому помог выстроить в Америке систему публичных библиотек. Сегодня любое подобное предложение увязло бы в бумагах и канцелярщине, так как соответствующий процесс полностью забюрократизирован. Во многих отношениях подобная экспансия государства была весьма позитивной, обеспечив оказание большего числа услуг более широкому кругу людей. В итоге американцы пришли к выводу, что именно государство является наи более подходящим орудием общественной деятельности. Сделав свой вклад в жизнь общества путем уплаты налогов, люди сштают, что это освобождает их от обязанности участвовать п его жизни и служении ему. В континентальной Европе подобное отношение распространено еще больше. Хотя уровень благосостояния там сравним с американским, население уделяет гораздо меньше времени и средств частной благотворительности. Да и в Америке реальное служение обществу в виде участия в местных органах власти или хотя бы советах общин все чаще воспринимается как занятие для профессиональных политиков, а не заинтересованных граждан. Этот сдвиг во взаимоотношениях элиты и общества отражается на способности правительства к успешной деятельности. По сообщениям из основных школ права и бизнес-школ, в последние 30 лет все меньше их наиболее одаренных выпускников выражают намерение идти в сферу государственного управления. Возможно, юриспруденция является наилучшим примером частной профессиональной деятельности, у которой исторически сложилась общественная функция. Даже сегодня юристы считаются «служащими суда», и это не просто вычурная фраза. Подобный статус точно отражает тот факт, что у них есть некие обязанности и что они несут ответственность за функционирование правовой системы. Государство требует, чтобы юристы соответствовали установленным профессиональным стандартам и в обмен на предоставление им лицензии на ведение юридической практики выполняли определенные задачи. Эта профессия накладывает на тех, кто к ней принадлежит, много других ограничений и нагрузок. От них требуется соответствие не только правовым, но и этическим стандартам. Кодексы профессионального поведения, устанавливаемые такими организациями, как Американская ассоциация адвокатов, имели целью сформулировать набор внутренних норм, благодаря соблюдению которых адвокатов считают уважаемыми и достойными доверия профессионалами, а не обычными дельцами. Исторически адвокаты играли в отношении своих клиентов роль старших советчиков и советников, стоя на страже их долговременных интересов. Это зачастую предполагало, что они советовали своим клиентам не втягиваться в требующие .длительного времени тяжбы или судебные манипуляции, хотя подобного рода действия принесли бы адвокатам щедрые гонорары. Глава Нью-Йоркской коллегии адвокатов Элиу Рут, в начале XX века занимавший посты государственного секретаря, военного министра и сенатора от штага Нью-Йорк, однажды заметил, что «практика приличного адвоката наполовину состоит в том, чтобы внушать клиенту, что тот чертовски глуп и должен отказаться от самостоятельных действий». В американском обществе адвокаты занимали исключительное положение15. В стране, где отсутствовала земельная аристократия, адвокаты составляли привилегированную, однако вдохновляемую общественными заботами касту. Во всех городах Америки они были наиболее уважаемыми гражданами. Они помогали строить музеи и больницы, формировали общественные организации, а также регулярно занимали ответственные посты на всех уровнях власти. Вспомним, например, видного нью-йоркского юриста конца XIX века Джеймса Картера. Он участвовал в основании Нью-Йоркской коллегии адвокатов и сыграл ключевую роль в движении за реформы как в городе, так и в штате, работал в Комиссии Гильдена, Антикоррупционном комитете, Национальной муниципальной лиге, Союзе граждан, Городском клубе и Клубе эффективного правительства. Иными словами, общественная деятельность занимала изрядную часть его трудовой жизни. И он не был исключением. Не только в Нью-Йорке, но и в любом американском городе можно было найти десятки таких же энту- застов. Один из протеже Рута по юридической линии Генри Стимсон, впоследствии занимавший посты военного министра при Теодоре и Франклине Рузвельтах, а при Герберте Гувере - государственного секретаря, отмечал в своих воспоминаниях, что «американским адвокатам следует считать себя потенциальными служащими правительства... Если наступит такое время, когда исчезнет эта традиция и члены коллегии адвокатов станут лишь прислужниками бизнеса, то будущее гражданских свобод действительно окажется под вопросом». Стимсон не без оснований видел связь между деятельностью юристов и свободой. Когда деТоквиль метко заметил, что ари- | тократию в Америке можно найти «за барьером для адвокате или на судейской скамейке», он имел в виду не только то, ?по на вершине пирамиды власти в Соединенных Штатах находились правоведы. Его больше всего беспокоило, что Америка станет «тиранией большинства», поскольку ее социальная , труктура отличалась от европейской, а именно - не было класса аристократии, способного поддерживать общественную стабильность. Токвиль опасался, что вследствие отсутствия подобного класса страна станет добычей демагогов, популистов и других нелиберальных сил. Он считал адвокатов «естественными аристократами». Как и Гамильтон, он верил, что они ни от кого не зависели и потому могли заботиться об общественном благе. Тем самым, писал он, создавалась «[такая] форма публичной ответственности, которая была способна помочь сохранять дары демократии, не допуская развития присущих ей пороков». Это было несколько идеализированное видение юриспруденции, но оно действительно сильно влияло на поведение большинства американских юристов - вплоть до некоего момента, наступившего около 30 лет назад. Писатель Майкл Льюис вспоминал партнеров, работавших в фирме его отца в Новом Орлеане: «Их образ жизни покоился на откровенно элитарной идее: поверенные стоят выше драки. Они обладают специальными знаниями и соблюдают жесткий кодекс поведения. .. Самое важное для них - их общественный статус. В то же время,- насколько об этом можно судить со стороны, они никогда не беспокоились по его поводу - ведь он был не причиной, а следствием того, как они выстраивали свою жизнь». Этот уединенный мир права начал распадаться с приходом в профессию множества новичков после решения Верховного суда 1977 года, которое позволило адвокатам давать объявление о своих услугах в газетах, а также из-за возрастания конкуренции за деньги клиентов среди ведущих юридических фирм. Право «уступило двум главным американским инстинктам - демократизации и коммерциализации (которые зачастую совпадают)», - писал Льюис16. Для предыдущего поколения юриспруденция была занятием, организованным почти как картель. В каждом городе имелось ограниченное число юридических фирм, и на этот рынок было трудно внедриться. Те, кто туда попадал, хорошо зарабатывали, но не пытались набавлять цену за свои услуги. Юриспруденция давала возможность жить прилично и в высшей степени достойно, но не была способом разбогатеть. Адвокаты ценили стабильность своего рынка, получая постоянный и предсказуемый доход. Организация этого профессионального сообщества по типу картеля гарантировала, что у адвокатов было достаточно свободного времени, чтобы реализовывать свои общественные устремления. Престарелый партнер одной юридической фирмы в Нью-Йорке как-то сказал мне: Вокруг роятся юнцы, пытающиеся совместить юриспруденцию и служение обществу по примеру Дина Ачесона и Сайруса Вэнса. Однако это им не удастся. Во-первых, адвокат, занимающийся чем-то подобным на стороне, не сумеет найти себе партнеров. Во-вторых, юрист, вовлеченный в политику, не наработает достаточно часов, чтобы партнерство с ним считалось стоящим делом. Еще будучи начинающим юристом, Вэнс месяцами работал над государственными и политическими вопросами. Ныне это стало совершенно невозможно. Теперь юриспруденция - это бизнес, к тому же чертовски конкурентный.