В последние годы в литературе, особенно публицистической, много говорится о справедливости. Немало страниц посвящено этой теме в юридических, политологических и философских изданиях, где чаще всего речь идет о социальной справедливости. Справедливость — это особая, трудно рационализируемая категория, за право обладать приоритетом в отношении которой борется ряд социальных наук, каждая из которых рассматривает вопрос под своим углом зрения. Не меньшим разнообразием отличаются обыденные представления о справедливости. Но, в конечном счете, под справедливостью почти всегда понимается такой порядок существования социума, который обеспечивает достижение соразмерности выгод и потерь отдельных его членов. Подобное абстрактное понимание обнимает представления как о воздающей, так и об уравнивающей справедливости, но любая попытка конкретизировать определение будет зависеть от мировоззрения, уровня культуры и многих других моментов. История концепций справедливости показывает, что все они связываются с этической идеей равенства и влияют на бытующее в данном социуме представление об общем благе и человеческом предназначении. Этическая составляющая не может не присутствовать и в юридических интерпретациях справедливости. Как известно, в правовом дискурсе справедливость может пониматься как эквивалентность, формальное равенство или беспристрастность. Современный либеральный вариант правовой справедливости определяется, как и сто лет назад, через формальное равенство, которое на практике мало противоречит естественному состоянию че ловеческого общества, которым было и остается фактическое неравенство. Единственное, что дает провозглашение формального равенства — это гарантия от произвольных и насильственных методов достижения неравенства. В социально разделенном обществе идея формального равенства исторически возникает только после того, как право начинает пониматься как «равенство, как общий масштаб и равная мера свободы людей». Только тогда внутреннее единство справедливости и правового равенства состоит в «общезначимости и одинаковости его требований в отношении всех, включая и носителей власти, устанавливающих определенное правоположение»1. Однако беда в том, что формальное равенство не снимает проблему «совмещения принципа равенства людей по одним критериям (человеческое достоинство) с неравенством, порождаемым другими критериями»2 (разница в способностях, стартовых возможностях, и собственности). Как бы ни старались на уровне абстракции развести эти два понимания равенства, на практике неизбежно получается, что материальное неравенство порождает серьезные проблемы с осознанием и внешним выражением равенства по критерию человеческого достоинства. История показывает, что признание формального равенства усугубляет социальные противоречия, вызванные очевидным фактическим неравенством формально равных членов общества. И если мысль Платона: «сама природа, я думаю, провозглашает, что это справедливо — когда лучший выше худшего и сильный выше слабого... Признак справедливости таков: сильный повелевает слабым и стоит выше слабого»3, — высказана автором с полной убежденностью в том, что такова природа вещей, то в современном обществе подобная мысль отнюдь не воспринимается как очевидная. Конечно, современное понимание справедливости выходит далеко за рамки представлений о воздаянии или возмездии (то есть о санкции). В нормальной ситуации до наказания или возмещения ущерба дело доходить не должно. В целом правовую справедливость можно охарактеризовать как формальное равенство лиц в свободе действовать в своем интересе. Правомерное поведение само по себе справедливо, если только обе стороны правоотношения действительно равнодостойны и четко представляют себе последствия своих Нерсесянц B.C. Философия права. М., 1997. С. 28-29. Костюк К. Социальная этика в постидеологическую эпоху // Политическая и экономическая этика: Учебное пособие. М., 2001. С. 8. Платон. Соч. Т. 1. М., 1968. С. 308. действий. То есть действовать юридически справедливо означает признавать права контрагента или партнера, не пытаться неосновательно обогатиться за чужой счет путем обмана, насилия и т.п. Таким образом, в правовом общении важный аспект и важное условие — взаимное признание равного достоинства вступающих в правоотношение субъектов. Не менее важно, чтобы законодательство не провоцировало сильную сторону на использование насилия или прямого произвола. Однако повседневная российская практика демонстрирует перманентное нежелание людей проявить уважение к правам других лиц. Достаточно вспомнить повсеместную продажу недоброкачественных продуктов питания, отношение наших граждан к правилам дорожного движения. Все это проявляет глубоко укоренившееся в сознании нашего общества неуважение к другим. Мелочи, казалось бы. Но дьявол, как известно, скрывается как раз в мелочах. Профессиональный уровень осознания права тоже не радует. Коррупционная составляющая на всех уровнях управления приобрела такие масштабы, что начинает казаться, что взятка или подарок — обязанность потребителя управленческих или иных государственных услуг. Более того: если посмотреть на практику мелких взяток, мы увидим, что граждане почти всегда сами провоцируют чиновника на получение взятки. Впору законодательно санкционировать соответствующие обычаи и нормативно закреплять размер «посулов». У депутатов, которые сами плоть от плоти нашего общества, не выработано на уровне инстинкта осознание того простого факта, что закон должен быть воплощенной идеей формального равенства. Это сильно облегчает задачу тем, кто лоббирует законопроекты в чьем-то интересе. Законодатели принимают законы, закрепляющие неравные возможности. Достаточно взглянуть на правовое регулирование бизнеса, чтобы убедиться в том, что у малого бизнеса не только экономическая, но и юридическая ситуация гораздо сложнее, чем у среднего и крупного. Судебная практика тоже нередко демонстрирует блистательное отсутствие беспристрастности. Формальный характер равенства и вытекающая из этого справедливость и так-то с трудом воспринимается в нашем обществе. Либерально-экономическая реформа, на фоне которой внедряли в последние десятилетия соответствующие правовые идеи, которые подразумевают прежде всего свободу субъектов экономической деятельности, вызывает отторжение у народа, воспитанного на идее социальной справедливости. Как ни рассуждай — в СССР ощущение социальной защищенности и справедливости у граждан при сутствовало. Идеология порождала чувство гордости, причастности к великому делу и вытекающее из этого чувство собственного достоинства, пусть и при невеликом достатке. Во всяком случае, этим ощущением могла похвастаться гораздо большая, чем теперь, часть населения. Тем опаснее допускать отступления от провозглашенного принципа формального равенства. Это делает задачу постепенного приобщения наших граждан к правовой культуре западного типа почти неразрешимой. Действительно: зачем уважать права и равнодосто- инство других, если этого не делают судьи и избранные народом законодатели. Зачем соблюдать закон, если он писан не для всех. Экономическое расслоение общества, очевидная возможность избежать законного наказания для представителей более высоких социальных страт порождают в обществе зависть, отнюдь не способствующую сохранению социальной стабильности. Зависть в данном случае понимается как возникающее у определенных общественных групп ощущение неравенства и попранного достоинства. Зависть, конечно, порождает желание установить не формальное равенство перед законом, а равенство фактическое. Власти предержащие вынуждены каким-то образом реагировать на проявления зависти во имя (охранения социального мира. Не случайно в последнее время периодически возникают разговоры о социальной ответственности бизнеса. Проблема, с которой мы столкнулись сейчас, не нова для России. Трудно сознавать свое достоинство, находясь на грани нищеты н не имея возможности изменить ситуацию. Так, в конце XIX — начале XX веков появляется ряд публикаций не просто о достоинстве иичности, но о праве на достойное человеческое существование. 11.И. Новгородцев, в частности, считал, что это право следует поместить во все современные декларации, поскольку важно признать не только нравственное, но и юридическое его значение. По мнению I (овгородцева, право, конечно, подразумевает «не положительное (одержание человеческого идеала, а только отрицание тех условий, которые совершенно исключают возможность достойной человеческой жизни»1. То есть речь не шла об отказе от принципа формального равенства, а о расширении круга подразумеваемых им гарантий. Новгородцев считал очень важным условием процветания общества обеспечение «для каждого возможности человеческого суще- Новгородцев П.И., Покровский ИЛ. О праве на существование. СПб.-М., 1911. С. 4. ствования и освобождение от гнета таких условий жизни, которые убивают человека физически и нравственно». Прежде всего подразумевались лица, страдающие от экономической зависимости, от недостатка средств, от неблагоприятно сложившихся обстоятельств. Ученый ставит и разрешает для себя вопрос о том, является ли поставленная им задача правовой. Он рассуждает следующим образом: «Задача и сущность права состоит действительно в охране личной свободы, но для осуществления этой цели необходима и забота о материальных условиях свободы, без этого свобода некоторых может остаться пустым звуком, недосягаемым благом, закрепленным за ними юридически и отнятым фактически»73. По мнению Новго- родцева, право не должно ограничиваться установлением формальных рамок свободы индивида и предоставлением юридически, формально равных возможностей. «Именно во имя охраны свободы право должно взять на себя заботу о материальных условиях ее осуществления: во имя достоинства личности оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое существование». Так Новгородцев выходит на обоснование необходимости социального законодательства. К задачам права он относит «определение известных условных норм», таких, как продолжительность рабочего дня, минимальный размер и качество жилища и пр. Причем это должны быть не просто нравственные пожелания, но из них обязаны вытекать конкретные юридические следствия. Новгородцев говорит также об «общей охране интересов трудящихся при помощи объективного права» (например, регулирование санитарных условий труда), о «признании за каждым трудящимся особых субъективных прав, вытекающих из общего понятия о правах человеческой личности» (например, социальное обеспечение на случай болезни, неспособности к труду и старости). Необходимой предпосылкой права на достойное существование Новгородцев считает обеспечение права на труд. В российской ситуации следует особенно тщательно учитывать столетние традиции системоцентризма и патернализма. Вера в право и в формальное равенство как основу справедливости пока еще не оформилась. Кроме того, отсутствие у нашей экономической элиты некоторых нравственных ограничителей (совести, если по- простому) приводит к тому, что они бестактно демонстрируют бедному населению свой уровень быта и досуга. Нередко зарплата и бонусы в частных компаниях и даже корпорациях с участием государ- стенного капитала в миллионы (!) раз превышают доходы рядовых работающих граждан. Состояние системы правосудия и преференции, которые делает жономическое законодательство в пользу крупного бизнеса и естественных монополий, еще более затрудняют нашим гражданам возможность проникнуться либерализмом, осознать, как реальную, ио:шожность борьбы за свои права, не дают овладеть соответствующим инструментарием. Один мой знакомый юрист, профессиональный и успешный адвокат, работающий с рядовыми гражданами, так н говорил: «Это я, знающий все тонкости юридической процедуры, могу, да и то с трудом, отстоять права клиента». Обычному человеку такое не под силу. Между тем, достоинство личности немыслимо без осознания пюего права, умения его защитить и веры в то, что это возможно. Именно это обстоятельство в свое время особенно подчеркивал (:.А. Котляревский в качестве важного вывода Иеринга в его «Борьбе :ia право»: «Власть, конечно, подчиняется праву и закону, но когда она это делает, она руководится собственным интересом». Именно поэтому в борьбе за права индивида никак нельзя рассчитывать только на самоограничение государства. В этом случае «право есть пишь хорошо понятая политика государственной власти»1. Б.Н. Чичерин тоже подчеркивал, что гражданские законы дают «только общую форму, в которую могут вмещаться права и обязанности лиц». Го есть реализация субъективных прав — задача и ответственность каждого члена общества: «Самое же приобретение прав, равно как и их прекращение, совершается свободною деятельностью единичных особей. Одна свобода составляет для человека прирожденное право, ибо она одна прямо вытекает из природы человека; все остальное есть приобретенное, но приобретенное свободою, а не силою государственной власти»2. Однако евразийская природа России всегда давала себя знать. Далеко не все русские правоведы соглашались с идеей права как меры свободы и выводили достоинство личности из возможности для нее действовать свободно в своем интересе. Н.М. Коркунов писал: «Обеспечение гражданской свободы есть необходимое условие прогрессивного развития государственной жизни и даже в частности государственного могущества», поскольку «без свободы не может быть нравственного развития, нравственной крепости. Рабство не может воспитать не только героев, но и вообще нравственно стойких людей». Но обратим внимание, для чего, по мнению Коркунова, нужны эти нравственно развитые граждане. А для того, что «государственное властвование опирается не столько на материальную силу, сколько на нравственное сознание долга подчиняться требованиям мирного государственного порядка». И далее: «Государственная деятельность требует людей, привыкших общее ставить выше своего частного, личного, интересующихся общественными вопросами, умеющих действовать сообща, друг друга знающих и друг другу доверяющих»74. Сама потребность русского человека во внешней свободе ставилась под сомнение рядом ведущих мыслителей. Источник чувства собственного достоинства личности для них — в честном исполнении своего долга, служении долгу перед обществом. Русские славянофилы прямо писали: «Не говорите много о праве и правах и не очень слушайте тех, которые говорят о них; но слушайте охотно тех, которые говорят об обязанности, потому что обязанность есть единственный живой источник права... Знание обязанности связывает сильного, созидая и освящая права слабых»75. Отрицание прав человека как основополагающей ценности и критерия оценки позитивного права лежит в основе евразийского правопонимания. Для мыслителей этого направления характерно признание права инструментальной ценностью, значимость которой состоит только в том, что оно позволяет индивиду лучше исполнять свой моральный долг, общественные функции и пр. Подразумевается, что признание самоценности, постановка во главу угла именно прав человека есть решение произвольное, принятое в угоду и под принуждением заинтересованной в этом части общества. Как полагает А.Г. Дугин, в концепциях сторонников «правового государства» игнорируется то обстоятельство, что сама апелляция к необходимости установления «правового государства» есть не более чем очередное спонтанное и притом произвольное решение, не основанное ни на чем ином, кроме как на политическом волеизъявлении определенной группы. Таким образом, принятие или отрицание «правового государства», и вообще принятие или отрицание той или иной юридической модели должно быть сопоставлено не с волей группы, а с волей того кон- кротного народа или государства, к которым это предложение или иолеизъявление обращены. Противопоставляя волю группы воле народа, противники либеральной идеологии прав человека утверждают, что она игнорирует национальные корни и представляет cohort «искусственную и атомарную, количественную концепцию „прав ничности", которая вытеснила собой органичную концепцию „прав парода**, „прав государства"» и Т.Д.1 Идее прав индивида в евразийстве противопоставляют концепцию правообязанности, а правовому государству — государство гарантийное. Гарантийное государство евразийцев обеспечивает «проведение и жизнь некоторых положительных социальных принципов, некоторой стабилизированной социально-политической программы, погорая может рассчитывать на всеобщее признание со стороны нищей весьма различных философских, научных и религиозных убеждений»2. Л.А. Тихомиров писал, что совершенство государственных учреждений «должно измеряться тем, поскольку они обеспечивают... законность действия власти, не допуская ее до сколько- нибудь заметных отклонений от обдуманно установленных и объ- м пленных во всеобщее сведение путей действия, одинаковых для правительства и подданных»3. Правосознание же формируется при наличии у личности определенного уровня самосознания. Более чем прав был Тихомиров, утверждая, что «свобода личности обеспечивается не столько какими-либо формами хорошо или плохо устроенного общества, а прежде всего — потребностью личности в свободе, то есть развитостью личности. В обществе охраной этой свободы прежде всего является общественное мнение, то есть общепризнанное сознание, что та или иная степень свободы составляет право личности»4. Единственный способ изменить ситуацию — планомерная работа над повышением общей культуры, привитие уважения к достоинству других, неуклонное соблюдение принципа формального равенства в правоприменительной и управленческой деятельности, как ни банально все это звучит. Следует заметить, что Дж. Ролз, автор одной из самых основательных работ о справедливости, подчеркивает, что соразмерность и эквивалентность как общепризнанные признаки правовой справедливости в общении между индивидами не всегда могут переноситься на жизнь социума в целом. Пока еще сохраняет актуальность принцип, согласно которому «справедливость не допускает, чтобы потеря свободы одними оправдывалась большими благами других. Исключается такой подход, при котором баланс потерь и приобретений различных людей рассматривается так, как если бы они были одной личностью. Следовательно, в справедливом обществе основные свободы полагаются сами собой разумеющимися, и права, гарантируемые справедливостью, не являются предметом политического торга или же калькуляции социальных интересов»76. Честно и справедливо, когда «люди заранее принимают принцип равных свобод, и делают они это без знания своих частных целей. Следовательно, они молчаливо соглашаются на такую концепцию блага, которая требуется их принципами справедливости, или, по крайней мере, не выдвигают притязаний, которые прямо нарушают эти принципы»77. При этом «стороны мыслятся в исходной ситуации как рациональные и незаинтересованные друг в друге»78. Для примирения юридического формального равенства и экономического фактического неравенства Ролзом используется следующая аргументация: «Основанием чувства собственного достоинства в справедливом обществе является... не доля в доходе, но публично утверждаемое распределение фундаментальных прав и свобод. И когда это распределение является равным, каждый имеет одинаковое и равное общественное положение, когда они встречаются для осуществления общих дел в более широком круге. Никто не склонен в поисках дальнейших путей политической гарантии своего общественного положения выходить за пределы конституционного утверждения равенства. Никто, с другой стороны, не предрасположен также признавать меньшую по сравнению с равной свободу»79. Но он же пишет: «Экономическое и социальное неравенство, как, например, богатство и власть, справедливы только тогда, когда несут общую пользу и компенсируют потери наиболее незащищенных членов общества». Последние события в Европе отчетливо показали, что существует предел, в рамках которого люди готовы признавать Другого равнодостойным, если этот Другой пытается внедрять в европейское общество элементы своей культуры и свое представление о достоинстве личности и справедливости. Можно, конечно, видеть в этих конфликтах только крах мультикультурализма, но думается, что м его основе, как и в основе современного антиглобализма, лежит и существенная экономическая подоплека.