Довольно много прошло времени с тех пор, когда после войны в Персидском заливе (1991 г.) Вашингтон объявил о рождении «нового мирового порядка». Фактически в плане геостратегии и геополитики все ужасно усложнилось. До такой степени, что для определения переживаемого ныне миром периода можно действительно говорить о «геополитике хаоса». Неопределенность остается ключевым словом времени, каждый стремится выявить те основополагающие принципы, те направляющие линии, которые позволили бы «нанести на карту» современную трансформацию и лучше понять смысл эволюции международной политики в конце века. Ибо все взаимосвязано: политика, экономика, общество, культура и экология. Господствующая сегодня динамика — это глобализация экономики. Она опирается на идеологию «единой мысли», которая утверждает, что отныне возможна только одна экономическая политика, что только критерии рынка и неолиберализма (конкурентоспособность, продуктивность, свобода торговли, рентабельность и т.д.) позволяют обществу выжить в условиях планеты, ставшей конкурентными джунглями. На это твердое ядро современной идеологии наслаиваются новые мифы, направленные на то, чтобы заставить граждан принять это новое состояние мира. Превращение в товар всего, что есть — слов и вещей, тела и духа, природы и культуры, — составляет центральную черту нашего времени. Оно приводит к тому, что сердцевиной нового идеологического аппарата становится насилие. Этот аппарат опи рается на могущество средств массовой информации, переживающих бурный рост благодаря новым технологиям. Спектакль насилия, равно как его миметический (подражательный) эффект, все более усугубляется новыми, часто скрытыми формами цензуры и запугивания, которые калечат разум и притупляют душу. Цензура и манипулирование, принимая весьма разные «маски», возвращаются, как это ни парадоксально, в то самое время, когда в мире, частично освобожденном от авторитарных режимов, внешне торжествуют демократия и свобода. Новые соблазнительные виды «опиума масс» предлагают «лучший из миров», развлекают людей и отвлекают их от действий в защиту гражданских прав и свобод. Как никогда ранее, технологии коммуникаций играют центральную роль в эту новую эпоху отчуждения, во время world culture, «глобальной культуры» и всепланетных передач. Не так давно американские эссеисты предложили, как минимум, две объяснительные теории: теорию «конца истории» Фрэнсиса Фукуямы и теорию «столкновения цивилизаций» Самюэля Хантингтона. Обе они вскоре обнаружили свои слабости в условиях сложности хаотической современной ситуации. Последняя характеризуется, с одной стороны, тройной революцией: технологической, экономической и социологической. Технологическая революция. Равно как промышленная революция заменила мышечную силу машиной, современная информационная революция заменяет мозг (по крайней мере, все более значительное число его функций) компьютером. Сверх того, такой процесс «общего поумнения» средств производства (как в промышленности, так и в сфере услуг) ускоряется буквально взрывным развитием новых сетей телекоммуникаций и изобилием кибермиров. Экономическая революция. Главным явлением выступает, вне всякого сомнения, глобализация, т.е. все более тесная взаимозависимость экономик многих стран в силу условий, вытекающих из свободы торговли. Благодаря ускорению технологического прогресса глобализация затрагивает прежде всего финансовый сектор, который сегодня серьезно доминирует в сфере экономики. Функционируя по правилам, которые они сами себе и устанавливают, финансовые рынки диктуют отныне свои законы государствам и политическим деятелям. Иными словами, экономика диктует политике. Социологическая революция. Две предыдущие революции вызывают кризис традиционной категории власти. И особенно вла сти политической. Кое-кто даже видит в этом зародыш такого положения, которое может привести к отмиранию политики (в современном смысле слова, возникшем в XVIII веке) и возврату к условиям Старого режима (имеется в виду феодально-абсолютистский строй до Великой французской революции. — Прим. пер.). В подобной атмосфере демократия утрачивает в глазах людей большую часть своей привлекательности, поскольку граждане более не могут эффективно участвовать — путем голосования — в такой решающей сфере, как экономика, выводимая отныне из-под влияния. Более того, экономика все более и более утрачивает связь с социальной сферой и отказывается нести ответственность за последствия (массовая безработица, обнищание, маргинализация, социальное неравенство), которые вызывает подчинение логике глобализации рынков. Вот почему некоторые объявляют также об отмирании сферы труда, точнее — конце полной занятости. Новые парадигмы. Эта тройная революция сопровождается изменением по меньшей мере двух фундаментальных парадигм (общих моделей мышления), на которые до сих пор опиралось социополитическое здание основных современных демократических государств: прогресс и машина. Первая парадигма (прогресс) была направлена на сокращение неравенства и исключение из общественных отношений насилия. Вторая рассматривала национальную общность как нечто подобное часам, составленным из деталей, каждая из которых имела свою функцию, а все они считались солидарными, т.е. жестко связанными между собой (при этом ни одна из них не была в системе лишней). Эти две основные парадигмы, поддерживавшие современное социополитическое здание, отныне фактически заменены двумя другими: коммуникацией и рынком. Именно средства коммуникации формулируют сегодня обещание счастья на уровне семьи, школы, предприятия или государства. Отсюда безграничное множество инструментов коммуникации, полным, глобальным и торжествующим завершением которых выступает Интернет. Чем больше мы общаемся, говорят нам, тем гармоничнее будет наше общество, тем счастливее будем мы сами. Можно даже задаться вопросом, не прошло ли общение (коммуникация) свою оптимальную точку, свою точку зенита, не вошло ли оно в фазу, когда все его качества превращаются в недостатки, все его добродетели — в пороки. Ибо эта новая идеология «все — общение», этот коммуникационный империализм уже оказывает некоторое время на граждан влияние, подобное настоящему гнету. В течение длительного времени общение освобождало, поскольку оно означало (с момента изобретения письменности и книгопечатания) распространение умения, знания, законов и просвещения разума, наступавшего на всякого рода суеверия и обскурантизм. Но отныне, навязывая себя повсюду как абсолютную обязанность, затопляя собой все стороны общественной, политической, экономической и культурной жизни, оно становится тиранией. Оно, вероятно, стало главным суеверием нашего времени. Впрочем, общество уступает рычаги управления рынку, последний, подобно жидкости или газу, проникает во все поры человеческой деятельности и подчиняет их своей логике. Даже области, долгое время остававшиеся за пределами рынка (культура, спорт, религия, смерть, любовь и т.д.), отныне находятся полностью под властью законов всеобщей товаризации, включая закон спроса и предложения. Система ППНН. Эта новая парадигмальная пара (коммуникация плюс рынок) способствует всем видам действия системы ППНН (планетарная, постоянная, непосредственная, нематериальная). И прежде всего — финансовым рынкам, передаче содержательных данных (телевизионные программы, обмен данными, циркуляция посланий) с помощью новых технологий в области информации и коммуникаций, равно как всем видам деятельности, связанным с киберкультурой (в первую очередь с Интернетом). Все эти перемены, быстрые и крупномасштабные, буквально дестабилизируют политических руководителей. Большинство из них чувствуют, что их выбивает из колеи каскад потрясений, изменяющих правила игры и оставляющих их частично бессильными. И тем не менее они неистово выступают за «модернизацию» и «адаптацию» к велениям нового времени. У многочисленных граждан складывается впечатление, что настоящими хозяевами мира являются не те, кто держит в руках видимость политической власти, что почти все главы государств плетутся в хвосте событий, не понимают кризиса, а многие из них даже не различают его контуры. Две динамики. Дело в том, что к уже указанным аспектам следует добавить, с другой стороны, два основных вида динамики, работающих сугубо в геополитическом плане. Это, с одной стороны, динамика расщепления, раскола, а с другой — динамика слияния. Динамика расщепления. Ее сила, работающая на разрыв и разлом, заметна по всей планете. Основываясь на несгораемой энергии национализма, связанная с прославлением некоторых отличи тельных этнических черт, считающихся священными (язык, кровь, религия, территория), данная динамика подталкивает сообщества людей (в этническом смысле) к требованию политически суверенного статуса, даже если надо сломать структуры государства-нации. Именно так распались три федерации, существовавшие в Восточной Европе до 1991 г.: Советский Союз, Чехословакия и Югославия. И в других местах эта динамика раскола породила несколько самых серьезных конфликтов в недавнем прошлом. Особенно на Кавказе (войны в Грузии, Армении и Азербайджане) и на Балканах (войны в Словении, Хорватии и Боснии). На Востоке Европы остается только Российская Федерация, но уже и ее подтачивают силы раскола, как это трагически продемонстрировала недавняя чеченская война. Однако силы раскола делают хрупкими и государства Западной Европы, где с большей или меньшей интенсивностью, с проявлениями насилия множатся выступления сепаратистов. К примеру, в Испании (Страна басков, Каталония, Галисия), в Италии (Падания), в Бельгии (Фландрия), во Франции (Корсика), в Соединенном Королевстве (Шотландия, Уэлс) и т.д. То же явление наблюдается в Северной Америке (Квебек), в Африке (где дошло до отделения Эритреи от Эфиопии), в Азии (в Шри Ланке, Индии, Индонезии) и в Океании (Бугенвиль). Динамика слияния. В то же самое время и со сравнимой энергией повсюду в мире государства стремятся вступить в союз, сблизиться, объединиться в интегрированные экономические, торговые, даже политические пространства. Наиболее сильный пример слияния — это, разумеется, пример Европейского союза, в котором соседние страны, долгое время считавшиеся худшими врагами друг друга, идут к объединению и рассматривают перспективу политического союза. Эта федералистская, миротворческая модель, особенно ее экономический эмбрион, воспроизводится во многих регионах мира, где множатся интегрированные торговые зоны. Вот их примеры: Североамериканское соглашение о свободе торговли между Канадой, США и Мексикой в Северной Америке; Меркосюр, соглашение между Аргентиной, Бразилией, Парагваем и Уругваем в Южной Америке; Союз арабского Магриба между Марокко, Алжиром, Тунисом, Ливией и Мавританией в Северной Африке; в Южной Африке, на Ближнем Востоке, на Черном море, в азиатско-тихоокеанском регионе и т.д. Модель архипелага. Одержат ли верх силы объединения над силами раскола? Но если множатся примеры объединения во имя глобализации, то не идем ли мы тем самым к другому типу раскола, на этот раз социальному, который некоторые называют «разрывом»? Ибо в этом плане мир в конце нашего века строится по модели архипелага: острова — все более многочисленных бедных, отверженных — на Севере; островки — все более и более ограниченные богатых, обеспеченных — на Юге. И все это происходит на планете, где неравенство углубляется и где из 5 млрд. жителей лишь около 500 млн. живут в свое удовольствие в то самое время, когда 4,5 млрд. человек нуждаются. На планете, где состояние 358 самых богатых человек, миллиардеров в долларах, превышает годовой доход 45% самых бедных жителей, или 2,6 млрд. человек. Подобные диспропорции таят в себе угрозы, против которых бессильны традиционные средства великих держав. Дело в том, что невозможно воевать теми же средствами с традиционным противником и с опасностями нашего времени: организованной преступностью, мафиозными сетями, финансовой спекуляцией, коррупцией в верхах, распространением новых пандемий (СПИДа, вируса Эболы, Крейцфельд-Якоб и пр.), сильным загрязнением среды, фундаментализмом, массовыми миграциями, парниковым эффектом, опустыниванием, распространением ядерного оружия и т.п. Как же можно сопротивляться тому, что нас все более окружает господствующая идеология? Не настало ли время, перед лицом стольких неопределенностей и угроз, перестроить все мировое общество и переосмыслить наконец роль Организации Объединенных Наций, которая будет меньше зависеть от США и будет более внимательна к страданиям человека?