<<
>>

Конец суверенной безопасности

Становление Америки произошло в эпоху, когда национальный суверенитет и национальная безопасность были почти синонимами. Именно ими определялась международная жизнь. В течение нескольких последних столетий международный порядок покоился на фундаменте национально-государственного суверенитета, каждое государство выступало в пределах своей территории верховным и абсолютным арбитром собственных требований к национальной безопасности.
Хотя юридически суверенитет считался абсолютным, явное неравенство национальных потенциалов не только делало неизбежными существенные * Автор использует понятие «insecurity» - в буквальном переводе «небезопасность», «отсутствие безопасности». - Прим. пер. 19 20 компромиссы, прежде всего со стороны слабых государств, но и сказывалось в серьезных нарушениях суверенитета отдельных стран по воле более сильных держав. Тем не менее, когда в качестве реакции на опыт Первой мировой войны была учреждена первая всемирная организация межгосударственного сотрудничества - Лига Наций, в угоду абстрактному понятию абсолютного суверенитета все государства-члены получили равное право голоса. Симптоматично, что Соединенные Штаты, относясь особенно трепетно к своему суверенному статусу и уверенные в преимуществах своего географического положения, предпочли остаться за рамками этого объединения. К моменту создания в 1945 году Организации Объединенных Наций у ведущих государств уже не осталось сомнений в том, что если ООН предназначено играть сколько-нибудь ощутимую роль в сфере безопасности, ее устройство не должно игнорировать реальности мирового соотношения сил. И все-таки принцип равенства суверенных государств не мог быть отвергнут полностью. В итоге остановились на компромиссном варианте, предусмотрев и равные права всех стран-членов при голосовании на Генеральной Ассамблее, и право вето в Совете Безопасности ООН для пяти лидеров, которыми стали державы-победительницы во Второй мировой войне.
Найденная формула скрывала молчаливое признание того обстоятельства, что национальный суверенитет все больше обращается в иллюзию для всех, за исключением горстки сильнейших государств. Для Америки связь между государственным суверенитетом и национальной безопасностью традиционно являлась еще более органичной, чем для большинства других стран. Ее отразила идея особого предназначения, которую проповедовала американская революционная элита, стремившаяся оградить свое отечество от межгосударственных конфликтов далекой Европы и одновременно представить Америку образцовой носительницей принципиально новой и универсально значимой концепции государственной организации. Эту связь подкрепляло понимание географических реальностей, сделавших 21 Америку заповедной территорией. Располагая двумя безбрежными океанами в качестве уникальных буферов безопасности и гранича с гораздо более слабыми соседями на севере и юге, американцы рассматривали суверенитет своей страны и как естественное право, и как естественное следствие не имеющей аналогов национальной безопасности. Даже когда Америка оказалась вовлечена в две мировые войны, именно американцы пересекали океанские просторы, чтобы сразиться с противником в дальних краях. Не война приходила в Америку - американцы уходили на войну'. После завершения Второй мировой войны и с наступлением во многом неожиданной «холодной войны» против враждебно настроенного идеологического и стратегического неприятеля большинство американцев поначалу чувствовали себя надежно защищенными монополией США на атомную бомбу. Стратегическое авиационное командование (САК), обладавшее (по крайней мере до середины 1950-х годов) способностью нанести в одностороннем порядке опустошительный удар по Советскому Союзу, взяло на себя функцию защитного покрова страны, которую прежде выполнял базирующийся на двух океанах военно-морской флот. САК символизировало и увековечивало представление о безопасности как неотъемлемом атрибуте особого положения Америки, хотя почти для всех других национальных государств отсутствие безопасности в XX столетии уже стало нормой.
Разумеется, американские войска в Германии и Японии защищали и другие народы, обороняя одновременно Америку, но тем самым они также удерживали опасность на удаленных от Америки географических рубежах. Только в конце 1950-х годов, а возможно, лишь в ходе Кубинского ракетного кризиса (известного в советской историографии как Карибский кризис 1962 г. -Прим, пер.) Америка ошеломленно обнаружила, что современная техника сделала неуязвимость принадлежностью прошлого. В 1960-е годы в стране поднялась мощная волна беспокойства из-за «отставания по ракетам» (советские лидеры намеренно завышали данные о качественных характеристиках и количестве своих ракет). 22 Это выразилось в усилившемся страхе перед неизбежной нестабильностью ядерного сдерживания, в озабоченности стратегов по поводу возможного разоружающего ядерного удара со стороны СССР и возрастающего риска случайного пуска ядерной ракеты, а позже - и в работах над новыми видами высокотехнологичных оборонительных систем космического базирования, в частности противоракетных комплексов. Интенсивная общенациональная дискуссия по этим вопросам в конце концов завершилась общим признанием: обеспечивающие стратегическую стабильность отношения с Советским Союзом достижимы только на основе взаимной сдержанности. Тем самым был проложен путь к подписанию в 1970-х годах Договора по противоракетной обороне (ПРО) и соглашений об ограничении стратегических вооружений (ОСВ), а затем, в 1980-х годах, к подготовке договоров о сокращении стратегических наступательных вооружений(СНВ). Эти договоры, шТсути, явились признанием того, что безопасность Америки уже не находится исключительно в руках американцев, а частично зависит и от договоренностей со смертельно опасным антагонистом. То, что этот антагонист был в равной мере уязвим и его поведение, судя по всему, определялось аналогичным осознанием собственной уязвимости, вселяло некоторую надежду и психологически облегчало признание общей уязвимости для американской общественности. Конечно, договоренности не устраняли риск взаимного уничтожения, но их очевидная рациональность и привносимая ими предсказуемость несколько успокоили американцев.
В итоге предпринятая в начале 1980-х годов попытка администрации Рейгана восстановить неуязвимость Америки с помощью «стратегической оборонной инициативы» (СОИ) - проекта развертывания в космосе оборонительных комплексов, предназначенных для защиты территории Соединенных Штатов от ударов советских баллистических ракет, - не получила поддержки подавляющего большинства населения. Неожиданная умеренность американской общественности, вне всякого сомнения, была отчасти следствием прогресса разрядки в советско-американских отношениях, 23 благодаря которому страхи перед ядерным столкновением несколько поутихли. Но она также объяснялась 'возникшим в обществе ощущением, что советский блок и сам Советский Союз переживают масштабный внутренний кризис. Угроза, в восприятии американцев, шла на убыль. И в самом деле, после крушения в 1991 году Советского Союза советские ракеты, перестав быть предметом соглашений о сокращении вооружений, попали в сферу внимания американских служб по демонтажу оружия, ибо США начали предоставлять деньги и методики для обеспечения безопасного складирования некогда внушавших ужас советских ядерных боеголовок. Превращение советского ядерного арсенала в объект, обслуживаемый американской системой защиты, свидетельствовало о том, до какой степени ликвидация советской угрозы стала свершившимся фактом. Исчезновение советского вызова, совпавшее с впечатляющей демонстрацией возможностей современной американской военной техники в ходе войны в Персидском заливе, естественным образом привело к восстановлению уверенности общества в уникальной мощи Америки. Возглавляемая США и обусловленная техническим прогрессом революция в военном деле (РВД) породила не только новые виды оружия и новые тактические концепции, которые предопределили однозначный исход двух мини-войн 1991 и 2003 годов против вооруженного Советским Союзом Ирака, но и новое ощущение глобального военного превосходства американцев. На краткий миг Америка вновь почувствовала себя почти неуязвимой. Этот новый настрой совпал с широким осознанием того, что за крахом Советского Союза скрываются более кардинальные сдвиги в глобальном распределении политического могущества.
В то время как операции против Ирака в 1991 году и в Косово в 1999 году красноречиво демонстрировали крепнущее первенство Америки в военном применении высоких технологий и ее способность относительно безнаказанно наносить удары по другим странам, американское превосходство все больше воспринималось за рубежом как явление далеко не только военного порядка. Оно было по меньшей мере столь же 24 очевидным в плане «мягких» измерений силы, научных инноваций и их технического внедрения, экономического динамизма и, что хуже поддается оценке, социокультурного экспериментирования. К началу 1990-х годов многие иностранные комментаторы - порой не скрывая крайнего раздражения - признали Америку не только мировым гегемоном, но и уникальной (и нередко нарушающей привычный покой) социальной лабораторией человечества. Стремительное распространение нового типа связи через Интернет явилось лишь одним из многих выражений огромного глобального влияния Америки как мирового первопроходца в сфере общественного развития. В процессе этих изменений роль Америки на мировой арене стала «диалектичнее», чем когда-либо: американское государство, полагаясь на свою превосходящую мощь, выступает в качестве бастиона международной стабильности в традиционном смысле этого понятия; американское общество же, оказывая на окружающий мир громадное разноплановое воздействие, облегчаемое глобализацией, преодолевает национально-территориальные барьеры и разрушает традиционный общественный порядок. Сочетание двух этих обстоятельств, с одной стороны, усиливает известную склонность Америки считать себя моделью для всех остальных народов, поскольку американское превосходство еще больше укрепляет представление американцев о моральном призвании их страны свыше. Стремление Конгресса США уполномочить Государственный департамент выносить оценки поведению других государств весьма симптоматично для нынешней позиции Соединенных Штатов, которые все более пренебрежительно относятся к чужому суверенитету, по-прежнему тщательно оберегая свой.
С другой стороны, под совокупным воздействием американской мощи и глобализации меняется природа национальной безопасности США. Современные технологии стирают эффект географического расстояния, многократно увеличивают разнообразие и радиус действия средств поражения, а также число субъектов, способных на неординарные акты насилия. При этом лавина гневных 25 протестов против глобализации устремляется на Соединенные Штаты, превращая их в первоочередную мишень. Но глобализация ведет к всеобщей уязвимости, даже если главным объектом ненависти оказывается Америка. Неодолимой силой, уравнивающей общества в смысле уязвимости, является технический прогресс. Революционное сокращение расстояний благодаря современным коммуникационным технологиям и радикальному увеличению радиуса действия средств намеренного причинения смерти пробило брешь в традиционном защитном зонтике национального государства. Более того, и возможности приобретения вооружений, и дальность их действия придают им постнациональные черты. Даже неправительственные субъекты, такие как подпольные террористические организации, постепенно налаживают каналы доступа к оружию большой разрушительной силы. Совершение в том или ином месте акта подлинно высокотехнологичного терроризма - лишь вопрос времени. Но и это не все: в результате того же «уравнивающего» процесса бедные государства, вроде Северной Кореи, получают инструменты для нанесения противнику ущерба в таком объеме, в каком прежде это было доступно лишь горстке богатых и мощных государств. В определенный момент эта тенденция способна привести к апокалиптическим последствиям. Впервые в истории становится возможным рассматривать небиблейский вариант «конца света» — не деяния Божьего, но преднамеренно развязываемой, творимой человеком цепной реакции глобального катаклизма. Армагеддон, описанный в последней книге Нового Завета (Откровение, гл. 16), вполне может сойти за картину планетарного ядерно-бактериологического самоубийства2. Хотя в предстоящие несколько десятилетий вероятность подобного события, возможно, останется слабой, с развитием науки неуклонно будет расти и способность человека к актам самоуничтожения, которые организованное общество не всегда может оказаться в состоянии предотвратить или ограничить. Помимо апокалиптического исхода существует и неминуемо будет расширяться список других сценариев эскалации насилия, которые могут воплотиться в жизнь вследствие обострения международных противоречий или в качестве побочного продукта манихейских страстей. В их перечень, начиная с более традиционных сценариев и заканчивая самыми инновационными вариантами, входят: 1) полномасштабная, несущая массовые разрушения стратегическая война между Соединенными Штатами и Россией - что на настоящем этапе все еще теоретически возможно, хотя и маловероятно - либо, предположительно через примерно 20 лет, между Соединенными Штатами и Китаем, а также между Китаем и Россией; 2) крупные региональные войны с применением наиболее смертоносного оружия, например между Индией и Пакистаном или между Израилем и Ираном; 3) ведущие к фрагментации обществ этнические военные конфликты, угрожающие прежде всего многоэтническим государствам, подобным Индонезии или Индии; 4) различные формы подавляемого «национально-освободительного» движения против реального или предполагаемого расового угнетения, такие как борьба индейского крестьянства Латинской Америки, российских чеченцев или сражающихся против Израиля палестинцев; 5) неожиданные акты агрессии против соседних государств либо, анонимно, против Соединенных Штатов со стороны стран, слабых во всех иных отношениях, но сумевших изготовить оружие массового уничтожения и найти способы его доставки; 6) приобретающие все более разрушительный эффект террористические операции подпольных групп против целей, возбуждающих у них особую ненависть; повторение того, что произошло 11 сентября в Соединенных Штатах, а в конечном итоге - теракты с использованием оружия массового уничтожения; 27 7) кибернетические атаки, анонимно предпринимаемые государствами, террористическими организациями или даже анархистами-одиночками против операционной инфраструктуры высокоразвитых обществ в расчете погрузить их в состояние хаоса. Общеизвестно, что инструментарий насилия становится все разнообразнее и доступнее. Он охватывает широкую палитру средств - от сверхсложных систем оружия, в частности различных типов ядерных вооружений, разрабатываемых для выполнения специфических военных задач и доступных лишь нескольким государствам, до менее эффективных, но столь же смертоносных ядерных зарядов, предназначенных для массового уничтожения городского населения; от ядерных боеприпасов до химического (менее смертоносного) оружия и бактериологических веществ (прицельное применение которых затруднено, но поражающий эффект которых обладает высокой динамикой самораспространения). Чем беднее государство или чем изолированнее группа, готовящаяся использовать оружие подобных видов, тем вероятнее, что они прибегнут к хуже всего поддающимся контролю и наименее избирательно действующим средствам массового уничтожения. Таким образом, дилеммы глобальной безопасности первых десятилетий XXI столетия качественно отличаются от дилемм века XX. Традиционная связь между национальным суверенитетом и национальной безопасностью разорвана. Впрочем, традиционные стратегические соображения, конечно же, остаются основополагающими для безопасности Америки, поскольку в ситуации крушения международной структуры потенциально враждебные США крупные государства - такие, как Россия и Китай, -по-прежнему могли бы нанести колоссальный урон американской территории. Более того, коль скоро ведущие государства не прекратят совершенствовать имеющиеся вооружения и разрабатывать новые их виды, поддержание технологического превосходства над ними будет и впредь оставаться важным императивом национальной безопасности США3. 28 Тем не менее крупномасштабные войны между высокоразвитыми государствами уже стали редкостью. Две мировые войны, вспыхнувшие в самой передовой тогда части мира - Европе, - являлись «тотальными» в том смысле, что они велись с применением самых совершенных для своего времени средств, сеявших смерть в равной мере как среди участников боевых действий, так и среди мирного населения. Но, даже добиваясь полного разгрома противника, каждая из сторон рассчитывала уцелеть в противоборстве. Тотальные в своих целях, те войны все же не были самоубийственными. После Хиросимы и Нагасаки, где слово «тотальный» обрело совершенно новый смысл, и с распространением атомного оружия, в круг обладателей которого вошли не только главные антагонисты «холодной войны», но и другие государства, понятие победы в тотальной войне превратилось в оксюморон — словосочетание, объединяющее взаимоисключающие идеи. Признанием и институциона-лизацией этого факта стал переход Соединенных Штатов и Советского Союза к стратегии взаимного сдерживания путем устрашения. Именно тем странам, которым создание самого разрушительного оружия больше всего по карману, его использование угрожает максимальными потерями, поэтому если еще можно представить себе тотальную войну между Индией и Пакистаном, то между Францией и Германией она уже немыслима. Не будет чрезмерным преувеличением сказать, что тотальные войны оказываются бессмысленными актами, которые могут позволить себе только бедные государства. Войны между высокоразвитыми государствами (впрочем, маловероятные), как и военные операции развитых государств против более отсталых (вероятность которых выше), станут отныне вестись посредством все более высокоточных вооружений, а их задача будет состоять не в полном уничтожении общества противника (что могло бы спровоцировать опустошающий контрудар), а в его разоружении и последующем подчинении. Военные кампании США против «Талибана» в конце 2001 года и против Ирака в 2003 году представляют собой прототип военных столкновений будущего, в которых станут применяться 29 самые передовые виды оружия, способные выборочно поражать отдельные особо важные военные и экономические объекты. Вялотекущее противоборство вперемешку с судорожными схватками становится гораздо вероятнее организованных, продолжительных, формальных войн. Война как формально объявленное положение вещей - дело прошлого. Последнее торжественное уведомление о предстоящем вступлении в состояние войны было сделано в адрес нацистского правительства послами Британии и Франции 3 сентября 1939 г. в Берлине вслед за нападением нацистов (без объявления войны) на Польшу. После Второй мировой войны Соединенные Штаты участвовали в двух крупных войнах, в которых погибло 100 000 американцев, и примерно в полудюжине относительно серьезных военных операций, сопровождавшихся ограниченными потерями для американской стороны, а также в одностороннем порядке подвергли авиационным ударам как минимум три столицы иностранных государств, ни разу не объявляя формального состояния войны. Не сопровождались объявлением войны и три кровопролитных конфликта между Индией и Пакистаном. В 1967 году Израиль нанес упреждающий удар по соседним арабским странам, а в 1973 году был сам атакован ими также без какого-либо официального предупреждения. Ирак и Иран в 80-е годы вели затяжную кровопролитную войну друг с другом, не признавая того официально. В противоположность эпохе традиционной международной политики, когда войны и объявлялись, и завершались формальным образом, сегодня они воспринимаются как отклонение от нормального поведения, сравнимое чуть ли не с уголовными преступлениями. Сам по себе этот факт - мерило прогресса. Тем не менее в эру глобализации «война» лишь уступает место неформальному, не знающему территориальных границ и часто анонимному противоборству. Насилие такого рода может порождаться ситуацией геополитической нестабильности, подобной той, что сложилась в результате крушения оветского Союза. В других обстоятельствах раздоры становятся следствием этнического и религиозного 30 антагонизма, выливаясь в неистовую оргию массового умерщвления людей, - так случилось в Руанде, Боснии и на Борнео. Чем бы ни обусловливалось насильственное противоборство, его широкое распространение в наши дни очевидно4. А ответные реакции на него иногда предполагают «полицейские» акции, вроде операции 1999 года в Косово. Со временем демографическое давление со стороны перенаселенных и бедных регионов на богатые части мира может придать более насильственный характер и нелегальной иммиграции. Помимо этого акты организованного насилия могут быть порождением фанатизма, насаждаемого некоторыми неправительственными силами и нацеливаемого на первоочередные объекты их ненависти, - примером являются террористические организации, избравшие своей мишенью Америку. Многие из вышеупомянутых факторов насилия могли бы получить дополнительный импульс, если бы на почве неприятия глобального неравенства сложилась некая новая интегральная идеология, которая, по всей видимости, была бы направлена против страны, воспринимаемой в качестве оплота существующего статус-кво, — Соединенных Штатов (подробнее об этом см. Часть II). Короче говоря, дилеммы безопасности Америки в XXI веке начинают походить на беспорядочные и многообразные вспышки преступности, против которой вот уже долгие годы ведут борьбу крупные мегаполисы, где существует свой особый подпольный мир, где постоянно тлеющее и всюду проникающее насилие есть норма жизни. Между тем риск, связанный с подобным положением, многократно увеличился с появлением смертоносных технологий, при использовании которых маховик насилия может внезапно выйти из-под контроля и спровоцировать их массированную эскалацию. Невозможность во всех случаях быстро и точно установить источник угрозы еще больше подрывает способность Америки к эффективному ответу. В сущности, ее национальная безопасность, которая в XIX столетии зижделась на изолированном положении страны, а во второй половине XX - на стратегии оборонительных альянсов с заокеанскими партнерами, 31 оборачивается сегодня уязвимостью, присущей современному миру в целом. В таких обстоятельствах и особенно в свете событий 11 сентября вполне понятно все более откровенное желание американцев добиваться укрепления национальной безопасности. Их стремление найти защиту от реально существующих, прогнозируемых, мыслимых и даже воображаемых угроз оправдывается не только тем, что с момента окончания «холодной войны» на Соединенные Штаты возложена уникальная роль в сфере глобальной безопасности, но и тем, что образ Америки как социокультурного центра мира притягивает к ней взоры всего человечества. А следовательно, у Америки есть причины претендовать на большую безопасность, чем у преобладающего числа других государств. Но даже если мы согласимся с этим утверждением, насколько тогда осуществима концепция узко понимаемой национальной безопасности в эпоху, когда на смену межгосударственным войнам приходит стихия множественных раздоров? И где та точка, в которой даже обоснованная озабоченность внутренней безопасностью пересекает невидимую грань, отделяющую осмотрительность от паранойи? В какой мере безопасность Америки зависит от многостороннего сотрудничества и в какой мере ее возможно - или должно - гарантировать в одностороннем порядке? Эти простые вопросы создают исключительно сложные проблемы выбора в области национальной безопасности, решение которых будет иметь далеко идущие последствия и для внутреннего конституционного устройства страны. А динамичный, стремительно меняющийся характер как современной технологии, так и международной среды в конечном счете неизбежно делает любые ответы на подобные вопросы временными и условными.
<< | >>
Источник: ЗБИГНЕВ БЖЕЗИНСКИЙ. ВЫБОР МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО или ГЛОБАЛЬНОЕ ЛИДЕРСТВО. 2005

Еще по теме Конец суверенной безопасности:

  1. КОЛЛЕКТИВНЫЕ МЕРЫ ДЛЯ ПОДДЕРЖАНИЯ МИРА И БЕЗОПАСНОСТИ
  2. Глава I ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РУСИ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО XV ВЕКА
  3. Секуляризация 1803 г. и конец Священной Римской империи в 1806 г. как системный кризис
  4. § 4. Чистое и независимое социальное право. Чистое, но подчиненное опеке государственного права социальное право. Аннексированное государством, но остающееся автономным социальное право. Конденсированное в государственный правопорядок социальное право
  5. Конец биполярности
  6. ВНЕШНЕГО БОЛЬШЕ НЕТ
  7. СУВЕРЕННОЕ ГОСУДАРСТВО В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ: демократия и национальная идентичность
  8. СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ КАК НОВАЯ СТРАТЕГИЯ РОССИИ
  9. ЧАСТЬ I Американская гегемония и глобальная безопасность
  10. Конец суверенной безопасности
  11. з Выгоды и издержки свободы
  12. Раздел I. ФЕНОМЕН ГОСУДАРСТВА
  13. Советская Россия.
  14. Андрей Кокошин РЕАЛЬНЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ И СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ
  15. 1. Национальная безопасность в истории государственно-правовой мысли
  16. 13.1. Международно-правовые гарантии безопасности национальным меньшинствам
  17. §2.1. Теоретические модели демократии
  18. 1.2 Теория секьюритизации и конструктивистский подход к проблеме энергетической безопасности
- Внешняя политика - Выборы и избирательные технологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - Дипломатическая и консульская служба - Идеология белорусского государства - Историческая литература в популярном изложении - История государства и права - История международных связей - История политических партий - История политической мысли - Международные отношения - Научные статьи и сборники - Национальная безопасность - Общественно-политическая публицистика - Общий курс политологии - Политическая антропология - Политическая идеология, политические режимы и системы - Политическая история стран - Политическая коммуникация - Политическая конфликтология - Политическая культура - Политическая философия - Политические процессы - Политические технологии - Политический анализ - Политический маркетинг - Политическое консультирование - Политическое лидерство - Политологические исследования - Правители, государственные и политические деятели - Проблемы современной политологии - Социальная политика - Социология политики - Сравнительная политология - Теория политики, история и методология политической науки - Экономическая политология -