Решительно, этот век весь американский. С первых лет XX века, с 1900 г., Соединенные Штаты предложили миру два великих современных мифа, две великие универсальные надежды: Деда Мороза для детей и Первое мая для трудящихся. Мечта и убежденность в качестве эмблемы и проекта новой страны. Но Америка создаст также и ряд крупнейших нововведений, очаровавших мир: автомобиль, телефон, электрическую лампочку, кино (кинетоскоп Эдисона в 1891 г.), небоскреб, автостраду, самолет, пишущую машину, холодильник, электробритву, сигареты, жевательную резинку и т.д. Затем наступит время всплеска массовой культуры (большие тиражи газет, Голливуд, комиксы, фотография, джаз, радиофельетоны, мультфильмы, телевидение, рок, парки аттракционов, рэп и т.д.) и массового потребления (реклама, огромные магазины, супермаркеты, торговые центры, маркетинг, продажа по почте, pay per view и т.д.). В Европе начинают говорить об «американской модели» после решающего вступления США в первую мировую войну 1914- 1918 гг. на стороне демократических держав (Франции, Англии). Америка еше не является первой мировой державой (она ею станет — вместе с СССР — лишь после 1945 г.); пока же в мире доминирует Великобритания со своей колоссальной колониальной империей. Но американская модель жизни уже соблазняет, и фильмы повсюду пропагандируют ее на экранах кинотеатров. Людей притягивает и ее модель общества: Америка выступает по определению «страной свободы», «melting-pot», хорошего уровня жизни, успеха, страной, открытой для преследуемых Центральной Европы и иммигрантов всего мира. К концу войны, в 1917 г., Старый Свет видит, как на его горизонте поднимаются с двух сторон два «новых мира»: на Востоке — залог «лучезарного будущего» для всех трудящихся в лице Советского Союза; на Западе — Америка и ее надежды, основанные на капитализме и свободном предпринимательстве. Эти два пути развития начнут сталкиваться на всех континентах, что и станет предметом великого спора этого века. После экономического кризиса 1929 г. тридцатые годы являются, вероятно, моментом наибольшего напряжения в связи с возникновением «третьего пути», фашизма. Президент Рузвельт дает импульс Америке благодаря своим кейнсианским реформам; Сталин форсированным маршем ведет «строительство социализма»; Гитлер впечатляющим образом поднимает Германию. Три пути вступают в вооруженную схватку в ходе войны в Испании (1936-1939 гг.), в которой фашизм одерживает верх. Но антифашисты, ставшие на время союзниками, берут реванш — совершенно иного масштаба — во второй мировой войне. После нее начинается холодная война, глухая борьба за влияние между Соединенными Штатами и Советским Союзом с тем, чтобы навязать свою модель всему миру. СССР проводит массовые чистки в обширной контролируемой им зоне и поддерживает авторитарные режимы в Восточной Европе и Африке. Что касается Америки, то она также, хотя и в меньшем масштабе, переживает время маккартизма, «охоты на ведьм», поддерживает военные диктатуры в Латинской Америке и Азии. Пятидесятые годы, несмотря на войну в Корее, — это годы апофеоза образа жизни «по-американски»: это эпоха Джеймса Дина и Мэрилин Монро, Элвиса Пресли и Платтерсов, рока, джинсов и слоу; все это в культурном плане наложит отпечаток на несколько поколений молодых людей на Западе. Америка становится окончательно символом модернизма — как в лучших, так и в наихудших его образцах. Но с убийством президента Джона Кеннеди, его брата Роберта, Мэлкома X, Мартина Лютера Кинга, с взрывом насилия в городских гетто, с Уотергейтом мечта как бы разлетается на куски. Пробуждение сурово. За кубинским кризисом следуют военные интервенции (и всегда антидемократические) в Центральной Америке и на Карибских островах; на Ближнем Востоке (всегда в пользу Израиля); особенно война во Вьетнаме и ее зверства, продолжающиеся вплоть до 1975 г. Падение Сайгона знаменует окончание эпохи. Эпохи верховенства белой Америки, уверенной в себе и властвующей. Внутренние проблемы, всегда стоявшие в повестке дня, приобретают болезненные масштабы, главным образом после лихора дочного порыва к свободе 1968 г., прежде всего вопрос меньшинств, в первую очередь черного. Насилие и наркомания опустошают крупные города, демографический баланс в которых изменяется. Белые чаще всего переезжают в отдаленные пригороды, безопасные и комфортабельные, оставляя центры городов черным и испаноязычным. В ,70-е и 80-е годы, хотя Америка продолжает доминировать на Западе благодаря своей экономической и военной мощи, в Европе она уже не является моделью общества, достойного подражания в глазах основной массы людей. Никто не хочет жить, как американцы, находящиеся под стрессом работы, напуганные насилием, обеспокоенные будущим. В целом, Америка воспринимается как страна в кризисе, как идеологическом, так и экономическом и даже технологическом и культурном. Япония и Германия вновь появляются как ее главные соперники внутри западного лагеря. Что же касается СССР... Падение 11 ноября 1989 г. Берлинской стены окончательно меняет геостратегическую карту. Распад Советского Союза в октябре 1991 г. произошел после американской победы в войне в Персидском заливе. Впервые оставшись без соперника, США стали наконец доминирующей державой в мире. Тем не менее американское общество испытывало как никогда затруднения и противоречия. Издатель комиксов о супермене (,Superman Comics) объявил 18 ноября 1992 г., две недели спустя после избрания Уильяма Клинтона (что можно считать неким символом или же недобрым предзнаменованием), что самый знаменитый и символичный из американских героев, Супермен, должен погибнуть в ходе последнего приключения. Итак, Америка без супермена; означало ли это признание в том, что этот герой стал чрезмерно велик для страны, над которой появился призрак упадка? В начале 90-х годов положение этой великой страны выглядело парадоксальным. Делались ссылки на ее видимое ослабление в тот самый момент, когда она вышла победителем, причем с абсолютным нокаутом, из противостояния с Советским Союзом. Впрочем, она выступала повсюду на международной сцене как единственная сверхдержава и могла похвастаться подавляющим и впечатляющим военным превосходством, в частности в ходе войны в Персидском заливе. Обе эти победы позволили Вашингтону начать подумывать (на мгновение) о новом мировом порядке, отвечающем одновременно его стратегическим амбициям и историческим целям. Фактически американская дипломатия развернула весьма эффектив- иую деятельность по урегулированию большей части крупных региональных кризисов, в частности войн малой интенсивности, характерных для 80-х годов: Афганистан, Ангола, Сальвадор, Никарагуа, Камбоджа. Вашингтону удалось разблокировать ситуацию даже по самой сложной проблеме, проблеме Ближнего Востока, и «запустить» мирные переговоры между арабами и израильтянами на конференции в Мадриде 1991 г. Какое-то время все, казалось, улыбалось американской дипломатии, а триумфальные турне Джеймса Бейкера, государственного секретаря того времени, в прибалтийские страны, на Балканы и Кавказ оставляли «шлейфы» независимости, сопровождались массовыми демонстрациями присоединения к рыночной экономике и либеральной американской модели. Тогда же появились трудности. Соединенные Штаты не сумели (или не смогли) изобрести великий проект типа плана Маршалла с тем, чтобы прийти на помощь сначала Михаилу Горбачеву, затем распадавшемуся Советскому Союзу, главы новых независимых государств которого — и в первую очередь новый российский президент Борис Ельцин — требовали во что бы то ни стало массированной финансовой поддержки. Соединенные Штаты обнаружили, таким образом, что не располагают более экономическими средствами для проведения своей дипломатии. Уже во время войны в Персидском заливе они поняли, что у них нет средств для поддержания своих военных амбиций, и должны были финансировать конфликт с помощью своих основных партнеров. Объем американской помощи бывшим «народным демократиям» и новым государствам, родившимся после распада СССР, оказался незначительным, равно как и объем финансовых инвестиций в эти страны. Перед лицом резкого ухудшения экономического положения стран Восточной Европы быстро растаяли экзальтация от победы и надежды на новый порядок. Это ухудшение и общее обнищание населения привели к возникновению многочисленных очагов нестабильности, чему особенно способствовало возрождение этнического национализма, выплескивающееся то тут, то там (Балканы, Кавказ) в открытые длительные войны. С другой стороны, крушение коммунизма, которое должно было бы ликвидировать ядерную опасность, сделало ее более скрытой. Вашингтон стал опасаться расползания ядерного оружия в двух формах: собственно процесса его распространения и процесса миграции советских специалистов-ядерщиков в «пороговые» страны, т.е. в страны, готовые к производству такого оружия. Итоги внешней политики выглядят, таким образом, гораздо более противоречивыми, чем можно было бы вообразить в вели кие дни эйфории фантастического 1989 года. Даже в ООН центральная роль Вашингтона, получившая, казалось, новое подтверждение после войны в Персидском заливе, оказалась снова под вопросом, в частности в связи со стремлением ряда государств занять место постоянного члена Совета Безопасности. Речь идет прежде всего об основных экономических соперниках США — Японии и Германии, а также о многонаселенных странах Юга: Индии, Бразилии, Мексике и Нигерии. Более того, не находили решения и некоторые старые проблемы: в частности, спор США с Ливией и особенно конфликт с Кубой, имеющий более важное значение в силу внутренних обстоятельств, поскольку Фиделю Кастро удавалось вплоть до на стоящего времени сохранять свой режим несмотря на маневры и давление Вашингтона. Период 1988-1992 гг., столь неспокойный во внешнем плане, совпал внутри страны с другим событием — крушением неолиберальной мечты о легких деньгах и обогащении без затраты усилий. Страна жила не по средствам и должна была заплатить за финансовые безумства 80-х годов. Эпоха, открытая Рональдом Рейганом и отмеченная дерегулированием и появлением golden boys (золотых мальчиков), заканчивалась удручающе. Большинство знаменитых героев биржи, чье молниеносное обогащение восхищало мир и, казалось, доказывало эффективность «сверкающего всеми красками» капитализма, — все эти Иваны Боски, Микаэлы Милкены, Мартины Сигели, Деннисы Левины, Джоны Гатфрейнды оказались мошенниками и нередко заканчивали свою карьеру в тюрьме. Спекулятивная лихорадка, созданная ими и их конкурентами, поставила, в конце концов, под угрозу не только американскую биржевую систему (ср. биржевой крах октября 1987 г.), но и международную финансовую систему. Экономические итоги президента Джорджа Буша оказались весьма плачевными, и нужно вернуться в 30-е годы к президенту Герберту Гуверу, чтобы обнаружить столь же посредственный результат. В конце 1992 г. дефицит федерального бюджета составил 333 млрд. долл., и правительство утратило возможность стимулировать экономику. Большинство штатов оказались дефицитными дефицит города Нью-Йорка равнялся 3 млрд. долл.; в кризисе оказалась даже процветавшая в недавнее время Калифорния. Каждая американская семья выплачивала примерно 2000 долл. только для того, чтобы гасить долги перед держателями казначейских облигаций. «Потребовалось двести лет, чтобы американский 3-6172 государственный долг вырос до 1000 млрд. долл., и всего двенадцать лет, чтобы его довести до 4000 млрд.», — констатировал тогда Феликс Рохэтин, экономический советник Уильяма Клинтона. Все это привело к повсеместному ухудшению государственной инфрастуктуры. В результате жесткого проведения в жизнь неолиберальных принципов оказались, к примеру, разрушенными целые подразделения в системе здравоохранения и образования. В 1991 г. число бедняков составило 35,7 млн. человек, самый высокий показатель после 1964 г. При этом показатель бедности среди черного и испаноязычного населения был значительно выше, чем среди белых (32,7% и 28,7% соответственно против 11,3%), что обостряло межрасовые отношения и приводило иногда к взрывам насилия, как, например, в мае 1992 г. в Лос-Анжелесе. В то же самое время предприятия сокращали свой персонал под предлогом повышения конкурентоспособности. Так, ИБМ, «которое никогда не увольняло», рассталось с 40 000 наемных работников; каждый день нефтяные или автомобильные компании объявляли о сокращении тысяч рабочих мест. Страна скатывалась к кризису, а экономический рост оказывался слишком мал, чтобы оживить занятость. В этой мрачной обстановке относительный успех третьего кандидата в президенты, Росса Перо, и его популистских высказываний против «политико-медиатического» класса объяснялся отчасти недоверием к политическим деятелям. Американцы впервые были не уверены в том, что смогут обеспечить своим детям лучшую жизнь, чем их собственная. Многие связывали свои надежды с перспективами Североамериканского соглашения о свободной торговле (АЛЕНА), подписанного 7 октября 1992 г., в результате которого был создан торговый союз стран, чей валовой национальный продукт (ВНП) на 18% превышал ВНП Европейского союза. Единственной областью, где американцы продолжали царить безраздельно, оставалась индустрия вымысла: фильмы, телефильмы, музыка, мода. Они продолжали удивлять мир своей силой в плане экспрессии и коммуникации. Но в отличие от 50-х годов эта массовая культура не выражалась в росте экспорта промышленной или другой продукции. В начале 90-х годов даже американизация мира уже не была делом рук только одной Америки. В результате на выборах 1992 г. граждане проголосовали против победителя войны в Персидском заливе Джорджа Буша, которого они упрекали в том, что он потерпел поражение во внутренней войне — в войне с безработицей, дискриминацией, упадком городов (ухудшением городского хозяйства), в борьбе за безопасность граждан и против многоликого неравенства. Проголосовав за Уильяма Клинтона, демократа, и его программу умеренного социального прогресса, американцы высказали свой приоритет: внутреннее оздоровление. Как же обстоит дело в 1997 г. после новой победы Кпинтона на выборах 5 декабря 1996 г.? В истории мира бывают периоды, когда в силу поражения либо разложения основных соперников гегемония во всем мире переходит в руки одного государства. С XVI века на Земле поочередно доминировали в военном, экономическом и отчасти культурном отношении три державы: Испания, Франция и Англия. Британская империя добилась подлинного подъема лишь после разгрома Наполеона в Ватерлоо (1815 г.), и ее господство закончилось с ростом немецких притязаний, что явилось причиной первой и второй мировых войн. Эти конфликты обескровили Старый Свет, и на сцене международных отношений появился главный политический субъект XX века: Соединенные Штаты Америки. С 1945 г. последние установили вместе с Советским Союзом, другой сверхдержавой того времени, своего рода всемирный кондоминиум, характеризовавшийся яростным соперничеством, которое было названо холодной войной. Как известно, эта конфронтация закончилась в 1991 г. распадом Советского Союза. В результате США оказались на международной арене в положении такого превосходства, какого не знала ни одна держава в течение последнего столетия. Отныне, отмечает Поль-Мари де Ля Горе, «американская империя единственная в мире, это исключительная гегемония, подобное странное явление впервые происходит в истории человечества». Естественно, в современном мире превосходство империи более не измеряется только лишь географическим влиянием. Помимо мощных военных атрибутов, оно опирается главным образом на превосходство в контроле над экономическими структурами (сетями), финансовыми потоками, технологическими нововведениями, торговлей, всякого рода экспансией (материальной и нематериальной). В этом отношении никто не доминирует в столь высокой степени на Земле, на океанах и в окружающем космосе, как Соединенные Штаты. Сознавая все свои козыри, опираясь на процветающую экономику, Америка вновь выдвигает свои претензии на регентство в международной политике. На этом фронте первенство США получило, в частности, подтверждение в том, какую роль сыграла американская дипломатия в решении таких чрезвычайно тонких вопросов, как мирные переговоры на Ближнем Востоке и в Боснии. Америка восстановила демократическую легитимность на Гаити; дала ответ на запугивания со стороны Северной Кореи; подтвердила свою военную мощь в Формозском проливе, когда Китай стал угрожать Тайваню; с помощью соглашений в Дэйтоне навязала уре!улирование конфликта в Боснии и присутствием своих войск обеспечила там поддержание мира; с грехом пополам обеспечила продолжение переговоров по мирному урегулированию палестино-израильского конфликта; в мае 1997 г. позволила силам Лорана-Дезире Кабилы свергнуть коррумпированный и деспотический режим Мобуту в Конго-Заире; наконец, вынудила Россию подписать соглашение с НАТО, позволяющее расширение на восток военного западного альянса. И там и здесь звучат просьбы об американском посредничестве с тем, чтобы найти выход из заблокированных ситуаций. Пример: оппозиция в Сербии, протестовавшая зимой 1996-1997 гг. против Милошевича; даже в Алжире Хосин Аит Ахмед, лидер Фронта социалистических сил (ФСС), обратился за таким посредничеством, «чтобы прекратить спираль насилия». В итоге США все более склонны действовать на международной сцене (в особенности в Черной Африке) в соответствии со своими собственными критериями и в собственных интересах, не особо заботясь о мнении международных инстанций, например Организации Объединенных Наций (ООН). Вот почему они самодержавно навязывают экономические санкции Кубе, Ливии и Ирану; противятся продлению полномочий генерального секретаря ООН Бутроса-Гали. Они жестко отклоняют законное требование Франции о назначении европейского офицера командующим южного крыла НАТО («Это понятно, совершенно категорично и не может быть предметом переговоров», — ответил на него Уильям Коэн, новый министр обороны США). В их новом стремлении к гегемонии США доходят даже до требования придать применению американского законодательства экстерриториальный характер, как это имеет место в случае с законом Хелмса-Бартона об усилении эмбарго против Кубы. Но основные победы, одержанные Вашингтоном, — это, в глазах Клинтона, победы в области экономики. Если исходить из либеральных критериев, хороших новостей на этом фронте хоть отбавляй: четыре года непрерывного роста; более десяти миллионов новых рабочих мест; официальный уровень безработицы ниже 5,3%, один из самых низких в мире; процентные ставки не превышают 7%; доллар, долгое время поддерживавшийся на низком уровне для стимулирования экспорта, с февраля 1997 г. становится сильной валютой; наконец, бюджетный дефицит сокращен наполовину и не превышает 2%. Новые важные победы одержаны в международном плане: соглашения ГАТТ и создание Всемирной торговой организации (ВТО), закрепляющее триумф свободы торговли; Североамериканское соглашение о свободе торговли (AJ1EHA) с Мексикой и Канадой с рынком в 400 млн. потребителей. В остальном усиливается недоверие по отношению к крупным международным организациям, начиная с ООН, сокращаются финансовые взносы (помощь Африке урезана на 35%). Одновременно прилагается масса усилий для активизации торговли оружием, в экспорте которого США остаются первыми в мире. Торговля и экономика в целом остаются в первом ряду национальных приоритетов этой сверхдержавы, начиная с 1987 г. экспорт товаров и услуг обеспечивает треть экономического роста. Не случайно новый государственный секретарь Мадлен Олбрайт утверждала: «Одна из основных задач нашего правительства состоит в том, чтобы экономические интересы США распространялись на всю планету». Что касается видимых побед во внутреннем плане, то они скрывают серьезный поворот в политике Клинтона, который после избрания в 1992 г. отказался от своей социальной программы и подчинился требованиям «Господина рынка». Этот поворот еще более усилился с 1994 г., когда победа республиканцев на парламентских выборах вынудила его играть на их поле (весьма консервативном). В ходе предвыборной кампании 1996 г. кандидат Клинтон отверг кейнсианские рецепты и не переставал утверждать, что «эпоха государства, вмешивающегося в экономику, прошла». При всем при том, что это обостряет и без того кричащее неравенство. 41 млн. граждан не имеют никакого медицинского страхования; наступает настоящий городской апартеид с его гетто для бедных и разгулом насилия, в то время как кварталы богачей защищены высокими стенами и охраной. Что касается миллионов новых рабочих мест (что обеспокоило биржу), то это фактически ненадежные места, не обеспечивающие социальной защиты и столь плохо оплачиваемые, что наемный работник должен совмещать две или три работы, чтобы его покупательная способность вышла на уровень 80-х годов. Средние классы вымываются, и их все больше искушают лозунги неоконсервативных групп. И на фоне всех этих контрастов впечатляющий взлет новых технологий гипнотизирует. Эпоха Клинтона совпадает с колоссальными достижениями в области аэронавтики, информатики, телематических сетей и т.д. Не говоря уже об огромном потенциале американских пенсионных фондов, составляющих главную ударную силу финансовых рынков. Особенно впечатляют успехи Интернета и миф о новой границе, к которой ведут «автострады информации». Новые империи воздвигаются на фундаменте информационной вселенной, которую надеется взять под свой контроль хозяин Майкрософта Билл Гейтс, опирающийся на мощь своего гигантского предприятия. Наиболее острая экономическая битва ведется на поле масс-медиа и новых масс-медиа, куда вторгаются цифровые технологии, виртуальное и мультимедиа. Концентрация достигает здесь огромных размеров. Повсюду распространяется эта новая модель, включающая в себя «уменьшенное» государство, социальную ненадежность и коммуникационный динамизм. В глазах многочисленных руководителей, в частности европейских, она выступает как главный ответ на вызов современности. Ни одна другая держава не может соперничать сегодня с Америкой, не может противостоять ее экономическому натиску. Но может ли это быть основанием, чтобы навязывать миру свой закон?