В VII в. Япония под сильным китайским влиянием пережила централизацию: реформы Тайка 646 г. положили конец существованию свободных общин, состоявших из групп родовой знати и зависимых землепашцев, и впервые создали единое государство. В административном отношении оно строилось по модели современной ему империи Тан в Китае; новое японское государство, которое стало регулироваться созданным в начале VIII в. (702 г.) Кодексом Тайхо, опиралось на монопольную государственную собственность на землю. Земля делилась на мелкие участки, периодически перераспределяемые среди землепашцев-арендаторов, которые должны были выплачивать государству натуральный налог или отрабатывать барщину. Первоначально используемая в пределах владений императорской семьи, система участков в течение следующего столетия постепенно распространилась на всю страну. Многочисленная центральная бюрократия, состоявшая из гражданского аристократического класса, рекрутируемого на должности по наследству, а не через систему отбора, поддерживала единый политический контроль над страной. Государство было разделено на округа, провинции, районы и деревни, находившиеся под жестким правительственным контролем. Была создана постоянная призывная армия, несмотря на рискованность этого шага для элит. В империи были построены симметрично спроектированные города по китайскому образцу. Буддизм, синкретически перемешанный с местными синтоистскими культами, стал официальной религией, формально интегрированной в государственный аппарат525. Однако примерно с 8оо г. эта китаизированная империя начала разрушаться под воздействием центробежных сил. С самого начала отсутствие системы отбора бюрократии, подобной той, что утвердилась у китайских мандаринов, делало государственные должности лакомым куском для их приватизации знатью. Буддистские религиозные ордены сохраняли на пожалованных им землях особые привилегии. В 792 г. была отменена воинская повинность, около 844 г. запрещено пере распределение земельных участков. В провинциях появились «наполовину частные» поместья или сёэны, владения знати или монастырей; первоначально изъятые из государственной собственности, они со временем получили освобождение от налогов и в итоге полную свободу от кадастровых проверок центральных властей. Более крупные из таких владений, часто находившиеся на только что освоенных землях, занимали несколько сотен акров. Крестьяне, возделывавшие сёэны, теперь платили подати непосредственно своим хозяевам, в то время как внутри этой зарождавшейся манориальной системы права на продукцию (главным образом, конечно, рис) приобрели промежуточные слои управляющих или бейлифов. Внутренняя организация японских поместий сильно зависела от особенностей рисоводства, основной отрасли сельского хозяйства. Здесь не было трехполья европейского типа и общинные земли не играли особой роли ввиду отсутствия скота. Крестьянские наделы были намного меньшими, чем в Европе, меньше было и скоплений деревень в условиях относительно высокой плотности сельского населения и нехватки земли. Кроме того, не было настоящей системы разделения на господскую и крестьянскую землю; шики (sh?ki), или право на произведенную на земле продукцию, относилось ко всему сёэну526. Тем временем придворная аристократия кюге развивала изысканную светскую культуру в столице, где клан Фуцзивара надолго установил контроль над самой императорской династией. Но за пределами Киото администрация империи все больше деградировала. В то же время с отменой воинской повинности вооруженные силы в провинциях постепенно становились частью новой военной знати—воинами-самурая- ми или буси, которые впервые стали заметным явлением в XI в.527 Как чиновники центрального правительственного аппарата, так и владельцы сёэ- нов на местах собирали отряды таких воинов для обороны и нападений. Междоусобица обострялась по мере приватизации аппарата насилия, так как провинциальные войска буси вмешивались в борьбу придворных клик за контроль над столицей империи и административной системой. Разрушение старой системы Тайхо достигло кульминации с основанием в конце XII в. сёгуната Камакура Минамото-но Йоритомо. Императорская династия и двор в Киото, а также традиционная гражданская администрация были сохранены новым правителем, который вырос в Киото и демонстрировал большое уважение к их наследию528. Но бок о бок с ними был создан новый военизированный аппарат под командованием сёгуна или «генералиссимуса» с центром в собственной столице Камакуре и укомплектованный буси. Реальная власть в Японии с тех пор находилась в руках именно этого правительства. Сёгунат, который стали называть бакуфу (буквально означает «палатка или полевая ставка»), в начале опиравшийся на поддержку 2 тысяч гокэнин—«домашних людей» или личных вассалов Йоритомо, присвоил или конфисковал множество сёэнов для собственного использования. В провинциях были назначены военные губернаторы сюго и земельные управляющие или дзито, отобранные из его вассалов. Первые стали на практике основной местной властью в своих регионах, в то время как на вторых была возложена ответственность за сбор податей с сёэнов, благодаря чему они сами постепенно стали приобретать все больше прав шики за счет их бывших собственников529. Новая система сюго-дзито, созданная сёгунатом и ответственная перед ним, представляла собой черновой вариант бенефициарной системы: буси выполняли репрессивные и налоговые функции в обмен на право получения дохода с земель. Формальные письма-подтверждения даровали местным вассалам права как на доходы с земель, так и на воинов530. Законы и бюрократия империи, однако, все еще существовали: формально сёгун назначался императором, сё эн оставался объектом государственного права, большая часть земли и населения оставались под властью старой гражданской администрации. Господство правителей Камакура, ослабленное в финансовом и военном отношении нашествием монголов в конце XIII в., в итоге закончилось междоусобицей. Во время сменившего его сёгуната Асикага был сделан следующий решительный шаг на пути к полной феодализации японского общества и строя. Теперь сёгунат переехал в Киото, с этим прекратилась затянувшаяся автономия императорского двора. Священная династия и аристократия кюге были лишены большей части своих земель и богатства, их роль была низведена до чисто церемониальной. Военные губернаторства сюго в провинциях полностью оттеснили гражданскую администрацию. Но в то же время сёгунат Асикага был гораздо слабее, чем его предшественник Камакура: как следствие, сами сюго все больше превращались в неуправляемых региональных властителей, подчинивших дзито, назначавших собственную барщину и отбиравших половину доходов местных сёэнов во всей провинции, порой «получая» весь сёэн у его отсутствующего владельца531. К этому моменту была разработана система настоящих фео- дальних поместий или чигио (chigyo), которая впервые прямо объединила вассальную зависимость и бенефиций, военную службу и условное землевладение: сами сюго владели такими феодами и распределяли их среди своих сторонников. Введение права старшего сына на наследование среди аристократии консолидировало новую феодальную иерархию в сельской местности532. Соответственно, положение крестьянства ухудшилось, так как свобода передвижения этого класса была ограничена, а их повинности возросли: сельские воины невысокого ранга из слоя буси были более расположены к изъятию излишков у прямых производителей, чем отсутствовавшая в своих владениях знать кюге. На селе распространилось производство товаров на продажу, особенно в центральных регионах вокруг Киото, где было сконцентрировано изготовление саке и возрос объем денежного обращения. Производительность сельскохозяйственного труда повышалась по мере совершенствования инструментов, увеличения спроса на использование тягловой силы скота; объем производства сельскохозяйственной продукции резко возрос во многих областях533. Росла внешняя торговля, так как в городах развивались гильдии купцов и ремесленников, подобные существовавшим в средневековой Европе. Но архаичная система империи продолжала свое существование, хотя и пронизанная ячейками новых феодальных иерархий при относительно слабом центральном сёгунате. Губернаторские полномочия сюго по-прежнему распространялись на гораздо большую территорию, чем занимали земли их феодов, и отнюдь не все буси на ней были их личными вассалами. Именно коллапс сёгуната Асикага после начала войны Онин (1467- 1477) окончательно ликвидировал остатки административной системы Тайхо и завершил процесс феодализации в масштабах страны. На волне анархии, когда «низы» правили «верхами», региональные сюго были низвергнуты своими вассалами-узурпаторами, зачастую их бывшими заместителями, а сёэны и юрисдикция над провинцией были потеряны. Порожденные войной искатели приключений новой эпохи Сенго- ку нарезали свои собственные княжества, которыми они управляли как чисто феодальными территориями, в то время как центральная власть в стране практически исчезла. Даймё или магнаты в конце XV—начале XVI в. контролировали компактные районы, в которых все воины были их вассалами или подвассалами, а вся земля была их собственностью как сюзерена. Разделенные права шики концентрировались в отдельных единицах чигио. В территориальном отношении феодализация была более полной, чем в средневековой Европе, так как аллоды были неизвестны в деревне. Вассалы-самураи приносили клятву военной преданности своим господам и получали от них полные феодальные поместья—пожалованные земли вместе с правами управления534. Размер феода рассчитывался в «деревнях» или мура (административные единицы несколько большие, чем село), а владение на правах аренды осуществлялось под прямым контролем буси. Города-крепости и субинфеодация развивались во владениях даймё, которые регулировались новыми феодальными династическими законами, кодифицирующими прерогативы их сюзеренов и иерархию личной зависимости под ними. Связь между лордом и вассалом в японском феодализме по-прежнему отличалась двумя особенностями. Личная связь между сеньором и вассалом была сильнее, чем экономическая привязанность вассала к земле: вассалитет преобладал над бенефицием в системе связей феода535. В то же время отношения между лордом и вассалом были более асимметричными, чем в Европе. Договорной компонент клятвы вассала был гораздо слабее; вассалитет носил скорее «семейный» и сакральный, нежели юридический, характер. Понятие сеньориального преступления или разрыва связи со стороны господина было неизвестно, у одного вассала не могло быть нескольких господ. Собственно внутрифеодальные отношения в связи с этим были односторонне иерархичными; их терминология была заимствована из отцовской власти и системы родства. Европейский феодализм всегда изобиловал внутрисемейными ссорами и характеризовался излишним сутяжничеством; японскому феодализму, однако, не хватало юридической составляющей, а его квазипатриархальный тип характеризовался большей авторитарностью благодаря широким отцовским правам усыновления и лишения наследства, которые эффективно удерживали сыновей от неповиновения, столь обычного в Европе536. С другой стороны, интенсивность феодальных войн, усугублявшихся бесстрашием и личными умениями вооруженных рыцарей, была на уровне аналогичной в современной им позднесредневековой Европе. Жестокая борьба между соперничающими княжествами даймё не прекращалась. Более того, в зазорах, оставленных политической раздробленностью Японии, появились и процветали автономные купеческие города, напоминающие средневековые европейские —Сакай, Хаката, Оцу, Удзия- мада и др.; путешественники-иезуиты называли порт Сакай восточной Венецией537. Религиозные секты создали свои собственные вооруженные анклавы в Kara и на полуострове Ното на Японском море. На короткое время появились даже мятежные сельские общины, состоявшие из крестьян-бунтовщиков под предводительством недовольного дворянства: самая известная возникла в центральном регионе Ямаширо, где коммерциализация способствовала резкому росту задолженности среди сельского населения538. Беспорядки этого периода были усугублены приходом европейского огнестрельного оружия, техники и идей с появлением португальцев в Японии в 1543 г. Во второй половине XVI в. серия крупных гражданских войн между главами княжеств даймё привела к повторному объединению страны сменявшими друг друга победоносными полководцами Нобунага, Хидэёси, Иэясу. Одо Нобунага создал первую региональную коалицию для контроля над центральной Японией. Он ликвидировал буддистский милитаризм, лишил независимости купеческие города и получил контроль над Уз страны. Огромный труд по объединению был завершен Тоетоми Хидэёси, руководившим огромными армиями, оснащенными мушкетами и пушками и состоявшими из объединенных сил союзных даймё539. Однако результатом подчинения Хидэёси всех остальных магнатов стала не реставрация исчезнувшего централизованного государства в традициях Тайхо. Скорее это была первая интеграция мозаики региональных поместий в единую феодальную систему. Даймё не были лишены своей собственности, но, в свою очередь, были поставлены в вассальную зависимость от нового правителя, который с этого момента даровал им их поместья в качестве феодов и к которому они отправляли родственников в качестве залога своей вассальной верности. Императорская династия была сохранена как религиозный символ легитимности, находившийся выше и отдельно от действовавшей системы феодального сюзеренитета. Новая кадастровая опись стабилизировала систему землевладения, консолидировав реорганизованную пирамиду поместий. Население было разделено на четыре закрытых слоя: дворян, крестьян, ремесленников и купцов. Буси были выселены из деревень и собраны в городах-крепостях своих даймё в качестве воинов всегда готовых к военным действиям. Их число было официально закреплено, и с этого момента класс самураев составлял 5-7% населения—слой людей, носивших мечи, был относительно большим. Крестьяне тогда же были лишены всякого оружия, прикреплены к земле, по закону они были обязаны отдавать % произведенной продукции своим господам540. Города эпох Асикага и Сэнгоку были лишены автономии, купечеству было запрещено покупать землю (так же, как самураям запрещено заниматься торговлей). С другой стороны, го- рода-крепости самих феодальных магнатов поразительно быстро росли в тот период. Стремительно развивалась торговля благодаря защите даймё, чьи крепости-резиденции обеспечивали основной прирост сильно увеличившейся сети городов в Японии. После смерти Хидэёси власть перешла к Иэясу Токугава, даймё из блока Тоётоми, который мобилизовал новую коалицию феодалов. Они победили соперников в битве при Сэ- кигахара в 1600 г., и в 1603 г. Иэясу стал сёгуном. Он основал государство Токугава, которое просуществовало 250 лет, до самой эпохи промышленной революции в Европе. Стабильность и длительное существование нового режима во многом обеспечивались формальной закрытостью Японии для практически любых контактов с внешним миром: использование этого способа было первоначально вызвано вполне обоснованным опасением Иэясу, что католические миссии, основанные в Японии, были идеологическим авангардом европейского политического и военного проникновения. Результатом строгой изоляции страны было ее обособление от внешних потрясений и тревог в последующие два столетия и окаменение структур, созданных Иэясу после Сэкигахара. Сёгунат Токугава навязал Японии единство без централизма. Итогом стала стабилизация своего рода кондоминиума между режимом сёгуна- сюзерена, располагавшегося в столице Токугава Эдо, и автономными правительствами даймё, размещавшимися в их провинциальных поместьях. В связи с этим японские историки назвали эту эпоху периодом бакухан, термин, производный от слов бакуфу (правительственный комплекс Токугава) и хан (дворы баронов в их собственных поместьях). Эта гибридная система была интегрирована благодаря двойственной основе власти самого сёгуна. С одной стороны, сёгунату принадлежали собственные владения дома Токугава, так называемые земли тэнрё, составлявшие 20-25% территории страны, —гораздо больше, чем находилось во владении любого феодального клана, — и занимавшие стратегически важные терри тории центральных равнин и побережья Восточной Японии. Лишь немногим более половины этих земель управлялись напрямую аппаратом бакуфу; остальные жаловались в качестве феодальных поместий хатамо- то или «знаменосцам» дома Токугава, которые насчитывали около 5 тысяч человек541. Кроме того, во-первых, сёгунат мог рассчитывать на примерно 20 родственников по боковой линии или гиимпан, которым было дано право обеспечивать наследников для сёгуната, и, во-вторых, на многочисленных мелких дворян, которые были преданными региональными вассалами Иэясу еще до получения им высшей власти. Последние составили так называемый фудаи или «домашние» даймё: к XVIII в. их было около 145, а их земли заняли еще 25% поверхности Японии. Фудаи формировали большую часть высшей бюрократии администрации бакуфу, низшие эшелоны которой набирались из хатамото, тогда как родственные дома были исключены из системы правления сёгуната, как потенциально слишком могущественные сами по себе, хотя они и могли выступать в качестве советников. Сам сёгунат постепенно подвергся процессу «символизации», сопоставимому с тем, который испытала на себе императорская семья. Токугава Иэясу оттеснил императорскую династию не более чем его предшественники Нобунага и Хидэёси, он тщательно восстановил большую часть религиозной ауры, окружавшей ее, в то же время он совершенно изолировал императора и придворную знать кугэ от светской власти. Монарх представлял духовную власть, его задачи были сведены к выполнению религиозных функций, полностью отделенных от политических дел. Оставшуюся двойственность системы управления империи и сёгуната, принимая во внимание религиозную роль первого, в каком-то смысле можно соотнести с отделением Церкви от государства в феодальной Европе; в результате в эпоху Токугава в Японии всегда существовали два потенциальных источника легитимности. Однако, с другой стороны, поскольку император был также и политическим символом, эта двойственность воспроизвела такую черту любого светского феодализма, как расколотый суверенитет. Сёгун правил от имени императора в качестве его представителя в соответствии с официальным мифом, институционализировавшим «тайное правление» (behind the screen). Династия Токугава, из которой вышли последующие сёгуны, формально контролировала государственный аппарат бакуфу, однако в конечном итоге сама потеряла власть над ним (через несколько поколений значительная политическая мощь перешла к Совету сёгунатародзю, состоявшему из знати, рекрутированной из средних кланов фудаи), став второй ступенью «тай ного правления»542. Бюрократия сёгуната была многочисленной и аморфной, в этой среде была широко распространена путаница в функциях и совмещение множества должностей. Закрытые вертикальные клики интриговали по поводу постов и прав распределять ресурсы внутри этого тайного механизма. Половину должностей занимали военные, половину гражданские чиновники. Правительство бакуфу теоретически могло призвать на службу 8о тысяч конных воинов, состоящих примерно ИЗ 20 тысяч «знаменосцев» и членов дома, плюс их вассалов. На практике его реальный потенциал был гораздо меньше. Он основывался на силе преданных контингентов фудаи и шимпан. Численный состав постоянных подразделений его гвардии в мирное время составлял примерно 12 200 человек543. Сёгунат извлекал доходы в основном из урожая риса на своих собственных землях (поначалу он составлял % всех его доходов)544, кроме того, у сёгуната была монополия на добычу золота и серебра, из которых он чеканил монеты (с уменьшавшейся, начиная с XVIII в., ценностью); позже, когда сёгунат столкнулся с растущими финансовыми проблемами, он прибег к частому уменьшению ценности монеты и насильственным займам и конфискации купеческих богатств. Размер его армии и казны, таким образом, был ограничен территориями дома Токугава. В то же время сёгунат осуществлял формально жесткий внешний контроль над даймё за пределами своей прямой юрисдикции. Все господа земель хан были фактически его главными арендаторами: главами поместий их, как своих вассалов, делал сёгун. Их территории могли в принципе быть изъяты или переданы, хотя эта практика прекратилась на поздних стадиях эпохи Токугава, когда земли хан стали фактически наследственными545. Брачная политика сёгуната была направлена на то, чтобы связать главные кланы феодалов с династией Токугава. Более того, даймё были обязаны иметь в столице бакуфу Эдо собственную альтернативную резиденцию, где они должны были проводить каждый второй год или одно полугодие ежегодно, оставляя членов семьи в заложниках, когда они возвращались в свои поместья. Эта так называемая система санкин котай была разработана для обеспечения постоянного контроля над поведением региональных феодалов и для препятствования их независимым действиям в своих цитаделях. Ее действенность обеспечивалась целой системой информаторов и инспекторов, которые вели разведку для сёгуната. Движение вдоль основных путей строго контролировалось благодаря использованию внутренних паспортов и дорожных застав; морской транспорт также регулировался правительством, которое запрещало постройку судов, превышавших определенный размер. Даймё было позволено содержать только одну крепость, максимальный размер их воинских подразделений был зафиксирован в официальных документах сёгуната. В землях хан не было обычного налогообложения, но бакуфу могло время от времени требовать средства на чрезвычайные расходы. Эти внушительные и инквизиторские меры контроля, казалось, давали сёгунату Токугава полное политическое доминирование в Японии. На практике же его реальная власть всегда была меньше, чем его номинальный суверенитет, и разрыв между ними со временем увеличивался. Основатель династии Иэясу победил своих соперников феодалов юго-за- пада в битве при Сэкигахаре; но не уничтожил их. Под властью сёгуната Токугава находились около 250-300 даймё. Из них до были тозама или «внешними» домами, которые первоначально не были вассалами Токугава, а многие из них воевали против Иэясу. Дома тозама считались потенциально или традиционно враждебными сёгунату и тщательно отстранялись от участия в аппарате бакуфу. Они включали большинство крупнейших и богатейших владений. Из 16 крупнейших хан не менее 11 относились к категории тозама546. Они были расположены в окраинных регионах страны—на юго-западе или северо-востоке. Дома тозама владели в общей сложности 40% земель в Японии. Однако на практике их богатство и власть были еще большими, чем это было отражено в реестре бакуфу. К концу эпохи Токугава, хан Сацума контролировал 28 тысяч вооруженных самураев, в 2 раза больше официально разрешенной численности, хан Тёсю обладал и тысячами, что опять-таки было больше дозволенного контингента; в то же время верные дома фудаи держались в рамках номинально разрешенной численности, и сам сёгунат в начале XVIII в. в общей сложности мог выставить всего около 30 тысяч воинов, что составляло менее половины теоретического рекрутского набора547. Новые земли в удаленных поместьях тозама включали больше неосвоенных участков для развития рисоводства, чем старые земли сёгуната в центре страны. Богатая долина Канто, самый развитый реги он Японии, контролировалась бакуфу, но новые сельскохозяйственные культуры, которые начали выращивать на продажу, как правило, ускользали от традиционного сбора податей властями сёгуната Токугава, основанного на рисовом стандарте. Таким образом, налог, выплачивавшийся тозама, в конечном итоге стал выше, чем подати с владений сёгуната548. Хотя сёгунат осознавал разницу между номинальной «рисовой» оценкой производства во владениях тозама и его реальным объемом, которая в некоторых случаях имела место с начала периода бакухан, упадок его власти на территориях хан не позволял Эдо исправить ситуацию. Более того, когда коммерциализация сельского хозяйства достигла отдаленных регионов Японии, более компактные и энергичные правительства хан оказались способными установить прибыльную местную монополию на товарные культуры (такие, как сахар и бумага), увеличив доходы тозама, в то время как доход бакуфу от разработки месторождений снижался. Экономическая и военная мощь любого даймё были тесно связаны, так как самураи получали средства к существованию из рисовых доходов. Материальное могущество больших домов тозама было более устойчивым, чем казалось, и оно улучшалось со временем. В своих владениях все даймё (будь то тозама, шимпан или фудаи) обладали неограниченной властью: действие предписаний сёгуната заканчивалось у границ их феодов. Они выпускали законы, осуществляли правосудие, собирали налоги и содержали войска. Политическая централизация даймё была сильнее в их собственных владениях хан, чем централизация на землях сёгуната тэнрё, так как она не опосредовалась субфеодализацией. Первоначально территории хан были разделены на земли правящих домов даймё и феоды, пожалованные их вооруженным вассалам. Однако во время эпохи Токугава в каждом хан постоянно росло число самураев, которым просто платили жалованье рисом вместо предоставления земель как таковых. К концу XVIII в. практически все вассалы буси за пределами территории сёгуната получали зарплаты рисом из зернохранилищ сюзерена, и большинство из них проживало в городах-крепостях своих господ. Этой перемене способствовал традиционный сдвиг во внутрифеодальных отношениях к полюсу вассалитета, а не бенефиция. Отделение класса самураев от сельскохозяйственного производства сопровождалось его включением в административную бюрократическую систему, как в бакуфу, так и в хан. Государственный аппарат сёгуната с его быстро увеличивающимся количеством должностей и неопределенностью системы департаментов воспроизводился на тер риториях провинциальных феодалов. Каждый дом даймё стал создавать свою собственную бюрократию, состоящую из самураев и управляемую советом высших вассалов или кашиндан (kashindan), которые, как и совет родзю в сёгунате, зачастую пользовались властью от имени господина хан, часто остававшегося лишь номинальным главой549. Класс буси теперь сам стал обладать сложной стратифицированной наследственной системой рангов, только верхние этажи которой обеспечивали высших чиновников для правительства хан. Дальнейшим результатом превращения самураев в бюрократов было преобразование их в образованный класс, все более лояльный владению хан в целом, а не личности даймё— хотя восстания против последних практически неизвестны. В основании всей феодальной системы находилось крестьянство, юридически прикрепленное к земле, которому было запрещено переезжать или обмениваться своими участками. По статистике, средний размер крестьянского участка был очень маленьким—от 2 до 3 акров, а оброк с него, которые крестьянин должен был выплатить хозяину, составлял 40-60% продукции в начале эпохи Токугава; к концу сёгуната их размер уменьшился до 30-40 %550. Деревни несли коллективную ответственность за налоги, которые обычно выплачивались в натуральной форме (хотя переход к денежной форме встречался все чаще) и собирались налоговыми чиновниками даймё. Так как самураи больше не выполняли манориальных функций, все непосредственные отношения между крестьянством и рыцарством на земле были исключены, за исключением сельской администрации должностными лицами хана. Длительный мир в эпоху Токугава и установление постоянного способа оценки излишков, предназначенных для изъятия, стали причиной впечатляющего подъема аграрного производства в течение первого столетия со времени установления сёгуната. Происходило освоение больших площадей земли с официального одобрения бакуфу, распространялись железные сельскохозяйственные орудия труда. Интенсифицировалось орошение, расширялись площади рисовых полей, широко использовались удобрения, расширялся ассортимент возделываемых зерновых. В XVII в., по официальным оценкам, посевные площади под рисом выросли на 40%; на деле, реальные объемы недооценивалась из-за уклонений; общее производство зерновых в целом, вероятно, почти удвоилось в этот период551. Население выросло на 50%, составив примерно 30 миллионов человек в 1721 г. Однако затем оно уменьшилось из-за неурожаев и голода, которые уничтожили избыток рабочей силы, а деревни начали практиковать мальтузианский контроль, для того чтобы парировать эти угрозы. Поэтому в XVIII в. демографический рост был минимальным. В то же время рост валовой продукции заметно замедлился: согласно официальным подсчетам, площади обрабатываемых земель увеличилась на 30 %552. С другой стороны, поздняя эпоха Токугава характеризовалась более интенсивной коммерциализацией сельского хозяйства. До самого конца сёгуната рисоводство продолжало составлять % аграрного производства благодаря внедрению усовершенствованных устройств для молотьбы553. Избыток риса, уходивший в виде оброка сеньорам, в конечном итоге в городах обращался феодалами в деньги. В то же время в течение XVIII в. быстро развивалась региональная специализация: такие товарные культуры, как сахар, хлопок, чай, индиго и табак, производились непосредственно для продажи, их выращиванию часто способствовали монопольные предприятия хан. К концу сёгуната значительная доля сельскохозяйственного производства была коммерциализирована554, либо прямым производством крестьянами товаров для рынка, либо опосредованно —через продажу феодалами рисового оброка. Вторжение денежной экономики в деревню и конъюнктурные колебания цен на рис неизбежно приводили к усилению социального рас слоения в крестьянской среде. С самого начала эпохи Токугава землевладение в японских деревнях было неравным. Богатым крестьянским семьям принадлежали участки размером больше средних, которые они обрабатывали при помощи зависимых работников и бедных крестьян, замаскированных под родственников. В то же время богатые доминировали в деревенских советах в качестве традиционной общинной элиты555. Распространение коммерческого сельского хозяйства серьезно увеличило власть и богатство этой социальной группы. Хотя продажа и покупка земли этой категорией формально была незаконной, на практике в течение XVIII в. бедные крестьяне часто в отчаянии закладывали свои участки деревенским ростовщикам, когда урожаи были плохими, а цены высокими. Таким образом, в сельской экономике появлялся второй эксплуатирующий слой, промежуточный между сеньориальной бюрократией и непосредственными производителями: дзинуси или ростовщики- землевладельцы, которые по происхождению были богатейшими крестьянами или старостами (гиойя) в деревне. Зачастую они увеличивали свои богатства, вкладывая деньги в распашку новых земель, предпринимаемую зависимыми субарендаторами или наемными работниками. Землевладение в мура неуклонно становилось более концентрированным, а родственные фикции отменялись в угоду денежным отношениям между жителями деревни. Таким образом, хотя в течение поздней эпохи Токугава с прекращением демографического роста доход на душу населения видимо увеличился556, а слой дзинуси расширялся и процветал, оборотной стороной того же процесса было ухудшение положения бед нейшего крестьянства. Именно поэтому XVIII-XIX вв., отмеченные повторяющимся смертоносным голодом, стали временем роста народных восстаний в сельской местности. Изначально они носили локальный характер, но со временем приобрели региональный и, наконец, квазина- циональный охват, что вызвало тревогу как властей хан, так и бакуфу557. Крестьянские бунты эпохи Токугава были слишком беспорядочными и неорганизованными для того, чтобы представлять серьезную политическую угрозу системе бакухан; однако они стали симптомами накопления кризисных экономических явлений в старом феодальном порядке. Между тем в этой аграрной экономике, как и в феодальной Европе, развивались важные городские центры, занятые торговыми операциями и мануфактурным производством. Муниципальная автономия торговых центров эпох Асикага и Сэнгоку была уничтожена в конце XVI в. Сёгунат Токугава не позволял никакого городского самоуправления: самое большее, были разрешены почетные купеческие советы в Осаке и Эдо, действовавшие под строгим контролем чиновников бакуфу, на которых была возложена ответственность за управление городами558. Города-крепости хан также не давали возможности развиваться муниципальным институтам. С другой стороны, умиротворение страны и установление системы санкин котай предоставляло беспрецедентный коммерческий стимул для развития городского сектора японской экономики. Потребление предметов роскоши высшей аристократией быстро развивалось, в то время как превращение рыцарского класса в чиновников, получающих зарплату, повысило спрос на комфорт среди них (как бюрократия сёгуната, так и чиновничество хан были чрезмерно раздуты из-за размера класса самураев). Перетекание огромного богатства даймё в Эдо и Осаку было вызвано дорогостоящим строительством и показной роскошью резиденций крупных феодалов в столице Токугава. По некоторым оценкам, до 6о-8о% денежных расходов хан уходило на санкин котай559. В Эдо было более боо официальных резиденций или ясики, содержавшихся даймё (большинство крупных феодалов имели более трех резиденций каждый). Эти резиденции фактически были обширными поместьями, крупнейшие из которых занимали площади до 400 акров и включали особняки, учреждения, казармы, школы, конюшни, гимнастические залы, сады и даже тюрьмы. Вероятно, около Уб свиты хан постоянно проживало в этих резиденциях. В огромной городской агломерации Эдо доминировала концентрическая система таких резиденций даймё, планомерно размещенных вокруг большого замка—дворца самого сёгуната Чиода, расположенного в центре города. Половина населения Эдо жила в самурайских имениях, не менее % всей площади города были собственностью военных36. Чтобы поддерживать огромную стоимость этой системы обязательного феодального потребления, правителям хан приходилось переводить свои налоги, полученные главным образом от крестьянства в натуральной форме, в деньги. Излишек риса продавался в Осаке, которая стала центром распределения и торговым дополнением потребительского центра Эдо: именно там купцы управляли товарными складами хан, выдавали кредиты феодалам и вассалам под залог налогов или жалований, спекулировали на фьючерсных товарных контрактах. Вынужденная монетизация феодальных доходов подготовила условия для быстрой экспансии торгового капитала в городах. В то же время классу городских жителей чонин было законодательно запрещено приобретать сельскохозяйственные угодья: следовательно, японские купцы эпохи Токугава были лишены возможности вкладывать свой капитал в сельскохозяйственную собственность, по примеру их китайских коллег37. Сама жесткость системы классов, созданной Хидэёси, таким образом, парадоксально стимулировала рост чисто городского богатства. Таким образом, в XVII-XVTII вв. в больших городах формировался в высшей степени процветающий слой купечества, вовлеченный в широкий круг торговой деятельности. Компании чонин накапливали капи- жизни, находившегося под влиянием знати и купечества в Эдо, представлен в работе: Hall J. W. Tanuma Okitsugu 1719-1788. Cambridge USA, 1955. P. 107-117. 36 После реставрации правительство Мейдзи обнародовало следующие цифры, касающиеся городской собственности в Эдо: 68,6% были землями военных, 15,6% принадлежали «храмам и гробницам» и только 15,8% были собственностью горожан или чонин как таковых: Tsukahira Т. G. Feudal Control in Tokugawa Japan: the Sankin-Kotai System. Cambridge USA, 1966. P 91, 196. Тотман подсчитал, что размер всего замка Чиода составлял одну квадратную милю, а площадь одного только административного комплекса внутри главной крепостной ограды—9 акров: Totman С. Politics in the Tokugawa Bakufu 1600-1843. Cambridge USA, 1967. p. 92-95. 37 Класс чонин включал купцов и ремесленников. Здесь мы будем говорить в основном о купцах. тал благодаря торговле сельскохозяйственными излишками (продавая рис и такие товары, как хлопок, шелк и индиго), транспортным услугам (интенсивно развивалось каботажное судоходство), производя обменные сделки (в тот период в обращении ходили более 30 валют, поскольку каждый хан выпускал бумажные банкноты в дополнение в металлическим монетам бакуфу), мануфактурное производство текстиля, фарфора и других товаров (сконцентрированных в городских мастерских или разбросанных по деревням с использованием надомного труда), производство пиломатериалов и строительство (частые пожары в городах делали его постоянно необходимым), ссуды денег даймё и сёгунату. Крупнейшие купеческие дома стали контролировать доходы, эквивалентные богатствам большинства влиятельнейших региональных феодалов, на которых они работали в качестве финансовых агентов и которые использовали их как источники кредита. Расширение коммерциализации сельского хозяйства сопровождалось массовой нелегальной миграцией в города, что привело к серьезному расширению городского рынка. К XVIII в. население Эдо составляло, видимо, i миллион человек — больше чем население Лондона или Парижа в то время. Осаку и Киото населяли, вероятно, по 400 тысяч жителей; и примерно Vio населения Японии проживала в городах с населением более ю тысяч человек38. Мощная волна урбанизации привела к ножницам цен между продукцией мануфактур и аграрными товарами, учитывая относительную неэластичность предложения в сельскохозяйственном секторе, из которого знать получала свои доходы. И как результат—хронические бюджетные проблемы у правительств бакуфу и хан, долги которых перед купцами, ссужавшими их займами под залог их налоговых доходов, все возрастали. Усугубление денежного дефицита в среде знати конца эпохи Токугава, однако, не означало соответствующего подъема социальной группы чонин в общественной системе в целом. Сёгунат и даймё реагировали на кризисное состояние своих доходов, аннулируя свои долги, вымогая большие «подарки» из купцов, сокращая рисовое жалованье подчиненных самураев. Чонин юридически были во власти знати, которой они предоставляли кредиты, а их прибыль могла безо всяких оснований быть изъята в виде обязательного «добровольного» приношения или путем введения специальных налогов. Право эпохи Токугава было «социально неполным и территориально ограниченным»: оно действовало только во владениях тэнрё, ему не хватало реально работающей судебной системы, и оно было направлено главным образом на наказание преступников. Гражданское право находилось в зачаточном состоянии, власти бакуфу неохотно следили за исполнением законов, воспринимая свое участие в тяжбах между частными сторонами как особую милость560. Следовательно, безопасность имущественных сделок никогда не была надежно обеспеченной, несмотря на то что крупные города сёгуната и предоставляли купцам защиту от давления даймё, хотя и не от бакуфу. С другой стороны, сохранение системы бакухан препятствовало появлению единого внутреннего рынка и мешало росту торгового капитала в национальном масштабе, притом что расходы на санкин котай достигли пределов. Контрольные пункты хан и пограничники препятствовали свободному движению товаров и людей, главные дома даймё следовали протекционистской политике ограничения импорта. Главным фактором в судьбе класса чонин в Японии стал изоляционизм Токугава. С 1630 г. Япония была закрыта для иностранцев, за исключением голландско-китайского анклава в Нагасаки, японцам было запрещено покидать страну. Эти закрытые границы стали удавкой, препятствовавшей развитию торгового капитала в Японии. Одной из фундаментальных предпосылок первоначального накопления капитала в ранней новой Европе была существенная интернационализация обмена товарами и эксплуатация, начиная с эпохи Великих географических открытий. Ленин постоянно и верно подчеркивал, что «нельзя себе представить капиталистической нации без внешней торговли, да и нет такой нации»561. В итоге политика изоляции сёгуната препятствовала возможности перехода к капиталистическому способу производства собственно в системе Токугава. Из-за отсутствия внешней торговли активность коммерческого капитала в Японии постоянно сдерживалась, капитал развивался в направлении паразитической зависимости от феодальной знати и политической системы, ею созданной. Его заметный рост, несмотря на эти непреодолимые ограничения его экспансии, был возможен только благодаря плотности и емкости внутренних рынков, несмотря на их разделейность. Япония, в которой проживали 30 миллионов человек, в середине XVIII в. была более населенной, чем Франция. Но не могло существовать «капитализма в одной отдельно взятой стране». По существу, изоляционизм Токугава обрек чонин на подчиненное существование. Рост городов, вызванный системой санкин котай, завершился в начале XVIII в. вместе с прекращением роста населения в целом. Ограничительные официальные монополии были разрешены сёгунатом в 1721 г. Примерно с 1735 г. в крупных городах бакуфу прекратились строитель ство и расширение562. К тому времени коммерческая инициатива от банкиров и купцов Осаки фактически уже перешла в руки более мелких региональных оптовиков. Они, в свою очередь, в конце XVIII в. овладели монопольными привилегиями, и предпринимательская активность сместилась глубже в провинции. В начале XIX в. именно слой сельских тор- говцев-землевладельцев дзинуси стал самой активной деловой группой, получавшей доходы от отсутствия гильдейских ограничений в деревне на внедрение таких отраслей промышленности, как изготовление сакэ и шелковые мануфактуры (в эту эпоху они переместились из городов)563. Таким образом, наблюдалось прогрессивное распространение коммерции, которое в большей степени изменило деревню к концу эпохи Токугава, чем трансформировало города. Само перерабатывающее производство оставалось очень примитивным: как на сельских, так и на городских предприятиях разделение труда было минимальным, отсутствовали крупные технические изобретения, относительно небольшой была концентрация наемной рабочей силы. Фактически японская промышленность носила в основном ремесленный характер, оборудование было скудным. Экстенсивному развитию организованной торговли никогда не сопутствовал интенсивный прогресс методов производства. Промышленные технологии были архаичными, их совершенствование было чуждо традициям чонин. Процветание и энергичность японского купеческого класса способствовали возникновению особой городской культуры с высокой художественной утонченностью, прежде всего в изобразительном искусстве и литературе. Но они не стимулировали никакого роста научного знания или инноваций в политической мысли. Творчество чонин в рамках порядка бакухан было ограничено областью воображения и развлечений; оно никогда не поднималось до научного сомнения или критического мышления. Купеческому сообществу как классу не хватало интеллектуальной самостоятельности или корпоративного чувства собственного достоинства: оно было полностью погружено в условия существования, сложившиеся в силу феодальной автаркии сёгуната. Инертность самого бакуфу, в свою очередь, сохраняла структурный парадокс во взаимоотношениях государства и общества, порожденный сёгунатом. В отличие от любого варианта феодализма в Европе, Япония эпохи Токугава сочетала жестко закрепленное деление суверени тета с очень высокими скоростью и объемом циркулирования товаров. Социальная и политическая система страны оставалась сопоставимой со структурой, существовавшей во Франции в XIV в., по мнению одного из ее ведущих современных историков564; однако размеры экономики Эдо были большими, нежели у Лондона в XVIII в. Уровень образованности в Японии был рекордным: около 30% взрослого населения, 40-50% мужчин были грамотными к середине XIX в.565 Ни один регион мира за пределами Европы и Северной Америки не обладал столь интегрированными финансовыми механизмами, такой развитой торговлей и такой высокой грамотностью. Высокая степень совместимости между японским государством и экономикой в эпоху Токугава основывалась на диспропорции между обменом товарами и производством внутри страны: как мы видели, монетизация сеньориальных излишков, которая стала основной движущей силой роста городов, не соответствовала реальному масштабу коммерциализации сельского хозяйства крестьянами как таковыми. Это была искусственная конвертация натуральных феодальных налогов, наложенных на основные виды производимой продукции, преимущественно служившей средствами к существованию, несмотря на рост ориентации на собственный рынок в конце периода сёгуната. Именно это объективное разделение в основе экономической системы позволило законсервировать внутреннюю юридическую и территориальную фрагментацию Японии, начиная с установления мира после Сэкига- хары. Внешней совершенно необходимой предпосылкой стабильности в эпоху Токугава была старательно поддерживаемая изоляция Японии от остального мира, которая закрывала ее от идеологического воздействия, экономических ударов, дипломатических споров или любой военной конкуренции. Тем не менее к началу XIX в. даже в душном мире дворца Чиода нарастало понимание напряжения, связанного с сохранением устаревшей средневековой государственной машины в условиях динамичного развития экономики раннего Нового времени. Кризис доходов постепенно охватывал бакуфу так же сильно, как провинциальные даймё, находившиеся в точке пересечения суверенитета и производства; их налоговая система была уязвимейшим звеном сёгуната. Самому правительству Токугава, конечно, не приходилось нести расходы по системе санкин котай, навязанные им хан. Но с тех пор как основным обоснованием показного потребления, включенного в нее, стала демонстрация ранга или престижа внутри аристократического класса, собственно добровольные демонстративные расходы сёгуната были не- применно больше, чем затраты даймё: содержание одного только двора, состоявшего из придворных дам, составляло в XVIII в. большую долю бюджета, чем расходы на оборонительные сооружения Осаки и Киото566. Более того, бакуфу должно было осуществлять определенные квазина- циональные функции в качестве верхушки пирамиды феодального суверенитета в Японии, при этом занимая лишь Уь земельных ресурсов страны: в связи с этим всегда имел место дисбаланс между его обязанностями и возможностью собирать налоги. Его огромная бюрократия вассалов буси, естественно, была гораздо многочисленнее, чем число чиновников любого хан, и ее содержание обходилось очень дорого. Общая сумма, уходившая на жалованье вассалам, составляла около половины его годового бюджета; причем коррупция в рядах чиновников бакуфу стала широко распространенным явлением567. В то же время налоговые прибыли с его земель имели тенденцию уменьшаться в реальном исчислении, потому что оно не могло предотвратить обмена рисового налога на деньги, что опустошало казначейство, так как пересчет производился по ценам ниже рыночных и сама цена монет снижалась568. В начале эпохи Токугава монополия сёгуната на драгоценные металлы была сверхприбыльной статьей доходов: выработка в Японии серебра в начале XVII в., например, составляла около половины объема всего американского экспорта в Европу на пике активности испанских поставок569. Но в XVIII в. шахты страдали от затоплений и производство сильно сократилось. Бакуфу попыталось решить эту проблему, прибегнув к систематическому снижению ценности монеты: в 1700-1854 гг. объем выпущенный сёгунатом денежной массы, находившейся в обращении, увеличился на 400%570. Эта девальвация обеспечивала от У* до Уч. его ежегодного дохода: так как никакая конкурирующая монета не поступала в страну, а внутренний спрос в целом возрастал, долгое время ценовая инфляция была относительно невелика. Регулярное налогообложение торговли отсутствовало, но периодические и значительные конфискации у купечества осуществлялись с начала XVIII в., по решению сёгуната. Постоянные бюджетные провалы и критическая ситуация в финансовой сфере продолжили беспокоить бакуфу, чей ежегодный дефицит к 1837-1841 гг. составлял более полумиллиона золотых рё571; краткосрочные ценовые колебания в периоды плохих урожаев вызывали кризис как в деревне, так и в столице. После почти десятилетия неурожаев зерновых, большая часть Японии страдала от голода в 1830-х гг., а правящая клика родзю тщетно пыталась снизить цены и укрепить доходы дома (внутри страны). В 1837 г. в Осаке поднялось восстание плебса, которое, хотя и было подавлено, продемонстрировало, насколько напряженной стала политическая ситуация в стране. В то же время вооруженный аппарат сёгуната после двух веков мира в стране был в состоянии сильного разложения: несовременные и ослабленные гвардейские подразделения земель тэнрё более не могли обеспечивать безопасность даже в пределах Эдо в условиях гражданского конфликта572; бакуфу более не имело оперативного преимущества перед силами, которые могли быть собраны в провинциях тозама хан юго- запада. Военная эволюция феодализма Токугава была противоположна развитию европейского абсолютизма: здесь происходило прогрессивное сокращение и упадок военной мощи. Вследствие этого к началу XIX в. японский феодальный порядок переживал муки медленно развивавшегося внутреннего кризиса: но если товарная экономика и разрушила стабильность старой общественной и институциональной инфраструктуры, она не выработала еще элементов для политического решения о ее замене. В середине столетия мир Токугава был еще непоколебим. Именно внешнее влияние западного империализма, начавшееся с прибытия эскадры командора Пери в 1853 г-> спровоцировало слияние воедино многочисленных скрытых противоречий сёгуната и революционный взрыв. Агрессивное вторжение американских, российских, британских, французских и других военных кораблей в японские воды с требованием установления дипломатических и торговых отношений под дулами орудий поставило бакуфу перед зловещей дилеммой. В течение двух веков бакуфу систематически насаждало ксенофобию среди всех классов в Японии; одной из самых священных тем официальной идеологии и одним из ключевых принципов его управления было полное изгнание иностранцев. Однако теперь ему противостояла военная угроза в виде технологической мощи, воплощенной в бронирован ных пароходах, находившихся в гавани Йокогама, и, очевидно, легко способной разбить японские армии. Бакуфу было вынуждено пытаться выиграть время и ответить на требование Запада «открыть» Японию, для того чтобы выжить. Сделав это, правительство тотчас стало уязвимым для ксенофобских нападок изнутри. Крупные боковые ветви дома Токугава проявляли неистовую враждебность к присутствию иностранных миссий в Японии: первые убийства иностранцев в анклаве Йокогамы были делом рук самурая из феода Мито, представителя одной из трех ветвей младших сыновей династии Токугава. Император в Киото, охранитель и символ традиционных культурных ценностей, яростно противостоял взаимодействию с незваными гостями. С началом процесса, которые все части японского феодального класса восприняли как чрезвычайную ситуацию национального масштаба, императорский двор неожиданно превратился во второй полюс власти, а аристократия кугэ вскоре стала средоточием интриг против бюрократии сёгуната в Эдо. Режим Токугава оказался в крайне сложном положении. Политически он мог только оправдывать свои последовательные уступки и послабления Западу, объясняя их даймё своей военной слабостью. Но такое поведение означало демонстрацию собственного бессилия и, таким образом, способствовало вооруженному перевороту. Загнанное в угол внешней опасностью, правительство уже с трудом справлялось с внутренними беспорядками, спровоцированными тактикой промедления и проволочек. Более того, с экономической точки зрения внезапное окончание японской изоляции сокрушило жизнеспособность денежной системы сёгуната: до этого момента ценность монет Токугава с гораздо меньшим содержанием драгоценных металлов, чем их номинальная стоимость, обеспечивались эдиктами. Теперь западные купцы отказывались принимать их наравне с западными валютами, чья стоимость основывалась на реальном содержании серебра. Приобретение западной торговлей крупных масштабов заставило бакуфу резко девальвировать валюту до уровня реального содержания драгоценных металлов в монетах и выпустить бумажные деньги, в то время как резко повысился внешний спрос на основные местные продукты: шелк, чай и хлопок. Это повлекло за собой катастрофическую внутреннюю инфляцию: в 1853-1869 гг. цены на рис выросли в 5 раз573, вызвав резкое общественное недовольство в городах и деревнях. Бюрократия сёгуната с ее ограниченными возможностями и отсутствием единства была неспособна проводить сколько-нибудь разумную и решительную политику в ответ на угрожавшие ей опасности. Прискорбное состояние ее аппарата безопасности проявилось, когда единственный решительный лидер, выдвинутый бакуфу, Ии Наосуке был убит ксенофобом-самураем в Эдо в i860 г.53; два года спустя еще одно покушение заставило его преемника уйти со своего поста. Владельцы поместий тозама на юго-западе, Сацума, Тёсю, Тоса и Сага, по структурным причинам всегда противостоявшие бакуфу, теперь обрели смелость для начала наступательной операции и организации заговора с целью ниспровержения его власти. Их собственные военные и экономические ресурсы, расчетливо расходуемые режимами, более компактными и эффективными, чем правительство Эдо, были приведены в боевую готовность. Войска хан были модернизированы, переоснащены западными вооружениями, численность их была увеличена; Сацума и так уже владел самым крупным самурайским корпусом в Японии, военачальники Тёсю набирали и обучали богатых крестьян, чтобы сформировать силы из простых людей для использования против сёгуната. Народные ожидания больших перемен в форме суеверий распространялись среди населения Нагои, Осаки и Эдо, тогда же была получена тайная поддержка некоторых банкиров чонин, обеспечившая необходимые финансовые ресурсы для ведения гражданской войны. Постоянная связь с недовольными кугэ в Киото гарантировала лидерам тозама необходимое идеологическое прикрытие планируемой операции: это была не менее чем революция, формальной целью которой была реставрация императорской власти, узурпированной сёгунатом. Император, таким образом, представлял собой трансцендентный символ, вокруг которого теоретически могли объединиться все классы. Быстрый государственный переворот передал Киото войскам Сацума в 1867 г. В условиях контроля над городом со стороны военных император Мейдзи зачитал декларацию, подготовленную его двором, формально положившую конец сёгунату. Бакуфу, нивергнутое и деморализованное, оказалось неспособным к организованному сопротивлению: в течение нескольких недель вся Япония была захвачена мятежными армиями тозама и основано единое государство Мейдзи. Падение сёгуната повлекло за собой окончание японского феодализма. Экономически и дипломатически подрываемое из-за границы, лишившееся безопасности изоляции государство Токугава было уничтожено изнутри политически и военной силой благодаря той самой раз- деленности суверенитета, которую оно всегда сохраняло: отсутствие монополии на вооруженные силы, провал попытки подавить легитимность империи, в конце концов привели к его неспособности противостоять хорошо организованному восстанию от имени императора. Государство Мейдзи, которое его сменило, быстро предприняло широкий круг мер для ликвидации феодализма сверху, ставших самой радикаль- ss Об этом критическом эпизоде см.: Akamatsu P. Meiji 1868: Revolution et Contre- Revolution au Japon. Paris, 1968. P. 165-167. ной из где-либо осуществленных программ. Была ликвидирована система феодов, уничтожен четрыхсословный порядок, провозглашено равенство всех граждан перед законом, подвергнуты реформированию календарь и одежда, созданы единый рынок и введена в обращение единая валюта, систематически проводилась индустриализация и военная экспансия. Капиталистическая экономика и политическая система родились прямо из уничтожения сёгуната. Сложные исторические механизмы революционной трансформации, произведенной реставрацией Мейдзи, еще предстоит изучить. Здесь важно подчеркнуть, не соглашаясь с предположениями некоторых японских историков574, что государство Мейдзи не являлось, ни в каком смысле этого слова, абсолютистским. Первоначально пережив кризисную диктатуру нового правящего блока, оно вскоре стало безусловно капиталистическим государством, чья мощь через несколько десятилетий была проверена на прочность в операции против истинного абсолютизма. В 1905 году поражение России при Цусиме и Мукдене открыло миру разницу между ними. В Японии переход от феодализма к капитализму был осуществлен уникальным образом без политической интерлюдии.