Внезапный подъем шведского абсолютизма в первые годы XVI в., произошедший практически без переходного периода от «раннего средневекового» сразу к «раннему новому» типу феодального государства, не имел аналогов в Западной Европе. Появление нового государства было ускорено внешними факторами. В 1520 г. молодой датский король Христиан II пришел с армией в Швецию, чтобы установить там свою власть, нанося одно поражение за другим и казня представителей олигархической партии Стуре, которая фактически управляла страной при Регентстве в последние годы Кальмарской унии. Перспектива сильной иностранной монархии, навязывавшейся Швеции, сплотила местную аристократию и часть независимого крестьянства в поддержку узурпатора-аристо- крата Густава Ваза, который выступил против датского доминирования и три года спустя установил свое собственное правление в стране с помощью Любека—ганзейского врага и соперника Дании. Густав, однажды установив свою власть, быстро и безжалостно продолжил установление основ устойчивого монархического государства в Швеции. Его первым и решающим шагом было проведение отчуждения Церкви под своевременным знаменем Реформации. Инициированный в 1527 г., этот процесс успешно завершился в 1544 г., когда Швеция официально стала лютеранским государством. Реформация, проведенная Ваза, была, несомненно, наиболее успешной экономической операцией подобного рода из совершенных какой-либо династией в Европе. В отличие от разрушительных результатов захвата монастырей Тюдорами или секуляризации церковных земель немецкими князьями, в этом случае практически весь доход от церковной собственности достался шведской монархии. Помимо присвоения двух третей десятины, ранее получавшейся с населения епископами, и захвата огромных запасов серебра у церквей и монастырей, Густав с помощью конфискаций в 5 раз увеличил королевские угодья212. Эксплуатируя серебряные шахты, развивая экспорт железа и тщательно контролируя доходы и расходы свое го королевства, Густав ко времени своей смерти накопил огромные излишки без заметного повышения налогов. Одновременно он расширил административный аппарат управления страной, утроив число бейлифов и экспериментируя с централизованной бюрократией, созданной по проекту его немецких советников. Региональные автономии в нестабильных горнопромышленных районах Даларны были подавлены, и в Стокгольме постоянно находился гарнизон. Знать, экономическое соперничество которой с духовенством было использовано для присоединения церковных земель, получала все меньше ленов за службу (1ап pa tjanst) и все больше и больше—новых феодов (forlaning), особого вида полуправительственного земельного владения, которое было гораздо сильнее ограничено, представляя собой скорее право на отчисления от королевских доходов за выполнение определенных административных обязанностей. Эта мера централизации не вызвала сопротивления аристократии, которая в основном была солидарна с режимом в период всего правления Густава, особенно после подавления им крестьянских восстаний в Даларне (1527) и Смоланде (1543-1544) и военного покорения Любека. Традиционный совет магнатов Рад (rad) был сохранен для помощи в делах политической важности, но исключен из повседневной администрации. Важным новшеством политической машины Ваза было постоянное использование в ранний период правления Густава сословной ассамблеи, риксдага, который регулярно созывался, чтобы узаконить действия новой династии, придавая печать народного одобрения королевской политике. Самым важным достижением Густава в этом отношении было получение им в 1544 г. согласия сословной ассамблеи в Ве- стеросе на законодательное закрепление, положения, согласно которому монархия больше не была избираемой, а впредь передавалась по наследству дому Ваза213. Сыновья Густава I Эрик XIV и Юхан, таким образом, унаследовали энергичное, хотя в чем-то еще примитивное, государство, которое поддерживало теплые отношения с аристократическим классом, накладывая незначительные повинности и не посягая на привилегии. Эрик XIV, унаследовавший власть в 1560 г., реформировал и расширил армию, расширив обязательства военной службы дворянства. Он также создал новую систему титулов, даруя магнатам титулы графа и барона вкупе с клас сическими наследственными феодами. Во внешней политике его правление ознаменовалось шведской экспансией в Северной Прибалтике. После неизбежного краха Ливонского ордена под ударами России и вмешательства Польши для приобретения его наследства Швеция заняла Ревель на другой стороне Финского залива. Любопытная и запутанная борьба развернулась между Балтийскими державами за контроль над Ливонией. В 1568 г. Эрик XIV стал жертвой сильных подозрений лидирующих дворян и был свергнут как неуравновешенный. Его брат Юхан III, наследовавший трон, участвовал в Ливонской войне более успешно, благодаря заключению антирусского союза с Польшей. В конце 1570-х гг. польские силы отбросили армии Ивана IV к Пскову, в то время как шведские войска завоевали Эстонию; так были заложены основы Шведской заморской империи. Дома тем временем происходил ускоренный дрейф в направлении новых феодов (forlaning), которые все чаще жаловались монархией безродным функционерам и бейлифам, так что к 1590-м гг. только треть их оставалась в руках дворянства214. Разногласия между монархией и аристократией обострилиь к концу столетия, несмотря на успех Ваза в Ливонской войне. Вступление на престол сына Юхана III, католика Сигизмунда в 1592 г., ускорило наступление периода острых религиозных и политических конфликтов, которые поставили под угрозу всю стабильность королевского государства. Сигизмунд, благочестивый сторонник Контрреформации, за пять лет до этого был избран королем Польши, частично из-за династических связей Ваза с пресекшейся линией Ягеллонов. Обязавшийся, как условие признания, уважать лютеранство в Швеции и воздерживаться от административного объединения двух своих королевств, он проживал как отсутствующий монарх в Польше в течение десяти лет. Швецией в это время управлял его дядя Карл, герцог Сёдерманланда, и магнат Рада (rad); Сигизмунд был фактически выдворен из своего северного королевства вследствие соглашения между герцогом и дворянством. Однако все увеличивающаяся деспотичная личная власть, сконцентрированная Карлом, в конечном счете вызвала противодействие высшей аристократии, сплотившейся вокруг Сигизмунда после возвращения того в 1604 г. с целью вернуть свое наследство, узурпированное дядей. Последовавшее военное столкновение закончилось победой герцога благодаря антипапской пропаганде против Сигизмунда, который был представлен как угроза возрождения католицизма в Швеции. Захват власти герцогом, который теперь стал королем Карлом IX, был закреплен судебной расправой над магнатами Рада, которые встали на сторону проигравшего соперника в этом династическом конфлик те. Репрессии и нейтрализация Карлом IX совета магнатов характерным образом сопровождались учащением созыва риксдага, который вновь показал себя как послушный и управляемый инструмент шведского абсолютизма. Аристократия держалась на расстоянии вытянутой руки от центральной администрации, а ее военные обязательства были увеличены. Чтобы смягчить недовольство знати и ее презрение к узурпатору трона, король распределил земли, конфискованные у оппозиционных магнатов, которые бежали в эмиграцию с Сигизмундом, и предоставил большие доли новых феодов (forlaningar) дворянству215. Однако сразу после его смерти в 1611 г. напряженность и подозрения между династией и аристократией, градус которых повышался на протяжении многих лет, переросли в действия. Знать немедленно воспользовалась малолетством короля, чтобы навязать Хартию 1612 г., которая формально осудила противоправности прошедшего царствования; восстановила полномочия Совета магнатов в делах налогообложения и внутренней политики, гарантировала первенство знати в назначениях на бюрократические посты; а также обеспечила гарантии сохранения должности и фиксированные зарплаты государственным служащим. Царствование Густава Адольфа началось с конституционного соглашения, составленного таким образом, чтобы предотвратить повторение тирании его отца. Густав Адольф не выказал никакого желания возвратиться к грубому самодержавию. Его правление, наоборот, стало временем восстановления и интеграции монархии и знати: государственный аппарат перестал быть рудиментом династического наследия, поскольку вся аристократия была теперь призвана в современную сильную администрацию и армию, сформированные в Швеции. Вельможа Густава Адольфа канцлер Оксен- шерна преобразовал всю систему исполнительной власти в пять центральных коллегий, укомплектованных бюрократами их числа знати. Рад стал регулярным Тайным советом для обсуждения и выработки политики. Законодательные процедуры и структура риксдага были кодифицированы в 1617 г.; ордонанс юридически разделил аристократию на три класса и предоставил ей в 1626 г. особую палату или Рыцарский дом (Riddarhus), которая с тех пор стала доминирующим центром сословных ассамблей. Страна была разделена на 24 провинции (лены), над каждой из которых была установлена власть лорда-наместника (landhovding), избранного из числа аристократов216. Развивалась модернизированная образовательная система, а официальная идеология возвеличила этническое происхождение шведского правящего класса, чьи предки —«готы» когда-то господствовали в Европе. Тем временем расходы на флот возросли в 6 раз в период царствования Густава Адольфа, а местная военная сила увеличилась в 4 раза217. Всеохватывающая рационализация и возрожденная энергия шведского абсолютизма обеспечили платформу для заграничной военной экспансии Густава Адольфа. Избавив себя от неудачной войны с Данией, завещанной ему Карлом IX, подписанием дорогостоящего мира в начале своего царствования, король сконцентрировал свои начальные цели на Северо-Бал- тийском театре военных действий, где Россию все еще сотрясало Смутное время, а его брат Карл Филипп едва не стал царем при поддержке бояр и казаков. Очень скоро последовали территориальные приобретения за счет России. Согласно Столбовскому мирному договору 1617 г., Швеция приобрела Ингрию и Карелию, что дало ей полный контроль над Финским заливом. Четыре года спустя Густав Адольф отобрал Ригу у Польши. Затем в 1625-1626 гг. шведские армии раскатали польские войска по Ливонии, завоевав весь регион. Следующей операцией была десантная атака на саму Польшу, где все еще правил Сигизмунд. Стратегические подходы к Восточной Пруссии были захвачены аннексией Меме- ля, Пиллау и Эльбинга, и с этого времени южная балтийская торговля зерном была обложена тяжелыми пошлинами. За завершением польской кампании в 162g г. быстро последовала шведская высадка в Померании в 1630 г., знаменуя вступление Густава Адольфа в борьбу за Германию во время Тридцатилетней войны. К этому моменту общая мощь шведского военного аппарата составляла около 72 тысяч солдат, из которых только немногим более половины были местными; военные планы на 1630 г. предусматривала развертывание 46-тысячной армии в Германии, но на практике эта цель не была достигнута218. Тем не менее в течение двух коротких лет Густав Адольф с победой провел свои армии по огромной дуге от Бранденбурга через Рейнскую область в Баварию, разрушая позиции Габсбургов в Империи. В момент смерти короля в 1632 г. на поле триумфа у Лютцена Швеция решала судьбы Германии и господствовала во всей Северной Европе. Что сделало возможным этот головокружительный взлет шведского абсолютизма? Чтобы понять его природу и динамику, необходимо оглянуться назад на отличительные черты средневековой Скандинавии обозначенные ранее. Центральной особенностью шведской социальной формации накануне эпохи Ваза была незавершенная феодализация отношений производства в сельской экономике. Мелкое крестьянство дофеодального типа в начале XVI в. продолжало владеть половиной обработанных земель. Это, однако, не значит, будто Швеция «никогда не знала феодализма», как часто утверждается219. Другая половина шведского сельского хозяйства представляла собой королевско-клерикально-дво- рянский комплекс с его обычным феодальным отбором излишков у зависимого крестьянства. Хотя арендаторы в этом секторе юридически не были закрепощены, внеэкономическое принуждение выдавливало из них оброк и барщину в обычных для всей Западной Европы того времени формах. Преобладающим сектором шведской экономики на протяжении того периода, несомненно, было феодальное сельское хозяйство, поскольку, хотя и существовало приблизительное равенство площадей обработанных земель в двух секторах, можно с уверенностью признать, что продуктивность и производительность была в целом выше в более крупных дворянских и королевских владениях—обычное правило в Западной Европе. Тем не менее чрезвычайное отставание экономики в целом было, на первый взгляд, ее наиболее яркой характеристикой в любой сравнительной перспективе. Менее половины почв была пригодна для земледелия. Основной зерновой культурой был ячмень. Территориальная консолидация была очень ограниченной—даже в середине XVII в. только около 8% фермерских хозяйств относились к манорам220. Кроме того, уникальное распространение мелкого производства в деревнях означало, что показатель коммерциализации в сельском хозяйстве был, вероятно, самым низким на континенте. Натуральное хозяйство преобладало на огромных территориях страны до такой степени, что еще в 1570-е гг. всего 6% королевских доходов — налогов и повинностей—собирались деньгами, в то время как большинство государственных чиновников получали вознаграждение в натуральной форме221. В условиях, когда температура денежно-кредитного обмена была все еще субарктической, не существовало никакой возможности для расцвета городской экономики. Шведские города были немногочисленны и слабы, большинство из них основаны и заселены немцами; внешняя торговля оставалась фактически монополией ганзейских торговцев. На первый взгляд, такая конфигурация кажется особенно неблагоприятной для внезапного и успешного появления современного Абсолютизма. Каково же объяснение исторического успеха государства Ваза? Ответ на этот вопрос приводит нас в центр особенностей шведского абсолютизма. Централизация королевской власти в ХУ1-ХУП вв. не была ответом на кризис крепостничества и распад манориальной системы вследствие товарного обмена и социального расслоения в деревне. Не была она и отражением роста местного торгового капитала и городской экономики. Ее первоначальный импульс был получен извне; опасность жесткого датского господства мобилизовала шведское дворянство под руководством Густава I, а капитал Любека финансировал его войну против Христиана II. Однако не кризис 1520-х гг. создал фундаментальную матрицу шведского абсолютизма: ее надо искать в треугольнике отношений классовых сил внутри страны. Основная и решающая модель социальной структуры может для наших целей быть суммирована в краткой формуле. Типичным западным сочетанием в период раннего Нового времени был аристократический абсолютизм, поднявшийся на социальных основах некрепостного крестьянства и влиятельных городов; типичным восточным сочетанием был аристократический абсолютизм, построенный на основе крепостного крестьянства и порабощенных городов. Шведский абсолютизм, наоборот, был построен на уникальной базе, потому что—по историческим причинам, отмеченным ранее,—он объединил свободных крестьян и никчемные города: другими словами, он сочетал две «противоречащие» переменные поперек основного разделения континента. В подавляюще сельских обществах того времени первая составляющая особой шведской комбинации - лично свободное крестьянство было «доминантой» и обеспечивало основное сходство шведской истории, несмотря на весьма отличную отправную точку, с Западной, а не Восточной Европой. Однако второй составляющей—незначительности городов, бывшего одним из результатов наличия сильного жизнеспособного крестьянского сектора, из которого никогда не выкачивались излишки обычными феодальными механизмами, оказалось достаточно, чтобы придать новорожденной государственной структуре шведской монархии ее отличительную особенность. Ибо знать, в одном смысле бывшая гораздо менее всесильной в деревне, чем ее партнеры где-либо в Западной Европе, была также значительно меньше объективно ограничена присутствием городской буржуазии. Маловероятно, чтобы можно было полностью перевернуть положение крестьянства, ибо баланс социальных сил в сельской экономике имел слишком сильные противовесы против насильственного закрепощения. Глубокие корни и широкое распространение независимой крестьянской собственности делали его невыполнимым, особенно постольку, поскольку сама широта этого сектора уменьшала количество знати за его пределами до исклю чительно низкого уровня. Всегда надо помнить, что шведская аристократия в течение первого столетия правления Ваза была очень маленьким классом по любым европейским стандартам. Так, к 1611 г. она насчитывала около 400-500 семей, при численности населения в 1 миллион 300 тысяч человек. Однако по меньшей мере от Уч до % из них были скромными провинциалами (knapar), с доходами мало отличавшимися от доходов преуспевающих крестьян. Когда Густав Адольф в 1626 г., утвердил «закон Рыцарского дома» (Riddarhusordning), чтобы юридически установить границы сословия, только 126 семей соответствовали всем его критериям222. Из них примерно 25-30 семей составляли внутренний круг магнатов, которые традиционно поставляли канцлеров Рада (rad). «Критическая масса» шведской аристократии в ту эпоху была всегда структурно- недостаточной для лобовой атаки на крестьянство. В то же время не существовало какого-либо бюргерского вызова их монополии политической власти. Шведский общественный порядок был, необычайно стабильным до тех пор, пока внешние причины не начали воздействовать на него. Именно это давление ускорило первоначальный подъем династии Ваза. С этого момента значение приобрела другая особенность шведской ситуации. Там никогда не существовало четкой феодальной иерархии внутри аристократии в период Средневековья, с полномасштабным раздроблением суверенитета, не было и пожалованных поместий. Система феодов сама по себе была запоздалой и несовершенной. Поэтому ни территориальные властители, ни феодальный сепаратизм континентального типа не развились в этой стране. Только потому, что вассальная система была недавней и относительно поверхностной, она не стала причиной регионального разделения среди маленькой шведской аристократии. Никакая раскольническая сила не создавала препятствий для единой монархии, напротив, первым реальным появлением раскола стало, наделе, само ее создание: Густав Ваза в завещании оставил своим младшим сыновьям герцогские уделы Финляндии—Остерготланд и Сон- дерманланд, исчезнувшие в следующем столетии223. В результате внутренняя необходимость централизованного абсолютизма не была велика в Швеции, поскольку ослабление крестьянства не было реальной задачей, а контроль над городами не представлял затруднений, хотя препятствия для абсолютизма внутри правящего земельного класса также были не очень большими. Маленькая и компактная аристократия относительно легко могла приспособиться к централизованной монархии. Расслабленный характер положения основного класса, который лежал в основе шведского абсолютизма и определял его форму и эволюцию, был очевидным во вспомогательной роли, которую играла в нем сословная система. С одной стороны, риксдаг политически был уникален наличием отдельного крестьянского сословия в рамках четырехкуриальной системы: не существовало никаких параллелей этому в какой-либо другой крупной стране Европы. С другой стороны, риксдаг в целом и крестьянские делегаты прежде всего представляли собой удивительно пассивную силу на протяжении всей этой эпохи, лишенную законодательной инициативы и непреклонности в отношении королевских запросов. Государи Ваза действительно столь часто обращались за помощью в риксдаг, что их правление безо всякого парадокса было описано как воплощение «парламентского абсолютизма»; поскольку каждое важное увеличение королевской силы, от конфискации Густавом I церковных земель в 1527 г. до прокламации Карла XI о божественном праве в 1680 г., было торжественно принято лояльной ассамблеей. Аристократическое сопротивление монархии почти всегда было сконцентрировано в Раде, прямом потомке средневекового королевского суда (curia Regis), а не в риксдаге, где правящий суверен мог обычно манипулировать незнатными членами, если конфликт между ними возобновлялся224. Риксдаг, на первый взгляд смелый институт для своего времени, был фактически замечательно безвредным. Монархия не встречала затруднений, используя его для своих политических целей в тот период. Другое дополнительное отражение той же самой общественной ситуации, подчеркивающее послушание сословий, можно обнаружить в армии. Именно существование независимого крестьянства позволило Шведскому государству иметь призывную армию—единственную в Европе эпохи Ренессанса. Густав Ваза, декретом 1544 г. создавший систему сельской воинской повинности (utskrivning), не рисковал вооружить жакерию, потому что солдаты, призванные таким образом, не были крепостными: их юридическое и материальное состояние было совместимо с лояльностью в боевой обстановке. Остается под вопросом, как шведский абсолютизм приобрел не просто политико-идеологические снаряжение, но и экономические и военные ресурсы необходимые для участия в европейских делах, при собст венном населении не более чем 900 тысяч человек в начале XVII в. Здесь общий закон, в соответствии с которым жизнеспособный абсолютизм нуждается в значительном уровне монетизации, не мог быть обойден. Натуральное хозяйство, казалось, препятствовало этому. В Швеции, однако, был один важный анклав товарного производства, чьи непропорциональные доходы компенсировали недостаточную коммерциализацию сельского хозяйства и обеспечивали благосостояние государства Ваза в фазе внешней экспансии. Это было минеральное изобилие железных и медных месторождений Бергслагена. Горная добыча всюду занимала особое место в переходных экономиках Европы раннего Нового времени: она не только представляла в течение долго времени крупнейшую концентрацию рабочих на предприятии одной формы, но всегда была точкой опоры денежной экономики путем ее снабжения драгоценными металлами, без ее обязательного вовлечения в сложный производственный процесс или рыночный спрос. Более того, традиция королевских прав на недра в феодальной Европе означала, что она часто была в той или иной мере собственностью князей. Шведские медные и железные руды могут, сравниться с испанским серебром и золотом в своем воздействии на местный абсолютизм. Оба позволили существовать комбинации сильного и агрессивного государства с социальной формацией, не имеющей ни большого аграрного богатства, ни коммерческого динамизма: Швеция была, конечно, в этом плане, куца более скудной, чем Испания. Расцвет медного бума в Швеции был фактически напрямую связан с обвалом серебряной валюты в Кастилии. Именно выпуск нового медного веллона Лермой во время девальвации 1599 г. создал повышенный международный спрос на продукцию «медной горы» — Коппарберга в Фалуне. Густав Адольф наложил большие королевские пошлины на медные шахты, организовал королевскую экспортную компанию, чтобы монополизировать поставку и установить уровень цен, и получил огромные голландские кредиты на свои войны под залог своих минеральных активов. Несмотря на то что чеканка веллона была прекращена в 1626 г., Швеция фактически продолжала обладать медной монополией в Европе. Тем временем железная промышленность постепенно прогрессировала, увеличив производительность в 5 раз к концу XVII в., составив половину всего экспорта225. Кроме того, и медь, и железо были не только прямыми источниками денежного дохода для абсолютистского государства: но и обязательными материалами для его военной промышленности. Бронзовое орудие оставалось главным оружием артиллерии той эпохи, так как все остальные типы вооружения требовали высококачественного железа. С приездом легендарного валлонско го предпринимателя Луиса Де-Геера в 1620-е гг. Швеция стала обладателем одним из крупнейших военных комплексов в Европе. Шахты удачно снабжали шведский абсолютизм как финансовой, так и военной составляющими, необходимыми для его броска через Балтику. Прусские пошлины, немецкие трофеи и французские субсидии составляли его военный бюджет на протяжении Тридцатилетней войны и сделали возможным привлечение огромного числа наемников, которые в конечном счете наводнили собой шведские экспедиционные войска226. Созданная Империя оказалась, в отличие от испанских владений в Европе, достаточно выгодной с рациональной точки зрения. Балтийские провинции, в особенности, приносили существенные налоговые сборы от зерновых поставок в Швецию, с огромным суммарными излишками, остававшимися после вычета местных трат. Их доля в общих королевских доходах составляла более Уз бюджета в 1699 г.227 Кроме того, шведское дворянство получало обширные поместья в завоеванной Ливонии, где сельское хозяйство имело гораздо большее сходство с манориаль- ной моделью, чем на родине. Заморские ветви аристократии, в свою очередь, играли важную роль в укомплектовании дорогой военной машины шведской имперской экспансии: в начале XVIII в. каждый третий офицер Карла XII в его польской и русской кампаниях был выходцем из Балтийских провинций. Шведский абсолютизм действительно, функционировал наиболее гладко во время фаз внешней агрессивной экспансии: так было в период господства королей-генералиссимусов — Густава Адольфа, Карла X и в начале правления Карла XII, когда гармония между монархией и дворянством была наибольшей. Но внешние успехи шведского абсолютизма никогда в полной мере не отменяли его внутренних слабостей. Он страдал от фундаментального недостатка цели из-за сравнительно спокойной классовой конфигурации в самой Швеции. Таким образом, он всегда оставался «факультативной» формой правления для самого дворянского класса. В слабых социальных условиях абсолютизму не хватало давления со стороны жизненной классовой необходимости. Отсюда любопытная маятниковая эволюция шведского абсолютизма, отличающаяся от любой другой в Европе. Вместо движения через первоначальные серьезные противоречия к окончательной стабилизации и спокойной интеграции аристократии, что было, как мы видели, обычной эволюцией, в Швеции абсолютная монархия испытывала возобновляющиеся отступления в периоды королевского несовершеннолетия, и все же, не менее периодически, восстанавливала потерянные позиции: дворянские хартии 1611, 1632 и 1720 гг., ограничивавшие королевскую власть, сменялись возрождением абсолютистской власти в 1620-х, 1680-х и 1772-1789 гг.228 Что поразительно в этих колебаниях—та относительная легкость, с которой аристократия приспосабливалась к обеим формам государственного устройства—самодержавной или представительной. В течение всех трех столетий своего существования шведский абсолютизм претерпевал частые институциональные рецидивы, но никогда не испытывал настоящего политического аристократического переворота, направленного против него, сравнимого с теми, что имели место в Испании, Франции и Англии, - только потому, что внутри страны шведское государство было, в некоторой степени, факультативным с точки зрения правящего класса, аристократия могла менять свое государственное устройство вперед и назад без чрезмерных эмоций и неудобств. История Швеции с момента смерти Густава Адольфа в 1632 г. до путча Густава III в 1789 г. является, в значительной степени, историей последовательных приспособлений знати. Естественно, разделение и конфликты внутри самой знати были одними из центральных регуляторов этих последовательных изменений. Так, форма правления, навязанная Оксеншерной после Лютцена, систематизировала магнатское правление в Раде (теперь укомплектованное его родственниками) в период регентства 1632-1644 гг. Канцлеру скоро пришлось столкнуться со стратегическими поражениями в Германии: за победой Империи у Нордлингена в 1634 г. последовало дезертирство большинства протестантских князей в 1635 г., в то время как прибыльные прусские пошлины, важные для шведских военных усилий, теперь потеряли силу по договору. Шведских налоговых доходов хватало только на поддержку балтийских военно-морских сил, утроенных (до до кораблей) Густавом Адольфом, и на внутреннюю оборону. Французские субсидии стали, впредь, необходимыми для продолжения Стокгольмом борьбы: в 1641 г. они составляли до трети внутреннего дохода государства229. Кампании в Германии во второй половине Тридцатилетней войны, когда военные действия проводились значительно меньшими армиями, чем огромные массы, собранные у Брейтенфельда и Лютцена, финансировались иностранными дотациями или займами и безжалостными реквизициями полевых командиров. В1643 г. Оксеншерна направил Торстенсона, лучшего шведского генерала, против Дании, во фланговую кампанию. Исход этого удара был удовлетворительным: провинциальные завоевания вдоль норвежской границы и островные базы на Балтике, завершившие эпоху датского контроля обеих сторон пролива Зунд. На другом театре военных действий шведские войска достигли Праги, когда в 1648 г. был восстановлен мир. Вестфальский мирный договор освятил международное положение Швеции как победителя, совместно с Францией, в длительном противостоянии в Германии. Государство Ваза приобрело Западную Померанию и Бремен на территории самой Германии и контроль над устьями Эльбы, Одера и Везера—трех великих рек Северной Германии. Тем не менее вступление на престол Кристины в 1644 г. формально привело к политическому утверждению королевской власти: но оно было использовано легкомысленной королевой, чтобы осыпать титулами и землей верхний слой аристократии и толпу военно-бюрократических авантюристов, привлекавшихся на шведскую службу во время Тридцатилетней войны. Кристина в 6 раз увеличила число графов и баронов на высших постах в Рыцарском доме и удвоила количество дворян двух низших рангов. Впервые шведское дворянство приобрело значительную численную силу, привлеченную в основном из-за границы: более половины аристократии к 1700 г. имели иностранное происхождение230. Кроме того, поощряемая Оксеншерной, который добивался перевода традиционных государственных натуральных доходов в надежные потоки наличности, монархия отчуждала королевские земли и налоги в огромных масштабах в пользу своих элитных чиновников и слуг: общая территория дворянских земель в Швеции удвоилась в 1611-1652 гг., в то время как государственные доходы в период правления Кристины пропорционально падали231. Отчуждение налоговых выплат свободных крестьян в пользу частных землевладельцев угрожало поставить последних в полную зависимость от них. Но именно враждебность со стороны низшего дворянства, которое не получало выгод от безвозмездного расточительства королевы гарантировала, что этот переворот в имущественной модели Швеции будет кратковременным. В 1654 г. Кристина отреклась от престола, чтобы принять католичество после заранее спланированной передачи власти своему кузену. Но вый правитель Карл X немедленно вновь запустил шведский экспансионизм, начав варварское наступление в Польше в 1655 г. Отрезав русские авангарды на Востоке и рассеивая польские армии, шведские экспедиционные силы в быстрой последовательности взяли Познань, Варшаву и Краков; Восточная Пруссия была официально провозглашена шведским феодальным владением, была присоединена к Швеции и Литва. Голландские действия на море и польское возрождение ослабили хватку этого завоевания; однако только прямая датская атака на Швецию в тыл короля прекратила оккупацию Польши. Быстро возвратив свои войска назад через Померанию, Карл X двинулся на Копенгаген и вывел Данию из войны. Победа на Зунде принесла аннексию Скании. Возобновившиеся военные действия, закреплявшие шведский контроль над воротами в Балтику, были сорваны голландской интервенцией. Смерть Карла X в 1660 г. положила конец и авантюре в Польше, и конфликту в Дании. Другое магнатское регентство последовало в период несовершеннолетия наследника в 1660-1672 гг., под руководством канцлера Делагарди. Королевские планы возвращения отчужденных доходов, задуманные Карлом Хдо его безрассудных заморских кампаний, были отложены: переходное правительство высшей аристократии продолжало продавать собственность монархии, ведя в то же время спокойную внешнюю политику. Существенно, что именно в течение этого десятилетия впервые в шведской истории были введены в действие манориальные кодексы (gardsratt), давшие землевладельцам частную юрисдикцию над их собственным крестьянством232. Вспышка большой европейской войны, начавшаяся с нападения Людовика XIV на Голландию, в конечном счете принудила этот режим, как французского союзника и клиента, к вялому отвлекающему внимание конфликту с Бранденбургом в 1674 г. Военная неудача в Германии дискредитировала камарилью Делагарди и проложила путь для драматического восстановления власти монархии при новом суверене, который достиг совершеннолетия в период войн. В1680 г. Карл XI использовал риксдаг, чтобы отменить традиционные привилегии Рада и вернуть отчужденные земли и доходы династии, опираясь на поддержку низшего джентри. Королевские «сокращения» имели очень большой масштаб: Восемьдесят процентов всех отчужденных поместий были возвращены монархии без компенсаций, и доля обрабатываемых земель, принадлежавших знати в Швеции, уменьшилась вдвое233. Создание новой свободной от налогов собственности было запрещено. Территориальные графства и баронства были ликвидированы. «Сокращения» были претворены с особой тщательностью в заморских владениях. Они не влияли на манориальную консолидацию внутри аристократических держаний; их окончательный результат должен был восстановить status quo ante и привести к такому распределению аграрной собственности, которое преобладало в начале столетия23. Государственные доходы, перераспределенные в соответствии с этой программой за счет магнатской страты, были, в дальнейшем, увеличены путем высокого налогообложения крестьянства. Риксдаг покорно согласился с беспрецедентным увеличением личной власти Карла XI, которая сопутствовала сокращениям, отказываясь фактически от всех прав контроля и сдерживания его правительства. Карл XI использовал свое положение, чтобы реформировать армию, сажая солдат-крестьян на особо выделенные земли, - так называемая индельта (indelningsverket) или распределительная система, освобождала казначейство от выплат денежного содержания армии дома. Постоянная военная организация была увеличена до 63 тысяч человек в 1680-х гг., из которых треть составляли профессиональные подразделения, размещенные за границей. Флот постоянно укреплялся как для стратегических, так и коммерческих целей. Бюрократия, в которую низшее дворянство имело теперь равный доступ, была обученной и рационализированной. Скания и Ливония были подвержены усиленной централизации и «шведификации»24. Расширение королевских полномочий королевской и 31% принадлежало платящим налоги крестьянам. Сокращения увеличили доходы монархии, приблизительно, до г млн далеров в год в конце правления; Уз этого увеличения были получены от возвращенных земель в заморских провинциях. 23 Драматические перипетии отчуждений и возвращений шведского королевского наследия в середине XVII в., которые за короткий промежуток перегруппировали всю имущественную модель страны, в общем, интерпретируются как знак глубокой социальной борьбы за землю, в которой шведское крестьянство было, благодаря сокращениям, спасено от «ливонского крепостничества». Очень сложно принять эту точку зрения, несмотря на то что она широко распространена. Корни этой интерлюдии слишком явно связаны с личными прихотями Кристины. Ее опрометчивые дары были сделаны в мирное время и не соответствовали объективным нуждам монархии; и при этом они не были результатом какого-либо неоспоримого коллективного движения или требования со стороны дворянства. Полученные без усилий со стороны высшей аристократии, они были ею оставлены без сопротивления. Не было какой-либо классовой конфронтации на земле важностью соизмеримой с формально вовлеченными интересами. Можно предположить, что для уничтожения свобод шведского крестьянства потребовалось бы куда больше, чем безответственная королевская щедрость. 24 Rosen J. Scandinavia and the Baltic. P. 535-537. завершилось к последнему десятилетию правления: в 1693 г. риксдаг закончил свое существование, приняв неискреннюю резолюцию, провозглашавшую божественное право короля на абсолютную власть над своим королевством, как божьего помазанника и представителя. Карл XI, как и Фридрих Вильгельм I Прусский, бережливый и осторожный правитель за рубежом, не терпел оппозиции своей воле внутри страны. Лучшим свидетельством его работы было удивительное правление его сына Карла XII, который превзошел своего отца в самодержавной власти, которая идеологически возвещалась со дня его воцарения в i6g7 г. Последний из королей-воинов династии Ваза, он мог провести 18 лет за границей, g из них в турецком плену, и при этом ни разу в его отсутствие гражданская администрация его страны не столкнулась с серьезным вызовом его власти. Сомнительно, чтобы любой другой современный ему правитель мог быть настолько уверенным в своем наследии. В действительности, фактически все правление Карла XII заняла его длительная одиссея в Восточной Европе, в период Великой Северной войны. К 1700 г. шведская имперская система на Балтике достигла часа расплаты. Несмотря на безжалостную административную перестройку империи, проведенную Карлом XI, ее демографическая и экономическая базы были слишком малы, чтобы поддерживать расширение в условиях объединенной вражды ее соседей и конкурентов. Население удвоилось за счет заграничных владений от 1,5 миллиона до примерно 3 миллионов человек; при Карле XII ее человеческие ресурсы и финансовые резервы позволили максимальную мобилизацию около 110 тысяч солдат (включая иностранных наемников), из которых меньше половины могли участвовать в его главных наступательных кампаниях234. Кроме того, централизация Ваза спровоцировала исключительно сильную ответную реакцию среди полугерманского дворянства Балтийских провинций, которые особенно страдали от королевских рекламаций предыдущего правления. Опыт Каталонии и Шотландии теперь должен был быть повторен в Ливонии. К 1699 г. Дания, Саксония, Польша и Россия выступили против Швеции: сигнал к войне был дан сепаратистским восстанием в Латвии, которое возглавили местные дворяне, требовавшие объединения с Польшей. Карл XII сначала ударил по Дании и быстро нанес ей поражение с помощью англо-голландских военно-морских сил; затем по России, где немногочисленные шведские полки уничтожили армию Петра I под Нарвой, затем по Польше, где Август II был изгнан из страны после тяжелого сражения и на трон посажен выдвинутый Швецией принц; и, наконец, по Саксонии, которая была беспощадно оккупирова на и разграблена. После этого кругового военного похода вокруг Балтики, шведская армия была брошена вглубь Украины для соединения с запорожскими казаками и похода на Москву235. Тем не менее, российский абсолютизм Петра I теперь мог более чем на равных тягаться с колоннами Карла XII: у Полтавы и Переволочны в 1709 г. шведская империя была уничтожена в самой дальней исторической точке своего военного проникновения на восток. Десятилетие спустя Великая Северная война закончилась шведским банкротством и потерей Ингрии, Карелии, Ливонии, Западной Померании и Бремена. Имперская автократия Карла XII исчезла вместе с ним. Несмотря на бедствия Великой Северной войны, закончившиеся смертью короля, среди оспариваемого наследства, знать ловко спроектировала конституционную систему, которая оставила сословиям политическое верховенство, а монархию временно свела к нулю. «Эра Свобод» (1720-1772) установила режим коррумпированного аристократического парламентаризма, разделенного фракционными конфликтами между партиями «Шляп» и «Колпаков», которые управлялись в свою очередь дворянской бюрократией и стабилизировались английскими, французскими и русскими взятками и дотациями. Новый порядок больше не был магнатским: масса средней и низшей аристократии, которая господствовала на государственной службе и в армии, все более и более переделывала его под себя. Трехразрядное деление внутри дворянского сословия было отменено. Социальные и экономические привилегии аристократии в целом ревниво оберегались: доступ для простого человека к дворянским землям или браки были запрещены. Риксдаг, из ключевого Тайного комитета которого были исключены крестьянские представители, стал формальным центром конституциональной политики, в то время как ее реальная арена находилась в Рыцарском доме236. Фактически уве личение социальных волнений против дворянских привилегий среди низшего духовенства, небольших городов и крестьянства грозило разрушением узкого круга привилегированных лиц внутри этой системы. Программа партии «молодых колпаков» в 1760-х гг., даже связанная с непопулярной дефляцией в экономике, показала поднимавшийся поток плебейского недовольства. Аристократическая тревога по поводу вызова «снизу», таким образом, стала причиной окончательного резкого отказа от парламентаризма. Вступление на престол Густава III дало сигнал аристократии вновь сплотиться под абсолютистской формулой: королевский путч был мягко проведен с помощью гвардии и благодаря попустительству бюрократии. Риксдаг должным образом освятил новую конституцию, вновь вернув полномочия монархической власти, хотя, первоначально, и без полного восстановления абсолютизма Карла XI или XII. Новый монарх, тем не менее, энергично продолжал двигаться к просвещенному деспотизму XVIII в., обновляя администрацию и присваивая себе все больше и больше произвольной власти. Когда дворянство попыталось сопротивляться этой тенденции, Густав III провел через риксдаг чрезвычайный «Акт соединения и безопасности», который восстановил бескомпромиссный абсолютизм в 1789 г. Чтобы достичь результатов, король вынужден был пообещать низшим сословиям доступ к гражданской службе и судебной власти, право покупать дворянские земли и выполнить другие эгалитарные требования. В итоге последние часы шведского абсолютизма проживались в аномальной атмосфере «карьеры, открытой для талантов» и сокращения привилегий дворянства. Политический смысл существования абсолютной монархии, потерял свои основания, что было несомненным знаком приближающегося конца. В последней причудливой смене ролей «радикальный» самодержец стал наиболее жарким европейским сторонником контрреволюционной интервенции против Французской революции, в то время как недовольные дворяне приняли республиканские идеалы прав человека. В 1792 г. Густав был убит инакомыслящим офицером-аристокра- том. Исторический недостаток целей шведского абсолютизма никогда не был более очевидным, чем в этот странный кульминационный момент. В конце концов факультативное государство завершило свое существование в непредвиденных обстоятельствах.