Теперь мы подошли к самому последнему и самому долговечному абсолютизму в Европе. Царизм пережил всех своих предшественников и современников, и Россия осталась единственным абсолютистским государством на континенте, в неизменном виде попавшим в XX в. Испытания, выпавшие этому государству, привели к раздробленности в ранний период его истории. Экономический спад, обозначивший начало позднего феодального кризиса, начался там, как известно, в тени татарского ига. Войны, гражданские конфликты, эпидемии, депопуляция и заброшенные поселения были характерной картиной XIV—первой половины XV в. С 1450 г. началась новая эра экономического возрождения и экспансии. В течение последующего столетия численность населения выросла, сельское хозяйство окрепло, резко возросла внутренняя торговля и денежный оборот, в то же время территория Московского государства увеличилась более чем в 6 раз. Трехпольная система, до тех пор фактически неизвестная в России, начала замещать традиционное и затратное подсечно-огневое земледелие с господством сохи; несколько позже мельницы стали обычным явлением в деревнях397. Сельское хозяйство не было экспортно-ориентированным, и хозяйства все еще были по большей части закрытыми, но наличие крупных городов, управляемых великим князем, создавало рынок сбыта для поместной продукции; особенно преуспели в этом монастырские поместья. Появление городских мануфактур и рост товарооборота сопровождались территориальной унификацией Московии и стандартизацией денег. Объем наемного труда в городе и в деревне резко вырос, а международная торговля через территорию России процветала398. Именно на этом этапе экономического роста Иван III заложил основания русского абсолютизма введением системы поместий. Ранее российский землевладельческий класс состоял в основном из автономных и тяготевших к сепаратизму князей и боярской знати (преимущественно татарского или восточного происхождения), владевших значительным количеством рабов и обширными аллодиальными имениями. Эти магнаты постепенно стекались к восстановившемуся московскому двору, где они и формировали окружение монарха, сохраняя за собой право взимания собственных налогов и поборов. Завоевание Иваном III Новгорода в 1478 г. позволило крепнувшему княжескому государству экспроприировать обширные земли и создать на этих территориях новое мелкопоместное дворянство, которое с тех пор формировало военный класс Московии. Жалование поместья было обусловлено участием в военных кампаниях в армии правителя; владелец поместья по закону был обязан нести эту службу, а его статус был четко закреплен. Помещики были кавалеристами, вооруженными луками и мечами для хаотичного сражения; подобно татарским всадникам, которым они должны были противостоять, они не использовали огнестрельного оружия. Большая часть земель, получаемых ими от князя, находились в центре и на юге страны, вблизи постоянного фронта войны с татарами. В то время как типичная боярская вотчина была крупным имением со значительными доходом, получаемым от зависимых крестьян и рабского труда (в начале XVII в. среднее число крестьянских хозяйств на одну вотчину в Московском регионе составляло 520), дворянское же поместье было небольшим владением с 5-6 принадлежавшими им крестьянскими хозяйствами399. Ограниченный размер помещичьих землевладений и изначально строгий контроль над их эксплуатацией, вероятно, означали, что их производительность была в основном ниже, чем на наследственных боярских и монастырских землях. Экономическая зависимость дворян от пожалования земель великим князем была настолько сильной, что практически не оставляла им возможностей для развития социальных и политических инициатив. Но уже к 1497 г., вероятно под их давлением, Иван III издал Судебник, ограничивший свободу перехода крестьян по всему Московскому государству до двух недель в течение года до и после Юрьева дня в ноябре; это был первый решительный шаг к полному закрепощению русского крестьянства, хотя до завершения этого процесса оставалось еще далеко. Василий III, ставший великим князем в 1505 г., продолжил политику своего предшественника: был присоединен Псков, и система поместий расширилась, так же как и их политическое и военное значение для династии. В некоторых случаях наследственные земли князей или бояр брались под контроль и их владельцев переселяли на другие земли, уже на условиях военной службы государству. Иван IV, объявивший себя царем, ускорил этот процесс путем полной экспроприации земель враждебных землевладельцев и создания террористического охранного корпуса (опричников), которые за службу получали конфискованные поместья. Хотя деятельность Ивана IV явилась значительным шагом на пути к созданию самодержавия, часто ей в ретроспективе придается отсутствовавшая на деле логичность. В самом деле, его правление создало три важных условия для развития русского абсолютизма. Татарская власть на востоке была ликвидирована с освобождением Казани в 1556 г. и присоединением Астраханского ханства, что ликвидировало вековые препоны для расширения Московского государства. Этой значимой победе предшествовало развитие двух важных новшеств в русской военной системе: масштабное использование тяжелой артиллерии и минирования крепостей (решающий фактор при взятии Казани) и формирование первой постоянной пехоты мушкетеров-стрельцов; оба фактора имели большое значение для будущей экспансии. В то же время система поместий была унифицирована на новом уровне, что окончательно нарушило баланс сил между боярами и царем. Опричные конфискации впервые сделали условные землевладения основной формой держания земли в России, в то время как от владельцев вотчин стали также требовать несения обязательной службы, а рост монастырских землевладений был ограничен. Результаты этих изменений были очевидны в принижении значения Боярской думы в период правления Ивана IV и в созыве первого Земского собора, где было широко представлено дворянство4. Но важнее всего то, что Иван IV предоставил помещикам право самим определять уровень оброка, взимаемого с крестьян, проживающих на их землях, и самим его собирать—впервые сделав их, таким образом, хозяевами над рабочей силой в своих имениях5. В то же время с отменой системы кормлений для провинциальных чиновников и созданием центральной казны для сбора фискальных поступлений были модернизированы административная и налоговая системы. Система органов местного самоуправления (губы), составленная в основном из служилых дворян, еще сильнее интегрировала этот класс в пра- * В созыве этого института можно увидеть влияние примера Польского Сейма. Вероятно, Иван IV пытался таким образом увлечь западнорусскую литовскую знать в сферу московского влияния. См.: BillingtonJ. The Icon and the Axe. P. 99-100. 5 CM. HellieR. Enserfment and Military Change in Muscovy... P. 37, 45,115. вительственный аппарат российской монархии. В совокупности эти военные, экономические и административные меры значительно усилили политическую мощь центрального царского государства. С другой стороны, и внешнеполитические, и внутренние достижения царствования были в значительной мере подорваны пагубным влиянием бесконечных Ливонских войн, которые обескровили государство и экономику, и террором опричнины. Опричному «государству в государстве»400, которое насчитывало около 6 тысяч человек военной полиции, было вверено управление Центральной Россией. Его репрессии не имели рациональной причины: они обычно выполняли безумные поручения Ивана IV, обоснованные только личной местью. Они не угрожали боярам как классу, они только отбирали среди них конкретных людей; их произвол в городах, подрыв земельной системы и сверхэксплуатация крестьян стали непосредственной причиной центробежного коллапса московского общества в последние годы правления Ивана IV401. В то же время Иван совершил значительную ошибку после своей победы на востоке: вместо того чтобы развернуться на юг и ликвидировать постоянную угрозу безопасности и стабильности России, источник которой находился в Крымском ханстве, он продолжил политику западной экспансии в направлении Балтийского моря. Способные нанести поражение сравнительно примитивным, хотя и отважным, восточным кочевникам, новые русские вооруженные силы не могли противостоять более обученным польской и шведской армиям, экипированным западным оружием и владеющим западной тактикой. Двадцатипятилетняя Ливонская война закончилась крахом для московского общества из-за огромных расходов и дезорганизации сельскохозяйственной экономики. Поражение в Ливонской войне и внутренняя деморализация от плети опричников спровоцировали гибельный исход крестьян Центральной и Северо-Западной России на недавно приобретенные окраины страны, оставлявший опустошенными целые регионы. Отныне бедствия следовали одно за другим в знакомом цикле налоговых изъятий, неурожаев, эпидемий, внутреннего мародерства и иностранных интервенций. В 1571 г. татары разграбили Москву, а опричники — Новгород. В отчаянной попытке усмирить социальный хаос, в 1581 г. Иван IV запретил все крестьянские перемещения, впервые закрыв возможность перехода в Юрьев день; указ носил исключительный характер, распространяясь лишь на один заповедный год, но в следующем десятилетии к этой мере периодически возвращались. Эти запреты были не в состоянии решить непосредственную проблему массовых побегов, поскольку огромные просторы московских земель лежали в запустении. В наиболее пострадавших районах количество обрабатываемой земли на одно хозяйство снизилось до Уз или Уь от предыдущих показателей; в сельском хозяйстве воцарился упадок; в Московском регионе, по разным оценкам, от 76 до 96% поселений оказались заброшены402. Посреди этого провала в деревенском порядке, выработанном в течение предыдущего века, внезапно возродилось рабство: многие крестьяне продавали себя как имущество, чтобы избежать голода. Общим итогом правления Ивана IV стало замедление политического и экономического развития русского феодального общества на десятилетия вперед, разрушившее его собственные первые успехи403. Жестокость правления Ивана была признаком истерического и искусственного характера его стремления к абсолютизму в условиях, когда создание самодержавной системы было еще преждевременно. Последующее десятилетие сопровождалось некоторым ослаблением глубокого экономического кризиса, в который была погружена Россия, но дворянство испытывало недостаток крестьянского труда для обработки собственной земли, а теперь страдало еще и от высокой инфляции. Борис Годунов, магнат, получивший власть после смерти Ивана, переориентировал внешнюю политику России на заключение мира с Польшей на западе, войну с Крымскими татарами на юге и, помимо прочего, приобретение Сибири на востоке: для выполнения всего этого он нуждался в лояльности военного служилого класса. Для того чтобы получить поддержку дворян Годунов в 1592 или 1593 г. издал указ, запретивший любое крестьянское перемещение до последующего уведомления, таким образом отменив любые временные ограничения на прикрепление к земле. Указ стал кульминационным пунктом политики закрепощения конца XVI —начала XVII в.404 За этим последовал рост трудовых повинностей и юридические меры, прекратившие переход из низших социальных групп в класс помещиков. Устранение Годуновым последнего наследника династии Рюриковичей предопределило и его скорое падение. Русское государство было ввергнуто в состояние хаоса, получившего название Смутного времени (1605-1613)— отсроченное политическое последствие экономического коллапса 1580-х гг. Страну сотрясали интриги из-за престолонаследия, узурпация власти, конфликты между боярами и иностранная интервенция Польши и Швеции. Кризис власти создал условия для ведомого казачеством крестьянского восстания в 1606-1607 гг. под предводительством Ивана Болотникова. Такие казачьи бунты перемежали события последующих двух столетий. Возглавляемая сбежавшим холопом, ставшим бандитом, пестрая масса людей двинулась из городов и деревень юго-запада на Москву с целью поднять городскую бедноту против бояр, узурпировавших власть. Эта угроза быстро объединила враждебные прежде друг другу силы дворян и бояр против мятежников, которые в конце концов были разбиты в Туле405. Но первый социальный взрыв низов против роста феодальных репрессий и закрепощения стал предупреждением правящим классам о возможных будущих штормах. К 1613 г. аристократия сплотила свои ряды для того, чтобы избрать молодого боярина Михаила Романова императором. Воцарение династии Романовых создало условия для постепенного восстановления абсолютизма в России, который продлится в течение последующих 300 лет. Центральная группа бояр и дьяков, обеспечивших возвышение Михаила I, сохранила в течение переходного периода Земский собор, который формально и проголосовал за него. С оживлением экономики в стране в ответ на требования дворян новое правительство обеспечило активное возвращение беглых крестьян, включая и тех, кто входил в состав народного ополчения в Смутное время. Патриарх Филарет, отец Михаила, фактически возглавил страну в 1619 г. и пошел на дальнейшие уступки помещикам, пожаловав им территории черносошных крестьян на севере. Но режим Романовых был в основе своей боярским, выражавшим интересы столичных магнатов и коррумпированного московского чиновничества, а не провинциального дворянства406. Начиная с XVII в. нарастал конфликт между классом помещиков —самой многочисленной в России группой землевладельцев (около 25 тысяч человек) —и абсолютистским государством, которое в тот период приобрело черты, сближавшие его с европейскими странами, но имело и особые признаки, выдававшие его восточный характер. Маленькая боярская элита российской аристократии (40-60 семей) жила значительно богаче, чем рядовые дворяне. Она была крайне неоднородна по своему составу: его основу составляли татары, к которым в течение XVII в. примешались польские, литовские, немецкие и шведские фамилии. Бояре были тесно связаны с высшими эшелонами центральной бюрократии и соседствовали с ними в системе рангов московской иерархии службы. Позиции, занимаемые этими двумя группами, ставили их высоко над дворянством. Таким образом, это был союз бояр и чиновников, постоянно раскалываемый личными и групповыми конфликтами, из-за которых правительственный курс в начале эпохи Романовых непредсказуемо корректировался. Между этой группой и служилым дворянством существовали два главных противоречия. Во-первых, военное превосходство Швеции и Польши, доказанное в Ливонских войнах и подтвержденное в Смутное время, заставляло восстановить и модернизировать российскую армию. Неорганизованная помещичья кавалерия, не обученная ни согласованной дисциплине, ни ведению огня, как и деморализованные городские стрельцы, была анахронизмом в годы Тридцатилетней войны в Европе. Будущее было за пехотными соединениями, обученными строю и маневрам и экипированными легкими мушкетами; их подкрепляли отборные драгуны. Поэтому в правление Филарета власти приступили к созданию регулярного войска по этому образцу, привлекая иностранных офицеров и наемников. Однако служилое дворянство отказалось принять современные формы ведения войны и присоединиться к полкам западного типа, которые были впервые использованы в безуспешной Смоленской войне (1632-1634)407. В результате увеличилось расхождение между номинальной служилой ролью класса помещиков и фактическим составом российских вооруженных сил, которые все больше состояли из профессиональных полков обновленной пехоты и кавалерии, а не периоди ческих сборов верховых дворян. Весь военный смысл существования последних, начиная с 1630 г., оказался под сомнением. В то же время внутри самого класса землевладельцев усилились противоречия между боярами и дворянами по поводу размещения рабочей силы в деревне. Несмотря на то что российское крестьянство теперь было законом привязано к земле, оно по-прежнему продолжало убегать от своих хозяев, пользуясь наличием обширных и невозделанных просторов страны, не имевшей четко очерченных границ на севере, востоке и юге. На практике крупные землевладельцы могли привлекать крепостных из бедных поместий на свои территории, где условия сельскохозяйственного труда были более стабильными и благополучными, а феодальные повинности сравнительно менее обременительными. Поэтому дворянство требовало отмены всех ограничений на возвращение беглых крестьян, а крупные бояре успешно интриговали, чтобы сохранить ограничения по времени, после которого насильственные возвращения были невозможны: ю лет после 1615 г. и 5 лет после 1642 г. Трения между боярами и дворянами по поводу законов против беглых были одним из лейтмотивов эпохи, и дворянские возмущения в столице периодически становились поводом, чтобы добиться уступок от царя и высшей знати408. С другой стороны, ни военные, ни экономические конфликты, иногда даже очень острые, не могли разрушить фундаментальное единство класса землевладельцев перед лицом эксплуатируемых деревенских и городских масс. Народные бунты XVII-XVIII вв. только усиливали солидарность феодальной аристократии409. К окончательной кодификации российского крепостничества привело стечение обстоятельств. В 1648 г. подъем налогов и цен спровоцировал бунт ремесленников в Москве, который совпал со вспышкой крестьянских восстаний в провинциях и мятежом стрельцов. Обеспокоенное возникшей опасностью, боярское правительство приняло решение о созыве чрезвычайного Земского собора, который отменил все ограничения насильственного возвращения беглых крестьян, выполнив, таким образом, требования провинциального дворянства и сплотив его вокруг центральной власти. На земском соборе был принят всеобъемлющий свод законов, который стал общественной хартией русского абсолютизма. Соборное уложение 1649 г. окончательно кодифицировало и завершило закрепощение крестьян, которые теперь полностью были привязаны к земле. И вотчина, и поместье объявлялись наследственными землями, продажа и покупка последнего запрещалась; все виды имений были теперь обусловлены военной службой хозяев16. Города подвергались более жесткому контролю со стороны царя и резко отделялись от остальной страны: их посадская беднота приравнивалась к государственным крепостным, выплата налогов стала условием проживания в городе, и никто из жителей не мог покинуть город без царского разрешения. Высшая прослойка торговцев - гости получили монопольные привилегии на торговлю и мануфактуры, но последующий рост городов был пресечен прекращением миграции в них из села после повсеместного прикрепления крестьян к земле, что неминуемо создало нехватку рабочей силы в маленьком городском секторе экономики. Сходство российского Уложения и прусского рецесса (Recess), обнаруженное спустя четыре года, не нуждается в комментариях. Оба события заложили основы абсолютизма договором между монархией и знатью, в котором момент, когда оно потеряло свое военное значение для государства, уступкой, которая могла никогда и не случиться (С. 134). На самом деле, очевидно, что двухвековое крепостничество в России не зависело от случайных событий одного года. Собственный анализ Хелли демонстрирует, что фундаментальные отношения между боярами и дворянами определялись не их соответствующими административными ролями или трудовыми средствами, а совместным контролем над способом производства и общими интересами по эксплуатации и усмирению крестьян. Многочисленные споры между ними всегда оставались внутри этой структурной системы: они демонстрировали инстинктивную сплоченность во время социальных кризисов, когда власть государства или частная собственность находились под угрозой крестьянского восстания. ,в Основные положения Уложения рассмотрены в работе: Vernadsky G. The Tsardom of Moscow. Vol. x. P. 399-411. Остававшееся самоуправление Новгорода и Пскова также было ликвидировано. См.: Федосов Л. А. Социальная сущность и эволюция российского абсолютизма // Вопросы истории. Х97Х. Июль. С. 52-53- политическая верность, необходимая для первой, была обменена на наследственное крепостное право, которой требовала вторая. Вторая половина века демонстрирует стойкость этого союза перед многочисленными политическими кризисами. Земский собор, вскоре потерявший свое значение, ушел в тень после 1653 г- ® следующем году украинские казаки формально объявили о своей верности России на Переяславской раде; результатом стала Тринадцатилетняя война с Польшей. Царские войска сначала успешно наступали, взяв Смоленск и войдя в Литву, где был захвачен Вильно. Однако шведское вторжение в Польшу в 1655 г. усложнило ситуацию; процесс освобождения Польши от России затянулся на ю лет тяжелых боев, и в итоге российские территориальные приобретения оказались ограниченны. По Андрусовско- му договору 1667 г. царское государство получило восточную часть Украины до Днепра, включая Киев, и вернуло район Смоленска на севере. В следующем десятилетии турецкие вторжения на юг со стороны моря были с трудом остановлены, ценой сокращения населения большей части Украины. Этот небольшой внешний успех был между тем дополнен радикальными внутренними изменениями природы военного аппарата нарождавшегося российского абсолютизма. Именно в это время, когда сословное представительство отмирало, постоянно увеличивалась численность армии, удвоившейся С 1630 ПО 1681 Г., достигнув 200 тысяч, что сравнимо с численностью самой большой западной армии того времени410. Роль нереформированных помещичьих подразделений пропорционально снижалась. Новая укрепленная Белгородская линия все лучше защищала южные границы от набегов крымских татар, против которых эти подразделения изначально создавались. Помимо прочего, полуре- гулярные полки нового строя стали главным компонентом российской армии во время Тринадцатилетней войны с Польшей. К 1674 г. дворянство выставляло только % частей от численности кавалерии, стратегически проигрывая вооруженной огнестрельным оружием пехоте. Между тем помещиков постепенно вытесняли и из гражданской администрации. Преобладая в центральных канцеляриях в течение XVI в., они постепенно теряли свои позиции в бюрократическом аппарате XVII в., основу которого составляли квазинаследственная каста клерков на низших уровнях и коррумпированные высокопоставленные чиновники, связан ные с магнатами, в высших кругах411. Более того, в 1679 г. династия Романовых отменила местную губную систему администрации, которая ранее управлялась провинциальными помещиками, и интегрировала ее в систему централизованного управления посредством воевод, назначаемых из Москвы. Трудовая ситуация в помещичьих имениях также не была удовлетворительной. В 1658 г. были приняты законы, сделавшие крестьянский побег уголовным преступлением, но наличие южных рубежей и сибирских неосвоенных пространств создавало существенные территориальные дыры в юридической консолидации крепостничества, хотя в центральных районах страны угнетение крестьян было все заметнее: в то время как налоги в XVII в. утроились, площадь среднего крестьянского участка сократилась с 1550 по 1660 г. в 2 раза, то есть до 4-5 акров412. Безжалостное ущемление крестьян вылилось в 1670 г. в крупное восстание казаков, крепостных, городской бедноты и рабов на юго-востоке, возглавленное Разиным и сплотившее обездоленных чувашей, мари, мордву, а также вызвавшее мятежи в приволжских городах. Чрезвычайная социальная опасность, которую распространение восстания несло для всего правящего класса, моментально объединила бояр и дворян: острые противоречия прошлых десятилетий между землевладельцами были забыты в совместном и безжалостном преследовании бедноты. Военная победа царского государства над восстанием Разина, существенный вклад в которую внесли новые регулярные войска, вновь связала монархию и знать. В последние два десятилетия века пришел черед бояр—до той поры движущая сила при сменявших друг друга ленивых царях, они теперь были обузданы чрезвычайными мерами поднимавшегося абсолютизма. Крупные магнаты, вышедшие из Смутного времени, зачастую имели смешанное происхождение и не могли похвастать длинной родословной. У них почти не было причин держаться за древнюю и вызывавшую разногласия иерархию местничества или запутанную систему рангов боярских фамилий, которые вели происхождение с XIV в. Эти ранги мешали и командной системе нового военного аппарата государства. В 1682 г. царь Федор церемониально сжег почтенные книги родового старшинства бояр, в которых была записана эта иерархия, таким образом отменив ее. Это событие стало предпосылкой для расширения аристократического единства413. Были созданы условия для реконструкции всей политической системы российского абсолютизма. Государственная машина, сооруженная на этом новом социальном фундаменте, стала монументальной работой Петра I. Первое, что он сделал при вступлении на престол, —расформировал старое и ненадежное войско стрельцов в Москве, чьи выступления часто становились источником беспорядков при его предшественниках, и создал ударные Преображенский и Семеновский гвардейские полки, которые стали элитными корпусами царского репрессивного аппарата414. Традиционный дуализм дворянской и боярской частей класса землевладельцев ушел в прошлое с созданием новой комплексной системы рангов и универсализацией принципов службы, установившей для знати и помещиков единые политические рамки. Из Дании и Пруссии были импортированы новые титулы (граф, барон), чтобы ввести более сложную и современную иерархию в рядах аристократии, которая отныне социально и этимологически стала определяться службой при дворе (дворянство). Власть независимых бояр подвергалась жестокому подавлению; Боярская дума была ликвидирована, и ей на смену пришел назначаемый Сенат. Дворянство снова было инкорпорировано в усовершенствованную армию и администрацию, где они вновь стали центральными фигурами415. Вотчина и поместье были объединены в единую систему наследственного землевладения, и знать оказалась привязанной к государству универсальными обязательствами несения службы с 14-летнего возраста в армии и в бюрократии. Для финансирования этих институтов была проведена новая перепись населения, и бывшие рабы были объединены с классом крепостных, а крепостные с этих пор были прикреплены лично к своему землевладельцу, а не к земле, которую они обрабатывали. Таким образом, они могли теперь быть проданы как прусские крепостные (Leibeigene) своим хозяином. Бывшие свободные черносошные общины на севере и колонисты в Сибири стали по тому же закону «государственными крестьянами», и, хотя условия их существования были лучше, чем у частных крепостных, но они быстро деградировали в том же направлении. Патриархат был отменен, а Церковь напрямую подчинена государству с учреждением Священного Синода, чьим высшим чиновником был светский функционер. Была построена новая столица западного стиля— Санкт-Петербург. Административная система была реорганизована в губернии, провинции, дистрикты, а количество чиновников удвоилось416. Государственное управление было сосредоточено в g центральных коллегиях, управляемых коллективно. На Урале была создана современная железорудная промышленность, что сделало Россию одним из ведущих производителей металла в ту эпоху. Бюджет вырос в 4 раза, в основном за счет подушного налога на крепостных. Средние налоги на крестьян выросли в 5 раз с 1700 по 1707-1708 гг. Большая часть этого выросшего государственного дохода (от % до 4Л) была направлена на сооружение профессиональной армии и современного морского флота417 - этим двум наиглавнейшим задачам всей петровской программы были подчинены все остальные мероприятия. Во время великой Северной войны 1700-1721 гг. шведское наступление на Россию было сначала успешным: Карл XII разгромил царские войска под Нарвой, захватил Польшу и спровоцировал выступление казачьего гетмана Мазепы на Украине против Петра I. Российская победа под Полтавой в 1709 г., дополненная морским триумфом в Финском заливе и вторжением в саму Швецию, изменила баланс сил в Восточнойждена; с ее крушением царской империей Россия решила две важнейшие геополитические задачи. По Ништадтскому договору 1721 г. российские границы наконец достигли Балтийского моря. Ливония, Эстония, Ингрия и Карелия были аннексированы, у страны появился прямой морской доступ в западные страны. На юге турецкие войска почти разгромили в отдельном конфликте чрезмерно растянутые российские войска, но царю удалось выйти из войны без серьезных потерь. Вдоль Черного моря России не удалось добиться территориальных приобретений; но опасность, создаваемая вольной Сечью запорожских казаков, которые всегда препятствовали постоянному заселению внутренних украинских районов, была ликвидирована с подавлением восстания Мазепы. Российский абсолютизм вышел из двадцатилетней великой Северной войны как сильнейшая держава на всем восточноевропейском пространстве. Внутри страны было успешно подавлено восстание Булавина в низовьях Дона, направленное против возвращения беглых крепостных и введения трудовой повинности, а затянувшееся восстание башкир против российской колонизации в Волго-Уральском регионе было изолировано и также подавлено. Все же характеристика Петровского государства с его неустанным насилием и территориальными приращениями должна быть дополнена мрачной картиной отсталости общества, в котором оно существовало и которое оказывало сильное воздействие на его реальный характер. Все реорганизации и репрессии, осуществленные Петром I, сопровождались коррупцией и казнокрадством: можно пред положить, что только треть всех налоговых сборов доходили до казны418. Идея привлечь всю знать к пожизненной государственной службе доказала свою ненужность вскоре после смерти Петра. Поскольку аристократия, приученная к абсолютизму, была сформирована и закреплена, наследники Петра могли позволить себе расслабиться и отменить ее обязательства, что и было сделано в 1762 г. его внуком Петром III. К тому времени дворянство спокойно и безопасно интегрировалось в государственный аппарат. Гвардейские полки, которые создал Петр I, после его смерти в период слабых правителей на престоле—Екатерины I, Петра II, Анны и Елизаветы—стали инструментом борьбы магнатов за власть в Санкт-Петербурге. Дворцовые перевороты явились данью консолидации царского институционального комплекса: с тех пор знать интриговала внутри самодержавия, а не против него419. Восшествие на престол другого решительного суверена в 1762 г., таким образом, отметило не новую волну противоречий между монархией и аристократией, а их более гармоничное взаимодействие. Екатерина II была одной из немногих правителей России, придерживавшейся осознанной идеологии, и самой великодушной по отношению к своему классу. Жаждущая европейской славы сторонницы политического Просвещения, она создала новую образовательную систему, секуляризировала церковные земли и способствовала развитию меркантилизма в российской экономике. Денежное обращение было стабилизировано, развивалась металлургическая промышленность, вырос объем внешней торговли. Однако двумя важными вехами правления Екатерины II стало распространение крепостного сельского хозяйства на всю территорию Украины и обнародование жалованной грамоты дворянству. Условием выполнения первого мероприятия было разрушение татарского Крымского ханства и ликвидация Оттоманской власти над северным побережьем Черного моря. Крымское ханство, вассальное турецкое государство, преграждало России доступ к Черному морю, а его постоянные набеги будоражили и разоряли внутренние районы Причерноморья, делая большую часть Украины опасной и безлюдной «ничейной землей» на протяжении долгого времени после ее формального вхождения в государство Романовых. Новая императрица направила всю силу российской армии против исламского контро ля над Черным морем. К1774 г. ханство было оторвано от Порты и оттоманская граница отодвинулись к Бугу. В 1783 г. Крым был аннексирован. Спустя ю лет российская граница достигла Днестра. На новых царских прибрежных территориях были основаны города Севастополь и Одесса; казалось, что вот-вот Россия получит доступ к Средиземному морю через проливы. Последствия приобретения южных территорий в краткосрочной перспективе оказались гораздо более важными для российского сельского хозяйства. Окончательная ликвидация Крымского ханства позволила заселить и окультурить обширные украинские степи, которые впервые были превращены в обрабатываемые земли, заселенные многочисленным постоянным крестьянским населением. Управлявшаяся Потемкиным аграрная колонизация Украины представила собой величайшую распродажу земель в истории европейского феодального сельского хозяйства. Это территориальное приращение не сопровождалось, однако, техническим прогрессом в сельской экономике: это был экстенсивный рост. В социальном отношении свободные и полусвободные жители приграничных регионов были низведены до крепостного статуса крестьян центральной части России, резко увеличив численность крепостного населения страны. В период правления Екатерины II объем денежных оброков, выплачиваемых крепостными, вырос более чем в 5 раз; правительство отказалось от любых ограничений барщины; огромное количество государственных крестьян было передано в руки ведущих магнатов для более интенсивной частной эксплуатации. Этот драматический заключительный эпизод закрепощения крестьянских масс был встречен последним и самым большим восстанием под предводительством казаков, возглавленным Пугачевым. Это был сейсмический бунт, который потряс Приволжский и Уральский регионы, мобилизовав огромные разнородные массы крестьян, металлургических рабочих, кочевников, горцев, раскольников и поселенцев в финальной, безысходной атаке на воцарившийся порядок420. Царские города и гарнизоны, однако, выстояли, пока имперская армия разворачивалась, чтобы подавить восстание. Его поражение означало, что восточный фронтир теперь был закрыт. Российские деревни с тех пор погрузились в спокойствие. Жалованная грамота дворянству, дарованная императрицей в 1785 г., завершила длинное путешествие крестьян в крепостное состояние. Этим документом Екатерина II гарантировала аристократии все ее привилегии, освободила от обязательной службы и обеспечила ее полный юридический контроль над крестьянами: часть провинциальных административных функций была делегирована местной знати421. Типичная парабола восходящего абсолютизма теперь была завершена. В XVI в. монархия поднималась в согласии с дворянством (эпоха Ивана IV); в XVII в. они время от времени сталкивались в жестокой схватке, при этом доминировало боярство, происходили комплексные сдвиги в государственном аппарате и социальные волнения вне его (эпоха Михаила I); монархия достигла уровня безжалостного самодержавия к началу XVIII в. (эпоха Петра I); впоследствии монархия и знать восстановили спокойствие и взаимное согласие (эпоха Екатерины II). Мощь российского самодержавия вскоре была закреплена и его международными успехами. Екатерина II, главный инициатор разделов Польши, получила и главные приобретения от их завершения в 1795 г. Царская империя увеличилась примерно на 200 тысяч квадратных миль и почти достигла Вислы. В течение следующих ю лет на Кавказе была присоединена Грузия. Однако превосходство самодержавного государства было продемонстрировано всей Европе в период грандиозной проверки сил Наполеоновскими войнами. С точки зрения социального и экономического развития российский абсолютизм был самым отсталым на Востоке, тем не менее на всем континенте он оказался единственным старым порядком (ancien regime), который смог политически и на поле боя успешно сопротивляться французским атакам. Уже в конце XVIII в. российская армия впервые проникла в глубь Запада—в Италию, Швейцарию и Голландию, чтобы потушить языки пламени буржуазной революции, распространявшиеся Консульством. Новый царь Александр I принял участие в неудачных Третьей и Четвертой антинапо- леоновских коалициях. Но в то время как австрийский и прусский абсолютизм потерпели поражение при Ульме и Ваграме, Йене и Ауэрштадте, российский абсолютизм получил передышку по условиям Тильзитского мира. Разделение сфер влияния, закрепленное соглашением между двумя императорами в 1807 г., позволило России приступить к покорению Финляндии (1809 г-) и Бессарабии (1812 г.) за счет Швеции и Турции. На конец, когда Наполеон начал свое полномасштабное вторжение в Россию, оказалось, что «великая армия» была не в состоянии разрушить структуру самодержавного государства. Победоносная в начале своего похода, французская армия была абсолютно разбита российским климатом и инфраструктурой; а на самом деле — необъяснимым сопротивлением феодальной среды, которая была настолько первобытной, что оказалась нечувствительной перед лезвием буржуазной экспансии и раскрепощения, пришедшего с Запада, хотя и притупленного бонапартизмом422. Отступление из Москвы означало, что французскому доминированию на континенте пришел конец: через два года российские войска раскинули бивуаки в Париже. Царизм вошел в XIX в. как успешный жандарм Европы, охраняющий ее от революций. Венский конгресс закрепил его триумф: еще один «кусок» Польши был аннексирован, и Варшава стала русским городом. Спустя три месяца по настоянию Александра I был создан Священный Союз для обеспечения королевской и церковной реставрации от Гвадарамы до Уральских гор. Система царского государства, сложившаяся после Венского конгресса, не затронутая никакими реформами, сравнимыми с австрийскими или прусскими, не имела аналогов нигде в Европе. Государство было официально объявлено самодержавным: царь управлял в интересах всей аристократии от своего имени423. Феодальная иерархия при нем была скреплена самими карьерными ступенями государственной службы. Указом Николая I от 1831 г. была создана современная система рангов для аристократии, привязанная к иерархии государственной бюрократии, и наоборот. Те, кто занимал определенные позиции в системе государственной службы, получали соответствующее аристократическое звание, которое, начиная с определенной ступени, становилось наследственным. Аристократические титулы и привилегии оставались связанными политической системой с различными административными функциями вплоть до 1917 г. Класс землевладельцев, тесно связанный с госу дарством, контролировал около 21 миллиона крепостных. Он также был весьма сильно стратифицирован: Vs крестьян были прикреплены к землям, принадлежавшим Vs собственников, в то время как высшая знать— не более 1% дворян как таковых—владели поместьями, населенными Уз всех крепостных крестьян. Мелкие собственники, владевшие менее чем 21 душой, были исключены из дворянских собраний с 1831-1832 гг. Российская аристократия продолжала ориентироваться на службу государству в течение XIX в. и с неохотой занималась управлением своими поместьями. Немногие дворянские семьи имели местные корни более чем во втором-третьем поколениях; отсутствующие владельцы были обычным делом: дом в городе, столичный или провинциальный, был идеалом для средней и высшей аристократии424. Положение в государственном аппарате к тому времени стало традиционным способом достичь этого идеала. Само государство владело землей с 20 миллионами крепостных, что составляло % крестьянского населения России. Таким образом, это был самый гигантский феодальный собственник в стране. Армия формировалась рекрутским набором из крепостных, наследственная аристократия занимала офицерские должности в соответствии со своим рангом. Великие князья занимали должности Главных инспекторов армии и в Генеральном штабе. Вплоть до Первой мировой войны главнокомандующими были кузены и дяди царя. Церковь являлась частью государства, подчиненной бюрократическому аппарату (Священный Синод), чей глава, обер-прокурор, был гражданским чиновником, подчиненным царю. Синод имел статус министерства, с экономическим отделом, управляющим церковной собственностью, где служили в основном вне штата. Со священниками обходились как с функционерами, которые имели обязанности перед государством (они должны были сообщать о признаниях на исповеди о «злоумышлениях» против государства). Государство контролировало систему образования, ректоры и профессора университетов к середине века назначались непосредственно царем или его министрами. Огромная и разрастающаяся бюрократия была интегрирована на самом верху личностью самодержца и правилами его личной канцелярии425. Были министры, но не было кабинета министров, суще ствовали три конкурирующих полицейских «роя» и объединявшее всех казнокрадство. Идеология клерикальной и шовинистической реакции, которая господствовала в этой системе, была заявлена в теории «официальной народности»: самодержавие, православие, народность. Военная и политическая власть царского государства в первой половине XIX в. продолжала демонстрировать успехи внешней экспансии и интервенционизма. Были присоединены Азербайджан и Армения, постепенно сломлено сопротивление горцев в Черкессии и Дагестане; ни Персия, ни Турция не были в состоянии оказать сопротивление российской аннексии Кавказа. В самой Европе российские армии подавили национальное движение в Польше в 1830 г. и революцию в Венгрии в 1849 г. Николай I, главный палач монархической реакции за рубежом, управлял единственной большой страной на континенте, не затронутой народными выступлениями 1848 г. Международная мощь царизма никогда не казалась столь великой. На самом деле, индустриализация Западной Европы сделала эту самоуверенность анахроничной. Первый серьезный шок российский абсолютизм испытал от унизительного поражения, понесенного им от капиталистических государств Великобритании и Франции в Крымской войне 1854-1856 гг. Падение Севастополя по его последствиям внутри го- и сударства может быть сравнимо с разгромом при Иене. Военное поражение, нанесенное Западом, привело к отмене крепостного права Александром II как самой элементарной социальной модернизации основы старого порядка. Но эту параллель нельзя преувеличивать. Удар по царизму был намного мягче и более ограниченным: Парижский мир не был Тильзитским соглашением. Российская «эра реформ» 1860-х гг., таким образом, была только слабым отголоском своего прусского предшественника. Юридические процедуры были немного либерализированы; сельская знать получила земство как орган самоуправления; городам дарованы муниципальные советы; введена всеобщая воинская повинность. Александр II осуществил освобождение крестьян в 1861 г. таким образом, что дворянство приобрело не меньше, чем юнкеры от реформ Гар- денберга. Крепостные получили землю, которую обрабатывали раньше в дворянских поместьях, в обмен на денежную компенсацию своим господам. Государство авансировало эти выплаты аристократии и затем в течение многих лет получало эти деньги назад с крестьян в форме «долговых выплат». В северной России, где стоимость земли была меньше и повинности осуществлялись в форме оброка, землевладельцы получили за землю плату выше рыночной в 2 раза. В южной России, где по- Социальная сущность и эволюция российского абсолютизма // Вопросы истории. 1971. Июль. С. 63. винности принимали в основном форму барщины, а плодородный чернозем обеспечивал выгодный экспорт пшеницы, дворянство обманом лишило крестьян до 25% лучших земель, принадлежавших им (так называемые отрезки)426. Крестьяне, отягощенные кредитом, таким образом, получили меньше земли, чем они раньше обрабатывали для своих семей. Более того, сама по себе отмена крепостного права не означала, что феодальные отношения в стране завершились, - не более того, чем это произошло ранее в Западной Европе. На практике лабиринт традиционных форм экстраэкономического извлечения излишков, воплощенный в обычных правах и обязанностях, продолжал доминировать в российских имениях. В своей передовой работе «Развитие капитализма в России» Ленин писал, что после отмены крепостного права «капиталистическое хозяйство не могло сразу возникнуть, барщинное хозяйство не могло сразу исчезнуть. Единственно возможной системой хозяйства была, следовательно, переходная система, система, соединявшая в себе черты и барщинной и капиталистической системы. И действительно, пореформенный строй хозяйства помещиков характеризуется именно этими чертами. При всем бесконечном разнообразии форм, свойственном переходной эпохе, экономическая организация современного помещичьего хозяйства сводится к двум основным системам в самых различных сочетаниях, именно к системе отработочной и капиталистической. Названные системы переплетаются в действительности самым разнообразным и причудливым образом: в массе помещичьих имений соединяются обе системы, применяемые по отношению к различным хозяйственным работам»427. Проанализировав сферу действия двух систем, Ленин определил, что к 1899 г. «если в чисто русских губерниях преобладают отработки, то вообще по Евр. России капиталистическая система помещичьего хозяйства должна быть признана в настоящее время преобладающей»428. Однако спустя ю лет мощные крестьянские выступления против феодальных поборов и притеснения российской глубинки во время революции 1905 г. заставили Ленина кардинально изменить свое мнение. В своем главном труде 1907 г. «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции» он отметил, что «крупное капиталистическое земледелие стоит в чисто русских губерниях безусловно на заднем плане. Преобладает мелкая культура на крупных латифундиях: различные формы крепостнически-кабальной аренды, отработочного (барщинно го) хозяйства, „зимней наемки“, кабалы за потравы, кабалы за отрезки и так далее без конца»429. После тщательного статистического анализа аграрной ситуации в целом, включая распределение земли во время первого года столыпинской реакции, Ленин суммировал свое наблюдение в заключение: «Десять с половиной миллионов крестьянских дворов в Европейской России имеют 75 миллионов десятин земли. Тридцать тысяч преимущественно благородных, а частью также чумазых лэндлор- дов, имеют свыше 500 дес. каждый, всего 70 милл. дес. Таков основной фон картины. Таковы основные условия преобладания крепостников- помещиков в земледельческом строе России, а следовательно, в русском государстве вообще и во всей русской жизни. Крепостники являются владельцами латифундий в экономическом смысле этого слова: основа их землевладения создана историей крепостного права, историей векового грабежа земель благородным дворянством. Основой их современного хозяйничанья является отработочная система, т.-е. прямое переживание барщины, хозяйство посредством крестьянского инвентаря, посредством бесконечно разнообразных форм закабаления мелких земледельцев — зимняя наемка, погодная аренда, аренда исполу, аренда за отработки, кабала за долги, кабала за отрезные земли, за лес, за луга, за водопой и так далее, и так далее без конца»430. Спустя пять лет, в преддверии Первой мировой войны, Ленин подтвердил свое суждение в более категоричной форме: «Различие между „Европой“ и Россией происходит от чрезвычайной отсталости России. На Западе аграрно-бур- жуазный строй уже вполне сложился, крепостничество давно сметено, остатки его ничтожны и не играют серьезной роли. Главным общественным отношением в области сельского хозяйства на Западе является отношение наемного рабочего к предпринимателю, фермеру или собственнику земли. В России, несомненно, уже упрочилось и неуклонно развивается столь же капиталистическое устройство земледелия. И помещичье и крестьянское хозяйство эволюционируют именно в этом направлении. Но чисто капиталистические отношения придавлены еще у нас в громадных размерах отношениями крепостническими»431. Если бы царизму удалось прочно восстановить свою власть в период контрреволюции 1907 г., то развитие капиталистических отношений в российском селе, как это предсказывал Ленин и другие социалисты, пошло бы по «прусскому пути» с появлением на селе хозяйств «юнкер ского типа», которые используют наемный труд и вовлечены в мировою торговлю, и вспомогательного слоя кулаков (Grossbauem). В своих записках, сделанных в 1906-1914 гг., Ленин постоянно предупреждал, что такое развитие вполне возможно в царской России, что являлось серьезной опасностью для революционного движения. Столыпинские реформы, в особенности, проводились, чтобы ускорить подобную эволюцию, сделав ставку на крепкие хозяйства: переход от переделов земли к наследованию крестьянских землевладений в деревнях, чтобы увеличить класс кулаков. На самом деле, столыпинская программа не смогла достичь своих целей на уровне самого крестьянства. В то время как половина всех крестьянских хозяйств к 1915 г. имела право наследования наделов, только Vio часть из них имела наделы, которые были единым целым: сохранение системы изолированных и неогороженных наделов обеспечивали сильное влияние общинных ограничений деревенского мира432. В то же время из года в год росла нагрузка задолженностей и налогов. Инстинктивная солидарность российского крестьянства против класса землевладельцев от реформ существенно не пострадала. Как позже свидетельствовал Троцкий, большевики были поражены страстным единством народных антифеодальных чувств на селе в 1917 г.433. Перенаселенность в деревнях стала серьезной проблемой эпохи позднего царизма. В последние четыре десятилетия перед 1917 г. доля крестьянских хозяйств во всей земельной собственности выросла в 1,5 раза—в основном за счет покупки земли кулаками — в то же время подушевая доля собственности крестьян упала на треть434. Крестьянские массы погрязли в трясине вековой отсталости и бедности. С другой стороны, само самодержавие в последние десятилетия не демонстрировало быстрого преобразования землевладельческой аристократии в капиталистов. Опасения «прусского пути» не оправдались. Дворянство продемонстрировало органическую неспособность последовать за юнкерами. На начальном этапе сокращение аристократической земельной собственности выглядело так, словно прусский опыт модернизации землевладельческого класса может повториться. Площадь зе мель, принадлежавших дворянству, в течение 30 лет, до 1905 г., сократилась, возможно, на треть, и главными покупателями—как и в Пруссии— были богатые купцы и буржуа. Однако после 1880 г. объем покупок земли, совершаемый богатыми крестьянами, превзошел объем покупок городских инвесторов. К 1905 г. средняя площадь купеческого имения была больше, чем у знати, но площадь земли, приобретенной кулаками, была в 2 раза меньше, чем площадь земли, приобретенной городскими жителями435. Таким образом, слой Grossbauern в самом деле начал зарождаться в России перед Первой мировой войной. Но увеличения объемов капиталистического производства по прусскому примеру не произошло. Конечно, экспорт зерна в Европу рос в течение всего века, и до, и после реформы 1861 г.: Россия в XIX веке заняла ту же позицию на мировом рынке, что и Польша, и Восточная Германия в XVI-XVIII вв., хотя международные цены на зерно с 1870 г. стали падать. Однако производительность и урожайность оставались низкими в России, так как сельское хозяйство было чрезвычайно технически отсталым. По-прежнему доминировала трехпольная система, практически не было фуражного зерна, и половина крестьян использовала деревянную соху. Более того, как мы уже видели, разнообразные феодальные экономические отношения сохранились и в сумеречный пореформенный период, препятствуя экономическому развитию больших имений Центральной России. Аристократия так и не перешла к современному и рациональному капиталистическому сельскому хозяйству. Симптоматично, что если созданные в пореформенный период земельные банки в Пруссии были успешным механизмом получения кредитов и инвестирования для юнкеров, то земельный банк, созданный в России для дворян в 1885 г., потерпел печальное фиаско: его кредиты были растрачены, а их получатели запутались в долгах436. Таким образом, несмотря на неуклонное распространение капиталистических отношений производства перед Первой мировой войной, они так и не получили полноценного воплощения, и так и остались смешанными с докапиталистическими формами. Господствующий в российской экономике сектор—сельское хозяйство—в 1917 г. содержал в себе многочисленные признаки феодальных производственных отношений. Конечно же, тем временем в городах быстрыми темпами развивалась индустриализация. К началу XX в. в России уже существовала крупная угольная, металлургическая, нефтяная и текстильная промышленности, обширная железнодорожная сеть. Многие металлургические предприятия были самыми высокотехнологичными в мире. Нет нужды подчеркивать внутренние противоречия царской индустриализации: инвестиции финансировались в основном государством, которое зависело от иностранных займов; чтобы их получить, необходимо было обеспечить платежеспособность бюджета, что реализовывалось увеличением налоговых сборов с крестьян, а это, в свою очередь, уменьшало возможность для роста внутреннего рынка, нуждающегося в инвестициях437. Для нас важен тот факт, что, несмотря на все эти препятствия, российский индустриальный сектор, базирующийся непосредственно на капиталистических отношениях производства, утроился в объеме в течение двух десятилетий до 1914 г., продемонстрировав один из лучших показателей роста в Европе438. Накануне Первой мировой войны Россия была четвертым производителем стали (выше Франции) в мире. Абсолютный объем индустриального сектора был пятым в мире. Доля сельского хозяйства составляла 50% национального дохода, доля промышленности— 20%, исключая обширную железнодорожную систему439. Таким образом, подсчитав долю городской и сельской экономики к 1914 г., мы видим, что российская социальная формация, несомненно, представляла собой сложную структуру, включавшую феодальный аграрный сектор, но объединенный агро-индустриальный капиталистический сектор в целом уже преобладал. Ленин выразил это лаконично накануне своего отъезда из Швейцарии, отметив, что к 1917 г. буржуазия уже несколько лет управляет экономикой страны440. И все же, в то время как в российской социальной формации доминировал капиталистический способ производства, в российском государстве сохранялся так называемый феодальный абсолютизм. В период правления Николая II не произошло никаких существенных изменений в его классовом характере или в политической структуре. Феодальная знать по-прежнему оставалась правящим классом в императорской Рос сии; царизм был политическим аппаратом, обеспечивавшим ее доминирование. Буржуазия по-прежнему была слишком слаба, чтобы предложить серьезные изменения, и так и не преуспела в попытке занять командные позиции в управлении страной. Самодержавие ассоциировалось с «феодальным абсолютизмом», который дожил до XX в. Поражение, понесенное в войне с Японией, и масштабный народный взрыв против режима, который произошел сразу же в 1905 г., заставили приступить к модификации царизма, что дало надежду российским либералам на эволюцию по направлению к буржуазной монархии. Формальная возможность подобного комплексного изменения существовала, как мы видим на примере Пруссии. Но на самом деле, неуверенные шаги царизма так и не приблизили его к этой цели. В результате революции 1905 г. появились бессильная Дума и бумажная Конституция. Последняя была отменена через год, после разгона первой и пересмотра избирательного ценза, предоставившего землевладельцам право голоса, равное голосам 500 рабочих. Царь имел право вето на любой законодательный акт, созданный этой прирученной ассамблеей, а министры, теперь объединенные в условный кабинет, не были ответственны перед ней. Самодержавие могло издавать законы по собственному усмотрению и по собственному усмотрению прерывать работу этого представительного фасада. Поэтому невозможно сравнивать российскую действительность с ситуацией в имперской Германии, где было введено избирательное право для всех мужчин, регулярно происходили выборы, парламент осуществлял контроль над бюджетом, и существовала неограниченная политическая свобода. Качественные политические преобразования феодального прусского государства, создавшие капиталистическую Германию, так и не произошли в России. Организующие принципы и кадровая опора царизма остались неизменными до самого конца. Ленин в своем споре с меньшевиками в 1911 г. постоянно указывал на эту разницу: «Говорить, что в России власть уже переродилась в буржуазную (как говорит Ларин), что о крепостническом характере власти у нас теперь нечего и говорить (см. у того же Ларина) — и вместе с тем ссылаться на Австрию и Пруссию значит побивать самого себя!» Невозможно было, по мнению Ленина, перенести в Россию германский результат буржуазной революции, историю немецкой демократии, немецкую революцию «сверху» i860 г. и существующую немецкую законность441. Ленин, конечно же, не упустил значимость автономии царского государственного аппарата от феодального класса землевладельцев—автономии, встроенной в саму структуру абсолютизма. «Классовый характер царской монархии нисколько не устраняет громадной независимости и самостоятельности царской власти и „бюрократии“, от Николая II до любого урядника»442. В своих работах Владимир Ильич отмечал возраставшее влияние промышленного и аграрного капитализма на политику царизма и роль буржуазии как прослойки. Но он всегда был категоричен в своих характеристиках фундаментальной социальной природы российского абсолютизма. В апреле 1917 г. он заявил: «До февральско- мартовской революции 1917 г. государственная власть в России была в руках одного старого класса, именно: крепостнически-дворянски-поме- щичьего, возглавляемого Николаем Романовым»443. В самом начале работы «Задачи пролетариата в нашей революции», написанной сразу после его прибытия в Петроград, читаем: «Старая царская власть, представлявшая только кучку крепостников-помещиков, командующую всей государственной машиной (армией, полицией, чиновничеством) ,..»444. Эта простая формулировка была чистой правдой. Однако ее последствия еще нуждаются в исследовании. Резюмируя вышесказанное, скажем, что в последние годы царизма существовало серьезное несоответствие между социальной формацией и государством. В российской социальной формации доминировал капиталистический способ производства, но российское государство оставалось феодальным абсолютизмом. Такое сочетание элементов нуждается в теоретическом осмыслении и объяснении. В настоящий момент необходимо рассмотреть практические последствия этого сочетания для структур российского государства. Вплоть до своего последнего часа царизм оставался, по сути, феодальным абсолютизмом. Даже на завершающем этапе своего существования он продолжал политику территориальной экспансии. Сибирь вышла за пределы реки Амур, в 1861 г. был основан Владивосток. После 20 лет кровопролития в 1884 г. была присоединена Центральная Азия. В Польше и Финляндии была усилена административная и культурная русификация. Более того, институционально государство в некоторых значимых отношениях было мощнее, чем когда-либо было любое западное абсолютистское государство, потому что оно дожило до эпохи европейской ин дустриализации и смогло импортировать и применить к своей пользе наиболее современные мировые технологии. Государство освободилось от сельского хозяйства, продав свои земли, только лишь для того, чтобы укрепить свое значение в промышленности. Традиционно оно обладало шахтами и металлургическим производством на Урале. Теперь оно финансировало и сооружало большинство железнодорожных систем, которые заняли второе место в расходах государственного бюджета после вооруженных сил. В российской промышленности преобладали государственные контракты—2/з инженерной продукции было заказано государством. Тарифы были чрезмерно высокими (в 4 раза выше немецкого или французского уровня и в 2 раза —американского), так что местный капитал критически зависел от государственного надзора и защиты. Министерство финансов управляло заемной политикой Государственного банка для частных предпринимателей и установило контроль над ним и над золотыми запасами. Таким образом, абсолютистское государство стало основным двигателем быстрой индустриализации «сверху». В эпоху laissez-faire начала 1900 гг. такому чрезмерному экономическому влиянию не было аналогов на развитом Западе. Комбинированное и неравномерное развитие создало в России колоссальный государственный аппарат, контролировавший и удушающий все общество ниже уровня правящего класса. Именно государство интегрировало феодальную иерархию в бюрократическую систему, инкорпорировало Церковь и образование, а также подконтрольную промышленность, породив колоссальную армию и полицейскую систему. Этот позднефеодальный аппарат, конечно же, был детерминирован ростом промышленного капитализма в конце XIX в., так же как и абсолютистские монархии на Западе в свое время были детерминированы ростом торгового капитала. Однако парадоксально, что российская буржуазия оказалась политически намного слабее, чем ее предшественники на Западе, хотя она опиралась на гораздо более сильную экономку, чем та, которую имела западная буржуазия в переходный период в своих государствах. Исторические причины этой слабости хорошо известны и рассматривались снова и снова в работах Троцкого и Ленина: отсутствие ремесленного сословия, несколько крупных предприятий, страх перед беспокойным рабочим классом, зависимость от государственных тарифов, займов и контрактов. «Чем дольше на восток Европы,, тем в политическом отношении и слабее, трусливее и подлее становится буржуазия», - объявлено в первом манифесте РСДРП. Российское абсолютистское государство, однако, не избежало влияния класса, который стал его замкнутым и робким приложением, вместо того чтобы стать его антагонистом. Точно так же, как продажа постов в предыдущую эпоху была чутким показателем подчиненного присутствия тор гового класса в западных социальных формациях, так и пресловутые бюрократические противоречия между двумя столпами российского государства — министерством внутренних дел и министерством финансов-стали показателем влияния промышленного капитала в России. Уже к 1890 г. между этими двумя центральными институтами существовал постоянный конфликт445. Министерство финансов проводило политику, которая была созвучна ортодоксальным буржуазным целям. Его фабричные инспекторы поддерживали работодателей, которые не шли на уступки требованиям рабочих о повышении зарплаты; они были враждебны по отношению к деревенским коммунам, которые являлись помехой на пути к свободному земельному рынку. Вынужденное бороться с министерством финансов, министерство внутренних дел было озабочено сохранением политической стабильности в феодальном государстве. Помимо прочего оно должно было предотвращать общественные беспорядки или социальную борьбу. И для достижения этих целей была создана огромная репрессивная система шпионов и провокаторов. Вместе с тем МВД мало сочувствовало корпоративным интересам промышленного капитала. Поэтому оно заставляло работодателей идти на экономические уступки рабочим, чтобы те не предъявляли политических требований. Они пресекали любые забастовки, которые в любом случае были незаконными, но хотели, чтобы полицейские офицеры постоянно находились на фабриках, чтобы знать условия работы на них и удостовериться, что они не спровоцируют взрыв. Естественно, работодатели и министерство финансов сопротивлялись этому. В результате началась борьба за контроль над фабричной инспекцией, который министерство финансов удержало только после достижения договоренности о сотрудничестве с полицией. Министерство внутренних дел с бюрократическим патернализмом присматривало за сельскими общинами, с которых оно, а не министерство финансов, собирало налоги, и рассматривало их как оплот традиционной лояльности и барьер против революционной агитации. Комедийной кульминацией этих контрастов стало изобретение министерством внутренних дел полицейских профсоюзов и институционализация трудового права палачом Плеве. Бумерангом этого эксперимента вернулась зубатовщина, которая породила Гапона. Примечательно и важно, что в этой бредовой финальной попытке абсолютистское государство, которое в разное время включило знать, буржуазию, крестьянство, образование, армию и промышленность, создало даже собственные профсоюзы под эгидой самодержавия. Грамши резко заметил: «В России государство было всем, граждан ское общество было первобытным и студенистым»53, что являлось сущей правдой. Однако Грамши так и не удалось понять, почему так произошло: ему осталось недоступным научное определение исторического характера абсолютистского государства в России. Сейчас мы в состоянии исправить этот пробел. Поскольку мы рассматриваем российский абсолютизм в контексте общего процесса европейского развития, все становится на свои места. Его очертания сразу делаются очевидными. Самодержавие было феодальным государством, хотя сама Россия к XX в. представляла собой сплав социальной формации, в которой доминировал капиталистический способ производства; влияние капитализма на структуру царизма вполне заметно. Его настоящее время—это не время империи Вильгельма или Третьей республики, их конкурентов и партнеров: его настоящими современниками были абсолютистские монархии на Западе на этапе перехода от феодализма к капитализму. Кризис феодализма на Западе привел к абсолютизму, который отменил крепостное право, кризис феодализма на Востоке привел к абсолютизму, который институционализировал крепостничество. Российский старый порядок пережил свои аналоги на Западе, несмотря на их общую классовую природу и функции, потому что имел другую исходную точку. В конце концов, он только усилился с приходом индустриального капитализма, бюрократически внедряя его «сверху», как его западные предшественники ко- гда-то поддерживали меркантилизм. Предком Витте был Кольбер или Оливарес. Международное развитие капиталистического империализма, распространившегося на Российскую империю с Запада, создало условия для этого сочетания самой продвинутой технологии в промышленном мире и самой архаичной монархии в Европе. Империализм, который сначала укрепил российский абсолютизм, в конечном счете поглотил и разрушил его: суровое испытание Первой мировой войны оказалось слишком сильным для него54. Можно сказать, что у него не было 53 Цель Грамши была в противопоставлении России и Западной Европы: «на Западе были правильные отношения между государством и гражданским обществом, и когда государство находилось под угрозой, возникало гражданское общество». Note sur Machiavelli. P. 68. Мы еще вернемся к выводам этого ключевого замечания, в котором Грамши попытался проанализировать различные стратегические проблемы, возникшие перед рабочим классом в Восточной и Западной Европе в XX в. 54 Сам по себе царский империализм был, конечно, смесью феодальной и капиталистической экспансии, с неизбежным и критичным преобладанием феодального компонента. В 1915 г. Ленин выделил это важное различие, отметив что в России капиталистический империализм последнего типа полностью проявил себя в политике царизма в отношении Персии, Манчжурии и Монголии, шансов при прямом столкновении с индустриальными империалистическим государствами. В феврале 1917 г. он был свергнут массами за неделю. Если все это так, необходимо иметь смелость определить последствия. Российская революция абсолютно не была направлена против капиталистического государства. Царизм, который пал в 1917 г., был феодальным: Временное правительство так и не успело заменить его новым или стабильным буржуазным аппаратом. Большевики совершили социалистическую революцию, но с самого начала у них не было того главного врага, с которым столкнулось рабочее движение на Западе. В этом смысле глубокое предположение Грамши было верным: современное капиталистическое государство западной Европы осталось после Октябрьской революции новой политической целью для марксистской теории и революционной практики. Глубокий кризис, который потряс послевоенный континент в 1917-1920 гг., оставил значительное и разное наследие. Первая мировая война положила конец длинной истории европейского абсолютизма. Российское империалистическое государство было разрушено пролетарской революцией. Австрийское империалистическое государство было стерто с лица земли буржуазными национальными революциями. Уничтожение и исчезновение обоих государств было окончательным. Социализм победил в России в 1917 г. и вспыхнул на короткое время в Венгрии в 1919 г. Однако в Германии, ключевом государстве Европы, капиталистические изменения прусской монархии обеспечили сохранность старого государственного аппарата в версальскую эпоху. Два великих феодальных государства Восточной Европы пали от революций «снизу», но разного характера. Капиталистическое государство, которое было когда-то их легитимистским соратником, сопротивлялось любой революционной активности в условиях отчаяния и разрухи из-за собственного поражения в войне с Антантой. Провал ноябрьской революции в Германии, так же важный для истории Европы, как и успех Октябрьской революции в России, основывался на разной природе государственных машин, против которых они боролись. Механизм социалистической победы и поражения в эти годы ведет к основам глубочайших проблем буржуазии и пролетарской демократии, которые еще и во второй половине XX в. нуждаются в теоретическом и практическом решении. Политические уроки и последствия падения царизма до настоящего времени остаются неизученными с точки зрения сравнительного исследования современных социальных формаций. Исторический некролог абсолютизму, который испустил последний вздох в 1917 г., еще должен быть дописан. но, в целом, военный и феодальный империализм преобладал в России. См.: Lenin V. I. Collected Works. Vol. 21. P. 306.