Революция благосостояния
Новый стиль жизни требует от представителей среднего класса усвоения определенных навыков поведения, которые в прошлом «воспитывались с детства» в среде привилегированных социальных слоев. Подобные поломки социальной роли можно объяснить, используя концепцию габитуса, разработанную Пьером Бурдьё.[62] Габитус представителей постсоветского среднего класса изначально формировался в условиях экономики дефицита. Их современные потребительские практики имеют относительно короткую историю и еще только оформляются в непротиворечивую систему схем восприятия и привычного действования,[63] то есть нового габитуса «среды-II». Разрыв между потребительскими практиками, сложившимися на ранних стадиях развития, и практиками, усвоенными после перехода к рынку, создает ситуацию, когда специфический габитус постсоветского среднего класса получает транзитивный характер. В нем присутствуют как элементы, характерные для быта советских специалистов, так
и инновации, усвоенные за последние 15 лет рыночной экономики и резкой социальной поляризации: технологизация быта, наем домашней прислуги, инвестиции в дополнительное образование и здоровье и, главное, иной способ потребления товаров и услуг, ориентированный на удовлетворение растущих потребительских желаний.[64] Практики потребления стали материалом для выстраивания стратификационных границ, определяющих принадлежность к среднему классу и его специфический габитус.
Основания «нового быта включают собственную недвижимость, выбор престижного образовательного учреждения для детей, доступ к качественному медицинскому обслуживанию и рекреативным сервисам. Когда основные условия созданы, открываются возможности для удовлетворения потребительских фантазий, связанных с индивидуальными вкусами (предпочтениями). На этой стадии проявляются нюансы потребительских стратегий. Покупатели принимают решения: на что потратить текущие средства? На дизайнерское оформление жилья или на квартиру в более престижном районе? На обновление транспортного средства или дополнительный (к уже имеющимся) образовательный сервис для ребенка? На отпуск в Европе или на приобретение загородной собственности?
Представители формирующегося российского среднего класса начинают называть большую по размеру комнату в квартире холлом, на стенах которого размещают товары престижного потребления и предметы искусства, им «хочется, чтобы дома был камин» (м., 38 лет, директор по персоналу). С одной стороны, российские «средние» жаждут нового уровня комфорта, с другой — очевидно стремятся к демонстративному потреблению высшего класса. Одна из информанток, например, планирует выехать жить в пригород, ориентируясь на модель коттеджа, характерную для американского среднего класса: «Мне кажется, что для нашей семьи большой комфортный коттедж — единственное решение, нам тесно в городской квартире» (ж., 30 лет, экономист).
В желаниях людей из российского среднего класса отражаются трудные поиски собственного стиля: «Она [подруга информантки из
той же социальной среды] мечтает, чтобы люстра была старая и хрустальная, как в Эрмитаже» (ж., 32 года, журналист). Никто не желает быть совершенно незаметным и в то же время полностью отличаться от других: «Нам хотелось обставить новую квартиру не хуже, чем у других» (ж., 36 лет, менеджер). «Средние» россияне осваивают стратегию балансирования между типичностью и уникальностью, между ограниченными доходами и избыточными тратами, между возможными и желаемыми образцами потребления.
В виду отсутствия общей «системы схем восприятия и оценивания», то есть габитуса, представители постсоветского среднего класса ориентируются на модели потребления среднего класса западных обществ, а также на собственные интерпретации потребительского стиля дворян досоветской России. Кроме того, журнальный и книжный рынок наводнен «советами по стилю». Мужские и женские глянцевые журналы, книги, посвященные манерам и формам статусной самопрезентации, составляют часть литературного багажа россиян из среднего класса (Чернова, 2003). Они помогают создавать стилистически цельные ансамбли потребляемых товаров и услуг, которые бы подчеркивали вкус и выстраивали символические границы как с нижним классом, так и с группой российского общества, обеспеченной выше среднего уровня.
Можно констатировать гибкость и изменчивость стратегий потребления постсоветского среднего класса. Например, новой тенденцией, получившей массовое распространение с 2005 г., можно считать вовлечение значительной части населения в получение кредитов, доступ к которым в предыдущие годы был очень ограничен. Первая лавина, когда резко возрос объем выданных кредитов, была в 1993— 1994 гг. После 1994 г. кредитование было приостановлено, финансовые структуры «расхлебывали» последствия невозвратов. А с 2004 г. опять наблюдается пропаганда и активность в сфере кредитования населения. Эти тенденции связаны со стабилизацией курса рубля, экономическим ростом и появлением надежды на лучшую жизнь (Орешкин, 2006).
Итак, потребление нового среднего класса можно описать с помощью трех маркеров. Во-первых, средний класс формирует потребительские стратегии, которые носят перспективный и долгосрочный характер. «Средние русские» в первую очередь вкладывают в недвижимость, образование (свое и особенно детей) и здоровье. Во-вторых, практики потребления, представленные в интервью, дают возмож
ность назвать их глобальными потребителями, поскольку они ориентируются на стандарты образа жизни среднего класса богатых западных стран (коттеджи, дорогое образование, наемный домашний труд, потребление «культурных ценностей»).
Представления о западных стандартах потребления часто мифологизированы — они почерпнуты из медиа и/или сформулированы благодаря личному опыту посещения этих стран. Наряду с этим прослеживается ориентация на «потребительское славянофильство». В интервью воспроизводятся отсылки к стилистическим образцам русской дворянской усадьбы XIX в., почерпнутые как будто из произведений Гончарова, Лескова или Тургенева (представления о «хорошем образовании», «верные Арины Родионовны» и пр.). Отчасти это происходит потому, что «характер приобретаемых благ определяется не тем, кто ты есть, а тем, кем ты хочешь казаться» (Радаев, 2005: 10). В-третьих, при общей направленности на приобретение долгосрочных товаров и услуг огромное значение придается комфорту и гедонистической интерпретации потребления.Тенденцию трансформации социалистических обществ в общества потребления Жан Бодрийяр отмечал еще в 1970 г.: «...в социалистических странах мы также видим, что “Революция благосостояния” приходит на смену политической и социальной революции» (Бод- рийяр, 2006: 75). Общие, как для социалистических, так и для капиталистических обществ второй половины ХХ в., тенденции «потребительского поворота» выразились в том, что «биографии героев производства уступают повсюду сегодня место биографиям героев потребления» (Бодрийяр, 2006: 70), причем не только в странах Запада. К концу ХХ в. в постсоветской России на примере среднего класса мы можем наблюдать, как общество труда постепенно трансформируется в общество потребления.
Еще по теме Революция благосостояния:
- Неоконсервативная революция.
- Распределение продукции колхозного производства и колхозных доходов. Рост благосостояния колхозного крестьянства.
- Рост материального благосостояния и культуры трудящихся.
- Концепция государства всеобщего благосостояния
- 6. Причины победы революции. Международное значение Великой Октябрьской социалистической революции
- Несостоявшаяся контрацептивная революция 100 лет топтания на месте
- Революция благосостояния
- § 3. Государственность и революция
- Город и революция
- Крестьяне и революция
- ПОЛИТИКА В ПЕРИОД РЕВОЛЮЦИИ: ЗАКОНЫ «СОЦИАЛЬНОГО ИЛЛЮЗИОНИЗМА» И «ПОЗИТИВНОЙ И НЕГАТИВНОЙ ПОЛЯРИЗАЦИИ»