<<
>>

Новый быт и мир чувств

  В современном российском контексте общие тенденции индивидуализации, развитие общества риска и рефлексивной модернизации, приведшие к повышению значимости приватного, преломляются в контексте сильного социального расслоения, когда новые практики сочетаются с наследием советских образов социального взаимодействия.
Это означает, что разрыв с прошлым предполагает его невольное воспроизводство в новых условиях. Границы приватного и публичного были проницаемыми в советском обществе — государство постоянно вмешивалось в приватную сферу, создавая ограничения индивидуализации и осуществляя контроль, основанный на круговой поруке. С другой стороны, частные отношения пронизывали советское публичное, например, в виде важности дружеских и любовных отношений на рабочем месте в условиях весьма умеренной трудовой нагрузки. Рост рынка, гражданского общества, национального государства — появление публичности — приводит к формированию приватного и интереса к нему. Продвижение ценностей индивидуализма происходит в контексте отказа от советских коллективистских практик (Хархордин, 2002) и советского типа общественного участия (Волков, 1997). Приватность оказывается укрытием, которое пространственно и темпорально ограждает индивида и семью от внешнего мира — от публичности, государства и рынка.

В России реализуется с определенными издержками либеральная модель построения частной сферы, при которой общество представляется не как совокупность различных коллективов и корпораций, а как совокупность индивидов и их семей. Тенденции приватизации и индивидуализации — это основные темы современных постсоциали- стических трансформаций.

Конструирование приватности в современном российском обществе (индивидами, семьями, рынком) происходит в контексте изменения социальной политики, когда государство отказалось от многих функций, которые оно выполняло в советское время.

При этом государство стремится не утратить полный контроль над частной жизнью граждан, о чем свидетельствует, например, демографическая политика 2000-х гг. Приватность оказывается значимой потому, что включенность в конкуренцию рыночных отношений в современных российских формах истощает силы индивида, институциональное доверие чрезвычайно низко, российское общество может быть описано как общество рисков с высокой степенью неопределенности и новыми угрозами личной безопасности (Бек, 2000; Яницкий, 2004). Период экономических кризисов 1990-х гг. продемонстрировал российскому обществу, что именно семья и близкие социальные сети являются наиболее надежным ресурсом выживания, локусом жизненных стратегий и идентичности. Безопасность, хотя бы относительная, дистанцирование от внешних деперсонифицированных агентов и социальных сил повышают значимость приватности в обществе риска. Частная сфера является важной «визитной карточкой» для родственников и все более тщательно выбираемых друзей. Сфера приватности — это сфера домашнего мира, сфера отношений с «пониманием без слов», это мир доверия, где личность может проявляться в своеобразии вкусов и стилей потребления. В этом мире работа становится заботой, а забота — работой, которую чрезвычайно трудно измерить в определенном эквиваленте. Этот мир ассоциируется с уютом, комфортом, добровольным выбором. Он строится как отгороженный от агрессивного публичного с помощью ресурсов рынка и персонифицированных сетей. Однако приватный мир далек от идеала гармонии отношений, он полон напряжений и пронизан конфликтами. Новый тип семей, где все построено на переговорах, оказывается хрупким и зависит от экономического, социально-политического и культурного контекстов. Граница между приватным и публичным размыта.

Дом среднего класса является «закрытым», т. е. отгороженным от внешнего мира во всех смыслах этого слова. Информанты стремятся сделать жилье закрытым от посторонних людей, от взглядов, звуков и запахов, проникающих в квартиру извне.

Доступ в дом или квартиру людей, не являющихся ее обитателями или их близкими, жестко контролируется, а пребывание в квартире таких людей часто рас

сматривается как проблема. Приватизация сказывается в том, что строится «железный занавес», отделяющий дом-крепость от бурь внешнего мира. Внутри домашнего пространства предпринимаются усилия по реализации проектов защищенности, комфорта, автономии, невмешательства, удовольствия. С другой стороны, для формирования такой приватности необходима коммерциализация домашнего труда. Домашний комфорт покупается за счет нянь и уборщиц. Притом воспроизводится гендерное неравенство и происходит отказ от социализма «с человеческим лицом» и демократических принципов самообслуживания.

Неразвитость публичной сферы сказывается и на организации приватной сферы. Нехватка четких процедур и дефицит доверия к социальным институтам часто приводят к тому, что попытки строить новый быт за счет новых рыночных механизмов терпят неудачу. Женщины и мужчины постоянно обращаются к ресурсам социальных сетей для организации ремонта, поиска нянь и уборщиц, надежных врачей и пр. Неформальный труд и неформальные тарифы зачастую оказываются предпочтительными для обеих сторон, они являются более гибкими и более экономически выгодными, однако не содержат гарантий и могут приводить к структурно обусловленным конфликтам.

Надо сказать, что новый средний класс продолжает те тенденции приватизации жизни, которые зафиксированы в исследованиях позднесоветской повседневности. Отмечается рост потребительских ориентаций, индивидуализм и пренебрежение коллективистскими ценностями, что так порицалось официальным дискурсом, предполагающим предпочтение общественного частному. Для новых слоев характерна негативная ориентация на культурные горизонты советского времени. Наши информанты говорят о том, что они не хотят жить по советским стандартам, не хотят пользоваться советской инфраструктурой, не хотят быть «советскими женщинами» и пр. Отказ от советских практик, компенсация советского минимализма и потребительского дефицита приводят иногда к эффекту демонстративного потребления, подчеркиванию различий. Это своеобразная политика идентичности среднего класса связана с формированием домашнего пространства. Новый быт выстраивается как затратная сфера, востребующая ресурсы на оплату жилья, ремонта, обстановки, домашнего труда, воспитания детей, других престижных видов потребления. Новый быт формирует новые институты, которые по

ставляет рынок. Однако к рыночным институтам существует сильное недоверие, которое компенсируется традиционными системами персонифицированных отношений найма «по знакомству» или «новым блатом».

  

<< | >>
Источник: Коллективная монография. Новый быт в современной России: гендерные исследования повседневности. 2009

Еще по теме Новый быт и мир чувств:

  1. 6.2.2 Тестирование концепций нового продукта
  2. 10.2.2 Исследования чувствительности К цене
  3. О ДРЕВНЕЙ И НОВОЙ РОССИИ В ЕЕ ПОЛИТИЧЕСКОМ И ГРАЖДАНСКОМ ОТНОШЕНИЯХ
  4. Джексоновская демократия: новые слои против элиты
  5. ВЫРАЖЕНИЕ ПОЗИТИВНЫХ ЧУВСТВ
  6. Н.Е. Тихонова, Институт социологии РАН СТАНОВЛЕНИЕ НОВОЙ РОССИЙСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ: ОПЫТ ЭМПИРИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
  7. Активное чувствованиев межкультурном взаимопонимании
  8. Революция чувства
  9. 17. Сочетание идеального и чувственного элементов
  10. 10.2.2 Исследования чувствительности К цене
  11. ЧУВСТВА У АРЛЕГОВ
  12. III. МАРКСИЗМ ПРОТИВ РЕВИЗИОНИЗМА. МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКИЕ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ РАЗВИТИЯ СОЦИАЛЬНОЙ ТЕОРИИ § 1. «Новые левые» и «старые правые». У начала исследования. Антиномия частей и целого. Монизм марксизма и плюрализм ревизионизма
  13. Глава третья Переход от старой дипломатии к новой
  14. Определение новой угрозы
  15. Приложение 13. А.И. Лебедь. «Новая империя» наступает. На старые грабли. Размышления по поводу расширения НАТО (Известия. 1997. М 84)