Исследования оплачиваемого домашнего труда в контексте глобализации: краткий обзор
Наемный домашний труд — один из древнейших видов человеческой деятельности, его корни находят в эпохе рабства и колониализма
(Anderson, 2000).[28] «Профессиональная» модель бытового обслуживания сформировалась в феодальной Европе и просуществовала до 1960-х гг., когда наличие прислуги в доме было частью образа жизни высшего и среднего классов.
С конца 1980-х — начала 1990-х гг. наблюдается общемировая тенденция увеличения спроса на оплачиваемый домашний труд (Gregson, Lowe, 1994), особенно востребованного двухкарьерными семьями. Формирование современной модели наемного домашнего труда происходит в контексте глобализации и зависит от характерных для него социально-экономических, политических и культурных трансформаций.С конца ХХ в. процесс феминизации рабочей силы в странах с рыночной экономикой интенсифицируется из-за более жестких требований в сфере занятости, роста уровня разводов, сокращения числа расширенных семей, старения населения и пр. (Anderson, 2002: 104—105). Попытки индивидов и семей справиться с нехваткой времени на бытовое обслуживание и возникающим дефицитом эмоциональной заботы приводят к тому, что по возможности все большее число домашних обязанностей делегируются рынку социальных услуг. Современные европейские обеспеченные домохозяйства имеют возможность покупать обустроенный быт «напрямую, как товар и услугу, или опосредованно через наемный труд» (Sassen, 2002: 259).
Растущий спрос на услуги так называемого нового обслуживающего класса (serving class) домашних работников переопределяет мировой стратификационный порядок. Международное разделение репродуктивного труда порождает процессы транснациональной мобильности и феминизации рабочей силы и миграции.[29] В западных обществах рынок домашнего труда в значительной мере составляют ми- грантки из стран Южной и Юго-Восточной Азии, Африки, Латинской Америки и Восточной Европы (Parrenas, 2001: 20, 69—76).
Новый мировой порядок домашней сферы (new domestic world order) поддерживается за счет женской трудовой иммиграции и захватывает нетолько постиндустриальные общества, но и страны Центральной Европы и «новые индустриальные страны» Азии (Lan, 2002: 172). Его смысл заключается в том, что женщины из слаборазвитых стран специализируются на выполнении относительно дешевых услуг по уходу за домом и детьми, давая возможность членам семей (в основном женщинам) из развитых стран заниматься высокооплачиваемой работой и карьерой (Phizacklea, 2003: 89). Вместе с тем локальные различия в организации наемного домашнего труда препятствуют формированию универсальной «мировой», или «европейской», модели коммерческих услуг по уходу за домом. Различия связаны в том числе и с тем обстоятельством, что рынок домашних работников не исчерпывается транснациональными трудовыми мигрантами. Значительный его сегмент составляет «местная» рабочая сила.[30]
В конце ХХ в. феномен женской миграции становится основным предметом дискуссии о мировом рынке домашних услуг. В дебатах о наемном домашнем труде участвуют исследователи, придерживающиеся феминистских позиций, специалисты по изучению транснациональных миграций, неформальной/теневой экономики, институтов гражданского общества. Так или иначе, все исследования касаются
проблемы эксплуатации мигранток-домашних работниц, проживающих в обслуживаемых домохозяйствах, и нарушения их трудовых, политических и социальных прав в принимающих сообществах. Авторы анализируют несколько уровней социальных отношений, конструирующих маргинальное положение наемных работниц: отношения с работодателями, отношения с государством и принимающим сообществом, отношения с отправляющим сообществом.
Анализируя взаимодействия домашних работников с работодателями, исследователи рассматривают механизмы воспроизводства социального неравенства и уровень автономии работниц. Например, Бриджит Андерсон показывает, каким образом статус нелегальных иммигранток обусловливает организацию повседневной жизни и работы проживающей в семье домашней прислуги (live-in) в пяти европейских городах (Афинах, Барселоне, Болонье, Берлине и Париже) (Anderson, 2000).
С одной стороны, поселяясь в доме нанимателей, домработницы одновременно решают проблемы жилья и заработка, снижая тем самым экономические издержки, находя надежное укрытие от полиции, быстрее овладевая иностранным языком и осваивая незнакомую культуру. С другой стороны, женщины попадают в зависимость от своих «хозяев», регулирующих уровень оплаты и условия труда (Anderson, 2002: 106—107). Подобное наблюдение сделала и Р. Парреньяс, изучавшая жизнь филиппинских домработниц в городах Европы и США. По ее словам, мигрантки, проживающие в семьях, «в отличие от приходящих (временных) работников, оказываются практически в социальной изоляции, полностью концентрируясь на частной жизни нанимающей их семьи» (Parrenas, 2001: 160—163).Несмотря на большие потоки нелегальной миграции, западные государства осуществляют попытки формализации рынка домашних работников. Сабина Хесс обращает внимание на такую получившую распространение в последнее десятилетие форму домашнего труда, как au pair, что в буквальном переводе означает «на равных». Au pair рассматривается как форма культурного обмена и осуществляется при поддержке некоммерческих организаций.[31] Связанные с этим контрак
том трудовые права и обязанности минимально регулируются законодательством и в значительной степени переходят в зону властных полномочий работодателя. На уровне повседневности отношения, связанные с выполнением домашних обязанностей, регулируются логикой и правилами «моральной экономики», когда домашняя работа рассматривается не как труд, а как разновидность помощи за возможность получения визы, проживания и работы в западноевропейской стране. Таким образом, в отношениях с au pair принимающая сторона опирается на концепцию семьи, согласно которой родные обязаны помогать друг другу безвозмездно. В свою очередь приезжие, находящиеся в информационном вакууме относительно своих прав и обязанностей, ведут постоянную работу по установлению границы между рабочим местом и домом, рабочим и свободным временем, оплачиваемой работой и помощью в качестве члена семьи (Hess, Puckhaber, 2004: 73).
Николь Констебль анализирует другой сегмент мирового рынка домашнего труда: отношения работодателей и филиппинских домработниц в Гонконге (Constable, 2002).[32] Ее исследование показало, что живущая при домохозяйстве прислуга становится «членом семьи», но на особых правах. Фактически она постоянно находится под контролем работодателей, жестко регламентирующих не только ее работу,
но и телесные практики (сексуальность, выбор одежды, еды, гигиенических процедур и пр.), эмоциональные проявления и социальные связи, а также свободу распоряжаться личным временем и пространством. Тем самым исследовательница доказывает, что даже наличие официального контракта не гарантирует мигрантке личной независимости от работодателя. Другие исследователи также подтверждают, что уборщицы оказываются в двойном подчинении, находясь одновременно в позиции наемного работника и в позиции младшего «члена семьи» (Parrenas, 2001: 179—185), сопоставимой со статусом ребенка (Gregson, Lowe, 1994: 56).
Проблема маргинального статуса домашних работниц-мигранток и дефицита их прав воспроизводится и на уровне взаимоотношений с обществом-реципиентом. Эти отношения исследуются из перспективы социалистического феминизма, сторонники которого ставят вопрос о низкой социальной ценности оплачиваемого домашнего труда в принимающем сообществе и соответственно низком статусе домработниц. Как отмечает исследовательница Грейс Чанг, в американском обществе к женщинам-мигранткам, восполняющим дефицит заботы, «публично относятся, как к невидимым или, в лучшем случае, как к “предметам одноразового использования”» (Chang, 2000: 219). Чанг и ее коллег интересует, каким образом дискурсивно, институционально и практически формируются, воспроизводятся и разрушаются подобные представления.
Критический анализ национальных миграционных политик и трудовых законодательств свидетельствует о маргинальном гражданском статусе иммигранток-домработниц в стране пребывания. Исследователи уделяют внимание проблемам нарушения прав мигранток-убор- щиц, (сексуального) насилия со стороны работодателей, эксплуатации, расизма и торговли людьми (Phizacklea, 1998; Anderson, 2000; Chang, 2000; Parrenas, 2001; Anderson, 2002; Lutz, 2002; Zarembka, 2002).
Отвечая на подобные «вызовы» принимающей стороны, мигрант- ки разрабатывают политические стратегии сопротивления насилию, нарушению прав, стремясь преодолеть слабость государственных программ. В частности, они осуществляют попытки создания общественных движений, негосударственных иммигрантских организаций и профсоюзов работников, выполняющих услуги по уходу за домом (home-care workers). Установление диалога с государством повышает жизненные шансы домработниц-мигранток в стране пребывания, как например в случае Италии и США, избравших политику интегра
ции иммигранток из Филиппин, Латинской Америки и Азии в принимающие сообщества (Parrenas, 2001).
Третий аспект изучения наемного домашнего труда связан с темой транснационализма. В современных социальных исследованиях транснациональная домашняя работа описывается с помощью таких конвенциональных терминов, как «новое международное разделение репродуктивного труда» (Parrenas, 2001) или «расовое разделение репродуктивного труда» (Anderson, 2002). В рамках данного подхода женщины-мигрантки из беднейших регионов мира рассматриваются не просто как домашняя прислуга, обеспечивающая быт европейских домохозяйств, но как добытчики, продолжающие поддерживать свои собственные семьи, матери, обеспечивающие своих детей, которых они оставляют на родине на своих родственниц или оплачиваемых работниц, возможно, также мигранток. Этот феномен получил название «глобальной цепочки заботы» (the global care chain) (Ehrenreich, Hochschild, 2002). Таким образом, повседневная жизнь мигранток включена в пространство множественных, устойчивых, пересекающих национальные границы социальных связей, которые существуют в виде транснациональных сетей. Исследователей занимает вопрос о том, каким образом осуществляется «транслокализация заботы», конструируется концепция дома в ситуации дистанционного взаимодействия трансмигранток с покинутыми семьями, а также их собственная транслокальная идентичность (Chang, 2000; Parrenas, 2001).
Итак, исследования домашних работников в современном мире демонстрируют сложную динамику отношений между «обслуживающим классом» мигрантов и представителями среднего и высшего классов, покупающими их труд.
Как правило, последние, основываясь на разнице гражданских статусов и прав, занимают доминирующее положение в отношениях, устанавливая границы контроля прислуги, степень ее уязвимости, баланс между ее работой и личной жизнью и т. д. Транснационализация домашнего труда воспроизводит мировой гендерный порядок. Грязную работу, заботу о доме и уход за слабыми и зависимыми в семьях обеспеченных классов выполняют женщины, принадлежащие к низшим социальным слоям, находящиеся на периферии рынка занятости, обладающие уязвимым гражданским статусом.Я уже упоминала о локальных — национальных — различиях в организации оплачиваемого домашнего труда. Российский случай
также требует внимательного изучения. Особенности формирования рассматриваемого сегмента занятости в российском обществе связаны с его геополитическим постколониальным контекстом, со спецификой развития рынка социальных услуг и с его культурными традициями. Однако гендерная типизация домашнего труда — его «женский характер» — воспроизводится и в российском обществе. Ниже я представляю анализ отношений домработниц и работодателей в современном российском обществе в гендерной перспективе.