Право и государственное принуждение: критический подход
Сторонники социокультурной парадигмы отвергают основополагающий для юридического позитивизма принцип определения понятия права через понятие принудительной нормы. Многие современные юристы, лаже не относящие себя к юридическому позитивизму, считают существенным признаком права принуждение. Нормам права в отличие от иных норм приписывается свойство принудительности, сила принуждения; пли право рассматривается как явление, состоящее из двух элементов: норм и принуждения. Как отмечает отечественный исследователь М.И. Байтин, Поткав А В., Тимошино Е В. Общая теория права. СПб , 21105 С 114—115 в стечествснной правовой науке, как известно, подвергнута справедливой критике в качестве одной из ошибок прошлого, связанной с именем Вышинского, формулировке!, сводящая право к ме- рам принуждения: будто все его применение «обеспечивается нри- нудтельной силой государства»'. Подобные выражения исследователь сегодня считает неприемлемыми, поскольку большинство граждан добровольно и сознательно сообразуют свое повеление с нормами права Вместе с (ем в теоретико-юридическом плане это положение сохраняется, поскольку оно используется для определения понятия права в его отличии от морали. Однако в отличие от норм морали, корпоративных и иных социальных норм, — продолжает М.И Байтин, — за правом всегда «стоит» аппарат государства, способный в случае нарушения правовых норм принудить к их соблюдению. Стало быть, не в «обеспечении права принудительной силой! государства», а в возможности государственного принуждения как гарантии реализации, охраны правовых норм от нарушений состоит одна из наиболее важных особенностей нрава Разумеется, элемент принуждения имеет какое-то отношение к правовой реальности в целом, но суть проблемы заключается не в этом очевидном замечании. Речь идет о том. что многие сторонники юридического позитивизма рассматривают право исходя из понятия принудительности как формального признака права. Известный русский юрист А.С. Ящеико комментировал эту мысль следующим образом: Мнение эю исходи! из предположения, что в разнообразии материального содержания положительных юридических норм нельзя открьмь никакого общего принципа, но что можно найти такой общий принцип лишь в юн форме, какую получают юридические нормы Под формой в данном случае разумеется не что иное, как, с одной стороны, источники норм (в смысле органов, дающих жизнь праву), с другой стороны, характер принудительности этих норм115 116. Наиболее последовательным сторонником определения права по формальному признаку был Г.Ф. Шершеневич. Без таких формальных понятий, — полагал он, — отдельные теоретические науки будут всегда страда (ь неточностью своих заключений Только при помощи формальною понятия о праве возможно решшь сомнение, составляет ли данный случай юридический вопрос и где юридическая сторона граничит с другими сторонами1 Один из крупнейших русских юристов и теоретиков права — //.М. Коркунов отмстил то обстоятельство, что принуждение является не столько формальным, сколько метафизическим признаком права, имеющим длительную культурную традицию. Еще в Средние века. — отмечал он, — было весьма распространено воззрение, признающее принуждение существенным, отличительным признаком права. Но особенное развтие оно получило с начала прошлого столетия, когда право как совокупность норм, осуществление коюрых поддерживается принуждением, было противопоставлено нравственности, нс допускающей вовсе принуждения, (ребуюшей непременно свободного подчинения117 118. Кант и Фихте довели это различие до прямой противоположности права и нравственности как правил внешней и внутренней жизни человека. Основанием такому противоположению служил, по мнению Коркунова, картезианский дуализм. Если дух и материя признаются двумя независимыми субстанциями, то внешний и внутренний мир являются двумя совершенно разнородными сферами. Между ними нет взаимной связи, взаимного влияния, каждый из них существует сам по себе, у каждого свои особые законы, в каждом действуют и особые силы. Поэтому право как внешний порядок не может поддерживаться внутренними стимулами. Оно опирается исключительно на внешнюю силу, на принуждение. Между принуждением и духовной жизнью нет ничего общего, нет никаких соединяющих переходов. Принуждение, следовательно, есть последнее основание действия права. Таков последовательный вывод, к которому приводит абсолютное разграничение внутренней и внешней сферы человеческой! жизни. Но подобное разграничение Коркунов отвергал, полагая, что духовная и физическая стороны нашего бытия не суть две старательно размежеванные половинки, а, напротив, они взаимно проникают друг в друга, они на каждом шагу приходят во взаимное соприкосновение. Он утверждал, что «принуждение и духовные стимулы идут всегда рука об руку, обусловливая друг друга»119. Л.И. Петражицкий (1867—1931) Приписывать нормам права свойство принудительности, принудительную (в физическом, материальном смысле) силу или видеть во внешнем принуждении одну из «сторон» или «элементов» права представляется по меньшей мере неточным, утверждал Петражицкий. Право не может рассматриваться как нечто физическое, ни мускульными, ни иными физическими силами и свойствами оно обладать не может Возможно, подобная критика выглядит результатом «стишком буквального» толкования юридических понятий. Однако если оказывается, что юриспруденция, которая гордится точностью своих формулировок, целиком основана на метафорах, то данная ситуация нс может считаться нормальной. Но даже если и не быть столь строгим к буквальным толкованиям, то смысл теорий, видящих в принуждении отличительный! признак права, может состоять лишь в указании некоторой связи между нормами права, с одной стороны, и действиями людей, состоящими в применении их физических СВОЙСТВ И сил, — С другой. Для выявления ЭТОЙ! связи следует исходить из того, что эти теории не утверждают, будто критерием является фактическое осуществление или неосуществление физического принуждения для достижения исполнения известного требования. Напротив, фактическое применение физической силы для осуществления некоторого требования, с одной стороны, нс является само по себе достаточным критерием для признания этого требования правовым, а с другой стороны, оно и не требуется для того, чтобы данное требование получшю или сохранило характер правового. Фактически принуждение может исходить от разных лиц и со- веришься на почве различных, в том числе и неправовых, требований и норм. Сторонники теории принуждения вполне это осознают, поэтому имеют в виду только действия определенных лиц. призванных к осуществлению правового принуждения, и притом не произвольные действия этих лиц, а совершаемые по определенным правилам во исполнение предоставленного им со стороны правопорядка полномочия или лежащей на них обязанности. Обыкновенно это выражается указанием на то, что имеется в виду организованное, упорядоченное принуждение, принуждение со стороны определенных органов государственной власш и т.п. Вместе с тем это организованное принуждение вовсе не должно в смысле теорий принуждения необходимо осуществляться на деле всякий раз, когда имеется налицо правовое явление. «Такое возведение принуждения в явление, постоянно и неизменно, как бы по закону природы сопутствующее правовым явлениям, — делает вывод Петражицкий, — противоречило бы общеизвестным фактам и даже было бы совершенно нелепым»1. Прежде всего, в большинстве случаев принуждение отсутствует потому, что люди добровольно исполняют требования права. Физическое принуждение применяется лишь в тех исключительных случаях, когда нет добровольного подчинения. Но и в этих исключительных случаях принуждение по разным причинам далеко не всегда имеет место в действительности, поскольку правонарушитель может не подвергаться принудительным мерам; он может также фактически избегнуть применения таких мер путем хитрости, бегства, сокрытия правонарушения н т.п Разумеется, сторонники теории принуждения нс отрицают возможности как осуществления бесправного принуждения, так и неосуществления на деле следуемого по праву принуждения, однако они имеют в виду не то, что случается в действительности, а то, что предписывается правом. Таким образом, смысл утверждаемой связи между нормами права и принуждением сводится к тому, что неис- полняюший добровольно своей юридической обязанности по праву может или же должен быть подвергнут принудительным мерам. На случай неисполнения одной нормы права существует другая норма, предписывающая подлежащим органам власти применять принуждение. Под «принуждением» следует понимать всякие предусматриваемые правом меры, состоящие в применении физической силы для поддержания правопорядка, в том числе репрессивные меры, например заключение в тюрьму, смертную казнь и т.п. Обыкновенно представители теории принуждения выражаются так. как будто дело идет именно н только о принуждении к исполнению. Однако лишь известной части норм соответствуют, на случай их неисполнения, санкции (другие нормы), предписывающие принудительное исполнение. В большинстве случаев санкции норм права состоят в возложении на нарушителей иных невыгодных последствий, например наказания за нарушение. Однако это только предварительные разъяснения. По существу же защитники теории принуждения, по мнению Л.И. Петражиико- го, нс могут дать ответ на вопрос о том. что такое право, поскольку они имеют в виду tic произвольное насилие со стороны кого бы то ни было, а применение принуждения со стороны органов, действующих в порядке, предусмотренном правом. Получается, что теории принуждения основываются на таком же логическом круге, который заключается в теориях, исходящих при определении права из понятия государства. Кроме логического круга Петражицкнй обнаруживает в критикуемых теориях еше одну логическую ошибку — регресс в бесконечность. С точки зрения теории принуждения нормой права (х) является лишь такая норма, на случай отсутствия добровольного исполнения которой другая норма права (xl) предусматривает применение принудительных мер. Но эта норма (xl), в свою очередь, может быть правовой нормой лишь в том случае, если существует дальнейшая норма (х2), которая на случай отсутствия добровольного исполнения этой нормы (xl) предусматривает, в свою очередь, принудительные меры. Норма (х2) точно так же должна иметь дальнейшую санкцию соответствующего содержания — (хЗ), за нормой (хЗ) должна следовать санкция (х4) и т.д. — до бесконечности. Из этого следуют определенные выводы. Если предположить, что у какого-либо народа существует хотя бы одна норма, подходящая под определение теории принуждения, то отсюда следует, что у этого парода есть бесконечное число норм права. В результате доказать соответствие какой-либо нормы такому определению невозможно, ибо это требовало бы бесконечного доказательства, а всякий конец доказательства п проверки, за отсутствием дальнейшей санкции, был бы вместе с тем доказательством, что все предыдущие нормы нс суть нормы права. Другими словами, если применить критерий теории принуждения, то было бы легко относительно любой нормы убедиться, что она с точки зрения теории принуждения не есть норма права. Несмотря на подобную критику, констатирует Л.И. Петражиц- кий, сторонники теории принуждения не признают себя побежденными п приобретают все новых союзников. Подобная живучесть теории принуждения объясняется ученым тем, что юристы постоянно сталкиваются с необходимостью иметь в своем распоряжении какой-либо критерий для демаркации права и нравственности. Как отмечает Г.Ф. Шсршснсвпч. проведение разграничительной линии между правом и нравственностью возможно лишь па почве положительного права. Действительно, право и нравственность имеют общие исходные пункты, но в дальнейшем их пути расходятся, н на этом расхождении построено искание отличительных признаков каждого из этих проявлений общественности1. Однако проблема видится не только в том, что подобная демаркация может носить произвольный характер, но и в появлении непреодолимых трудностей для самой юриспруденции относительно международного права, где нет организованной исполнительной власти, нет вообще правового принуждения в смысле критикуемой теории. Единственным ответом на эту проблему является отрицание правового характера соответствующих норм, так как эти нормы не обладают тем признаком, который вводится в определение норм права, следовательно, логически невозможно одновременно утверждать и правильность этого определения, и прямо противоречащее Шершеневич Г Ф. Общая теория права. М , 1912 С 36. ему положение, что и нормы права, лишенные этого признака, суть правовые нормы. Р. Иеринг замечал по этому поводу следующее: Юридический характер международного права, равно как н постановлений основных законов, касающихся монарха, не может подлежать сомнению... Тем нс менее единственно правильный путь для определения существа права и отличия его от морали состоит в том, что удержать признак принуждения, как существенный реквизит права, но вместе с тем понять, что в упомянутых двух областях существуют такие препятствия для организации принуждения, которые не могут быть устранены. Организация принуждения не поспевает здесь за юридической нормой; последняя остается по существу своему юридической нормой и практически требует такого же неуклонного соблюдения, как и в других областях права, но принуждение отстает здесь от нормы1. Для Петражицкого же подобные признания выглядят обескураживающими. Ибо если существуют такие правовые явления. — отмечает исследователь, — которые состоят лишь из одной «стороны» правовых явлений — из норм, между тем как другая «сторона» — «принуждение» — не догнала первой и не приклеилась к ней. то где же граница между такими односторонними, но тем не менее правовыми нормами и прочими не-правовымп нормами? Как отличить эти правовые нормы, лишенные существе! того и отличительного (с точки зрения теории принуждения) признака норм права, от прочих норм, тоже лишенных этого признака и поэтому не-юридических (с точки зрения той же теории)?120 121