5.4 Гносеологические и методологические принципы философско-правового консерватизма
Философы-консерваторы XIX в. в своем большинстве нс проявляли видимого интереса к созданию теории, способной к объяснению социальных реалий. Правовая теория воспринималась ими как то, что скорее подрывает устои исконного порядка, чем их спасает. Даже крупнейшие представители консерватизма нс пытались упорядочить свои соображения относительно принципов познания права и должной правовой организации в стройную философскую систему, снабженную разветвленной и единообразной терминологией. И скептически относясь к системотворцам («доктринерам»), считая любую социальную теорию обреченной на отрыв от жизни п вражду с жизнью, говорили про прямую зависимость между отдаленностью той или иной доктрины от «запросов жизни» и стремлением этой доктрины подчинить жизнь своим схемам. «Убежденность в том, что любая теория — дискретна и даст картину только фрагментов действительности, нс будучи способной нарисовать образ действительности как целого, — справедливо отмечает А.С. Карцов, — нс оставляла ни К.П. Победоносцева, ни М.Н. Каткова»1. Консерваторы выставляли свои контрдоводы против рационалистических представлений о возможности и необходимости построения универсальной философии права на априорных основаниях. По А.С. Хомякову, «может существовать наука права по такой-то философии или по такой-то вере», но философия права вообще «есть прямая и яркая бессмыслица»143 144. Попытки западной юриспруденции создать «мнимую науку права» нс что иное, как тщетное «желание обратить в самобытные и твердые начала факты, выведенные из борьбы тесной римской государственности с дикими понятиям и германца о неограниченных правах личности»145. Заметим, что вместе с тем А.С. Хомяков не имеет ничего против научного изучения п истории права (позитивного п обычного), и догмы права — «наука прав, то есть закона обычного или писаного в его положительном развитии, имеет историческое значение, а следовательно. неоспоримое достоинство»146. К.П. Победоносцев стоял на позиции бескомпромиссного отрицания доктрины, отвергая се полезность и для ученого-юриста, и для юриста-практика. Поскольку человеческая мысль не располага- ст надежной теорией рациональности и вряд ли стоит ждать се появления в будущем, то людям, когда они берутся за решение правовых проблем, следует прислушиваться к здравому смыслу. Недоверие Победоносцева к доктрине проявилось даже в его фундаментальном «Курсе гражданского права». Здесь он вообще опустил общую часть, дав тишь описание институтов, принадлежащих особенной части. Очевидно, нс доверявший теоретизированию на юридической почве автор сознавал, что поскольку именно в обшей части обычно излагаются теоретические конструкции, то как раз здесь более всего велик риск впасть в «доктринерство». Каждая новая глава, посвященная одному из частноправовых институтов, открывалась описанием истории его развития в римском, английском, французском, немецком и русском праве. Специфика философско-правовой гносеоло! и и консерваюров определялась задачей обоснования традиционного мировоззрения, в силу этого их методология не могла строиться на чисто рациональных принципах. Традиционалистское мировоззрение, — отмечает А.С. Карпов. — всегда нерационально, а порой и антирационально. Как на Западе, так и в России те, кто являлся крупнейшими выразителями этого мировоззрения, нс позволяли индивидуальному рассудку выступать в роли арбитра отношений между индивидом и обществом, ибо видели в рассудке очаг тлетворного критицизма, угрожающего вековым институтам. Ощущение пропасти между доступным логическому анализу поверхностно-сущим и недоступным рациональному препарированию глубинно-сущностным никогда не переставало переживат1«я консервативным сознанием1 Решительный антнранионализм и антианриоризм консерваторов стали одним из краеугольных камней гносеологической концепции, в которой интуитивизм сочетался с элементами фидеизма, с признанием внеопытных путей постижения истины, установлением положительной связи между силой веры в достоверность чего-либо и степенью этой достоверности. Так, многие русские консерваторы подчеркивали огромное значение идей И.В. Киреевского, его концепции верующего разума и цельной личности, противопоставляемых «раздвоенной образованности Запада», для формирования гносеологии и методологии консервативной философии права. И.В. Киреевский Главная особенность западной культуры мышления. по мнению И.В. Киреевского, состоит в се исключительном рационализме, то есть в доминировании рационального познания над другими духовными способностями человека. Источник отвлеченно-логического стиля западного мышления И.В. Киреевский, как, впрочем, п А.С Хомяков, видит во влиянии на христианскую культуру Европы «древнеримской образованности», которую он рассматривает в качестве одной из трех стихий, создавших здание европейской цивилизации, наряду с католической Церковью и «возникшей из завоеваний государственностью». Именно рационалистический характер западного мышления привел к торжеству естественною человека, обладающего неотчуждаемыми правами его естества. И.В. Киреевский пишет: Раздробив цельность духа на части и отлете»ному логическому мышлению, предоставив высшее сознание истины, человек в глубине своего самосознания оторвался от всякой связи с действительностью и сам явился на земле существом отвлеченным, как зритель в театре, равно способный всему сочувствовать, все одинаково любить, ко всему стремиться под условием только, чтобы физическая личность его ни от чего не страдала и не беспокоилась. Ибо только от одной физической личности нс мог он отрешиться своею ло|ическою отвлеченностью'. Совершенно иной, высший тип мышления, полагает Киреевский, сформировался в восточной патристике, к трудам представителей которой и призывает обратиться философ. Процесс познания состоит нс в плетении бесконечной цепи логических умозаключений, но в том, чтобы найти «в глубине души живое обшсс средоточие для всех отдельных сил разума, сокрытое от обыкновенного состояния духа человеческого, но достижимое для ищущего и одно достойное постигать высшую истину». Киреевский! убежден в том, что «свободное развитие естественных законов разума не может быть вредно для веры православно мыслящего». Православно верующий, по его мнению, знает, что «для цельной и истины нужна цельность разума, и искание этой цельности составляет постоянную задачу его мышления»147 148. Таким образом, обосновываемая И.В. Киреевским концепция верующего разума включала в себя также и восточнохристианский идеал цельной личности, противопоставляемый человеку западной культуры, находящемуся в состоянии распада духовных сил. Западный человек не ищет «центр духовного бытия» и «не понимает той живой совокупности высших умственных сил, где ни одна нс движется без сочувствия других; того равновесия внутренней жизни, которое отличает даже самые наружные движения человека, воспитанного в обычных преданиях Православного мира»149. Русский же человек, полагает И В. Киреевский, «каждое важное и неважное дело свое всегда связывал непосредственно с высшим понятием ума и с глубочайшим средоточием сердца»'. На этом основании философ делает вывод о том. что «раздвоение и цельность будут последним выражением Западноевропейской и Древнерусской образованности»150 151. И.А. ИЛЬИН Крупнейший русский мыслитель консервативного направления Иван Александрович Ильин (1883—1954) стремился разработать программу духовного осмысления права как сути юридической науки. Одним из источников этой программы была феноменологическая интерпретация философии Гегеля. Гегель, по его мнению, видит в праве, нравственности и государстве то, что даст ему его предметный опыт. Это означает, что «дедукция» и «конструкция». в смысле логического выведения из априорных определений, составляют лишь внешнюю методическую видимость философии права Гегеля, а вес основное содержание его теории получено путем опытного исследования. Таким образом, и собственная философско-правовая позиция И.А. Ильина должна представлять собой нс дедукцию, а философское осмысление предметного опыта, насыщенного жизненным содержанием. Разумеется, русский! мыслитель вполне понимает, что опыт, на основании которого создается философия права Гегеля, не является опытом в общепринятом (эмпиристском) смысле этого слова. Если в основу науки права положить эмпирическое наблюдение и рассудочное мышление, то получится нс истинная, нс философская наука. Эмпирическое наблюдение распыляет все события мира, рассматривая их как случайные агрегаты разрозненных, единичных деталей: Но это значит что оно ослеплено внешней, иллюзорной видимостью божественной! жизни и гонится за миражем. Эмпирическая история пытается установить причинную связь в этих событиях. Но это означает, что она подводит видимую поверхность явлений пол рассудочные категории, как это разъяснено у Канта, и утешается мнимой необходимостью случайных связей. Эмпирическая наука завершается системой! абстрактных понятий, и понятия ее утрачивают живое, предметное содержание в абсолютных отрывах и противопоставлениях. Одним словом, здесь, как и везде, «опыт» Гегеля нс есть эмпирический опыт, и «мышление» Гегеля не есть рассудочное мышление152. Философия права Гегеля, по мнению Ильина, есть результат опыта, раскрытый мыслью. Этот опыт есть самодеятельный, внутренний опыт, спекулятивно очишенный, выношенный и выстраданный самим Гегелем и вслед затем раскрытый им, но, конечно, нс в виде психоло!ического описания или субъективного излияния, а в виде философского анализа- синтеза. выполненного над предметным содержанием опыта'. Метод Гегеля для Ильина представляет собой метод «художественного мышления», или. вернее, «мыслящей интуиции», или как метол «предметного усвоения». Человеческая мысль, философствуя, имеет задачу указать посредством интуитивного и мыслящего раскрытия каждому предмету его разумную сущность и его место в едином ряду божественной жизни. Философия права, — излагает мысль Гегеля И.А. Ильин, — должна выполнить ту же задачу в своей области. Она должна «предметно усвоить» сущность права, морали, нравственности, добродетели и государства, раскрыть их духовное значение и назначение и указать им их место в ряду самоосвобождения духа153 154. Ильин утверждает, что юридическая наука должна строиться не просто как наука о «нраве», но как наука о «праве в нормальном правосознании»: ибо мало думать о праве, надо его испытывать и видеть. Чисто умственное обхождение с правом имеет дело нс с правом, а с его отвлеченными тенями, не с предметом, а с его возможными схемами, нс с реальностью, а с произвольными комбинациями. Общую теорию права придется пересмотреть всю. Самые идеи права и государства, отмиравшие в пустой отвлеченности, прикрепятся внизу к живой глубине правоошушаюшего духа и вверху к единой, объективной цели права и государства. По-новому раскроется идея субъекта права и всех элементов его статуса. Углубятся идеи правоспособности и дееспособности, правоотношения и правоприменения. Распутаются и разрешатся все основные «антиномии» обшей юриспруденции155. Чтобы раскрыть духовную природу права юридической науке, полагает Ильин, предстоит раскрыть природу юридического опыта. Осмысляя сущность русской революции, Ильин писал: Юридической науке предстоит постаинть перед собою кардинальный и труднейший вопрос: что есть настоящий правовой опыт, как он добывается и как возможно ею научно ор[аннзовать? Ибо юрист, считающий себя ученым и академическим преподавателем, а спою юриспруденцию — наукой, должен уметь ответить на этот вопрос. Ибо какая же сеть наука без организованного опыта? И какой же возможен опыт, если исследователь не может указать того органа, посредством которого смлстся и испытустся его предмет?1 Право и государство не воспринимаются в опыте внешних чувств, но какова природа этого опыта’ Или юриспруденция нс опытная наука, а «жалкая смесь из дурной метафизики и радикальной публицистики?»156 157. Именно в этом аспекте Ильин видит глубокий дефект всей современной ему юриспруденции: она не сознает своей опытной природы и нс сознает природы своего опыта, и потому она или сводится к наблюдениям н описаниям внешних явлений, или же представляет собой размышления над отвлеченными различениям, которые, как достаточно едко замечает философ, комбинируются то ради классификации, то ради профессионального злоупотребления. Итак, юриспруденция должна выяснить природу своего опыта, вернуть себе его и через него свой предмет: тогда перед ней откроются реальные перспективы. Целый ряд неверных подходов, ставших уже традиционными, консерваторы призывают пересмотреть и преодолеть в пользу духовного понимания права.