5.5. Феноменологическая методология познания права
Э. Гуссерль Придать философии (в форме феномснолоши) статус «строгой науки» стремился Эдмунд Гуссерль (1850—1939). Он выступал против стремления использовать в философии данные естественных наук. Это стремление он назвал натурализмом, трактуя его как способ мышления, который исходит из понятия природы как универсальной и фундаментальной, mi к чему далее нс сводимо, реальности. Однако автономия природы, по его мнению, является иллюзией, поскольку только дух доступен истинно рациональному познанию. Наука о природе предполагает существование науки о духе, поэтому понятие «природа», используемое в естественных науках, есть продукт духа. Философия, с точки зрения Гуссерля, должна заниматься проблемой абсолютной истины. Такие истины и должна устанавливать феноменология. Исходный принцип, составляющий методологический фундамент феноменологии, — это принцип интуитивной очевидности: очевидным является то. что дано непосредственно, поэтому непосредственное знание, как самое изначальное, лежит в основе всякого другого знания. Прояснение возможностей субъективных ментальных процессов как конститутивных процессов, регулирующих объективное знание, его теоретическую значимость и истинность, и составляет цель феноменологии. Область феноменологического анализа — интенцио- нальиое сознание, которое рассматривается не в качестве функции мозга, а в качестве универсального средства доступа к любому возможному объекту знания. В силу этого сознание уже нс может считаться существующим в мире объектом или частью мира, каковым оно считается всеми другими науками. Ибо если сознание — средство доступа к миру, то насколько обоснованно рассматривать его в то же самое время как часть этого мира? Чтобы нейтрализовать естественное стремление рассматривать сознание просто как часть мира, а нс как трансцендентальную основу нашего опыта и знания мира, требуется специальная процедура, которую Гуссерль назвал феноменологической редукцией — приостановкой всех экзистенциальных суждений, даже неявной естественной веры в существование мира. Редукция преодолевает естественную установку, потому она сама нс от природы, она есть некая загадочная способность. Редуцирующее мышление имеет дело нс с природой, о которой судят науки, а с тем, что в определенном смысле противоположно природе, с природой!, ставшей чистым значением актов, составляющих естественную установку. При осуществлении редукции нет ничего, кроме сознания, его актов и интенцнонального объекта Посредством редукции мир и становился темой фсно.мсноло!ичс- ского исследования — нс как противостоящий!, реально существующий мир, но как мир «подразумеваемый» в качестве реального и «имеющийся в виду» в качестве существующего. Гуссерль видит в редукции, примененной к естественной установке, освоение царства смысла, где любой вопрос, касающийся вещей в себе, снимается «заключением в скобки». Это царство смысла, освобожденное таким образом от любого вопроса о фактичности, и образует преимущественное поле феноменологического опыта, то есть преимущественно интуитивную область. Возвращаясь через Канта к Декарту, он придерживается мнения, что всякое постижение трансцендентного сомнительно. тогда как имманентное для «Я» — несомненно. Гуссерль понимал феноменологию как радикальное обоснование интеллектуальной ясности. Однако оказалось, что осуществить феноменологический проект в первоначальном виде нс представляется возможным. «Поздний» Гуссерль стал говорить о жизненном мире, существующем в силу скрытой интенциональности, связанной со временем и являющейся более глубокой, чем интенцио- нальность человеческих актов. В отличие от мира конституированного и идеализированного жизненный мир нс создастся нами искусственно, в некоторой особой установке. Он дан непосредственно до всякой oco6oi'i установки сознания, причем дан с полнейшей! очевидностью всякому человеку. Это дорефлективная данность, а нс теоретическая установка, требующая предварительной рефлексии и перестройки сознания. Основные характеристики жизненного мира определяются Гуссерлем путем противопоставления его конструкциям естествознания. Во-первых, жизненный мир всегда отнесен к субъекту, это его собственный окружающий повседневный мир. Во-вторых, жизненный мир имеет телеологическую структуру, поскольку вес его элементы соотнесены с целеполагающей деятельностью человека. Если в естествознании все субъективное должно быть исключено, а потому там нет места и для понятия цели, то в жизненном мире все реалии отнесены к человеку и его практическим задачам. Наконец, если мир, как его описывает математическая физика, нсисторичен, то жизненный мир. напротив, представляет собой историю. Если в естественных науках мы всегда прибегаем к объяснению, то жизненный мир открыт нам непосредственно — мы его понимаем. Н.Н. Алексеев Применение феноменологии к познанию права связано с осознанием ограниченности гносеологии классического рационализма. Основоположник русской! феноменологической философии права Н.Н Алексеев указывал на необходимость выработки методологии, которая, но крайней мере, хотя бы признавала иррациональность действительности. Цель философии нрава — это, с одной стороны, критика существующего социально-научного знания, поскольку проявляется оно в фактическом составе натуралистических социальных теорий, и, с другой стороны, создание новой теории, которая сочетала бы строгую научность с идеей! невозможности полнейшей рационализации общественных отношений — той рационализации, вера в которую, с одной стороны, воплощается в мечтах о близком земном рас, с другой! — связывается с убеждением, что общественную науку можно вылить в математичсскн-рацио- напьные формулы158. Алексеев считал, что феноменология поможет ему решить главную из стоящих перед ним задач: исследовать право с точки зрения строгого научного знания и в то же время избежать излишней научной рационализации действительности. Необходимость использовать феноменологические методы ученый видел прежде всего в том, что иные методы оказываются неэффективными. Так, привлекательность юридической догматики видится прежде всего в том. что она является опытным знанием, исключающем беспочвенное умозрение и метафизику. Юридическая догматика в отличие от философско-правовой метафизики имеет дело с определенным, вполне конкретным материалом, а именно с положительным правом, а сс научная задача сводится к сведению отдельных правовых положений к общим понятиям и к выведению вытекающих из этих понятий логических следствий. В результате логической обработки норм положительного права получается определенная система. Разрозненный эмпирический материал становится логически продуманным целым, в котором связи установлены, противоречия вскрыты, общие принципы найдены и из них извлечены частные их применения. Вместе с тем Алексеев отмечает важный момент, отличающий опытный характер юридической догматики от опытного характера описательного естествознания. Факты, с которым имеет дело юрист, имеют чисто условный характер. Данность норм положительного права и юридических институтов есть данность человеческого установления, принятого при одних условиях и изменяющегося при других. Поэтому и все наблюдения этой данности всегда имеют условный характер. В этой условности лежит причина затруднений с материальными определениями юридических понятий, в ней же коренится формализм юридической догматики. Материальные определения основных юридических понятий требуют гораздо большего, чем ссылку на простую условность, а юридическая догматика как раз этим «большим» и нс обладает, поэтому в ес пределах мноще основные вопросы материально неразрешимы. Например, материальные отличия норм частного и норм публичного права или материальные отличия указа и закона почти неуловимы. Между тем формальное решение этих вопросов нс представляет никаких принципиальных затруднений. То, что данной системой положительное право считается правом публичным и частным, законом и указом, есть вопрос данного условного установления. Последнее может вообще отсутствовать — в таком случае юридической догматике остается только это констатировать. Если же положительное право устанавливает соответствующие различия, задача догматики сводится к установлению их моментов, если они точно установлены, или же к указанию на некоторые неточности соответствующих установлений. В этом смысле догматика выполняет задачи толкования поло- жнтсльного права, являясь мснсс связанной, чем толкователь официальный. Эти особенности юридической догматики, с одной стороны, объясняют ее привлекательность в глазах юристов-практиков, стремящихся избежать лишних дискуссии, а с другой стороны, порождают сомнения относительно ее научной ценности. Нельзя отрицать практической ценности этой науки, но ее теоретически и смысл ограничивается тем, что она является наукой о «юридическом словоупотреблении», наукой, следовательно, номинальной!, словесной. Но теоретически такое словесное знание нс дает никакого ручательства в истине; оно все, гак сказать, покоится на отводе. Подлежащее научному определению понятие является уже определенные! в положительном праве, и дело идет о познании этого последнего определения. независимо от того, истинно оно или ложно'. Получается, что установления положительного права могут быть ложными по существу, тогда и их юридико-догматическое познание будет просто повторением ложного. Даже социология права нс может исправить ситуацию. За искусственными установлениями положительного права социолог действительно открывает некоторую социальную необходимость. Постижение этой необходимости приводит к познанию некоторой истинной реальности права, которая есть нс что иное, как реальность социальной жизни. Раз реальность эта установлена, наука о праве теряет свою условность, перестает быть наукой о юридическом словоупотреблении, наукой номинальной. Она достигает наконец истинного соприкосновения с реальным предметом знания, становится наукой о действительных фактах. И все же социологическое исследование права носит лишь специфический научный характер и нс исчерпывает всей сущности права. Что между социальной жизнью и правом имеется некоторая связь и что право выполняет некоторые социальные функции, это есть неоспоримый факт, вскрытый в его различных проявлениях современной социологией. Но констатирование этого факта отнюдь нс равносильно утверждению исключительно социальной природы права159 160. Философствующие социологи склонны утверждать, что связь между правом и обществом есть связь эйдетическая, что право нельзя мыслить без общества, что сущность нрава определяется его социальной природой. Подобное превращение фактических отно- iiieniiii в эйдетические Алексеев видит в том, что отправной точкой изучения социологов являются уже нс конкретные факты общественных отношений и правоотношений, но общество «вообще» п право «вообще» — идея общества и идея права. Однако связи, которые устанавливаются между правом «вообще» и обществом «вообще», есть связи идеатьно необходимые, их нельзя констатировать путем наблюдения отдельных случаев. «Социологизм, — пишет Алексеев, — отнюдь нс правомочен переходить область конкретно- эмпирического и превращаться в учение об идее права и идее общества» 1. Иными словами, несмотря на то что вопрос о праве в пределах социологического рассмотрения освобождается от условности юридического догматизма, но нс может быть решен во всей его полноте, право, вырастая на почве общественных отношений, может обладать своей собственной природой. «На почве общества, — пишет Алексеев, — может вырасти право, как на земле может вырасти растение, — но оно может п нс вырасти. Выросшее же растение, конечно, не сходно с землей, из которой оно выросло»161 162. Изучение существа идеальной структуры предметов и эйдетических отношений характерно для феноменологических исследований, на которые исследователь возлагал большие надежды. Я не думаю, чтобы какое-либо серьезное, настояшее или будушее, философское направление могло бы рассчитывать на сколько- нибудь удовлетворительное разрешение своих познавательных задач, не приняв во внимание опыта, приемов и результатов новейших феноменологических изысканий. Нс может обойти их молчанием и философия права163. С феноменологической точки зрения существуют содержания чисто идеального характера, данные нам в непосредственном созерцании. Тогда не понятие, а данные объективно структуры предмета составляют отправную точку в построении теории. В результате феноменологического исследования мы должны получить не понятие права в смысле некоторой дефиниции, а эйдетическое описание правовой структуры. В этих структурах могут открываться некоторые безусловные связи, которые можно выразить в самоочевидных суждениях. Причем эти безусловные элементы предметного состава могут и нс иметь характера всеобщего в смысле повторяемого; возможно также п «индивидуальное всеобщее», то есть безусловное утверждение чего-то совершенно единственного. Следовательно, такие единичности не могут быть членами некоторой рациональной единой системы. Связь между ними не может быть связью основания с обоснованным. Они нс могут «происходить» друг из друга, «сводиться» друг к дру1у. Алексеев приходит к выводу о том, что если здесь и мыслимы какие-либо отношения, то прообраз их следует искать не в отношениях логической связи, но в том отношении качественных данностей, какое мы наблюдаем в области красок, тонов, вкусовых ошушений, ценностей п т.п В результате мы приходим к выводу, что обнаруживаемые в праве и нравственности отношения являются отношениями ценностей, в которых существует свое «выше» и «ниже», «более» и «менее». Подобные отношения не являются ни логическими, которые стремится отыскать юридическая догматика, нп каузальными, поиск которых ведет социология: большая по степени ценность не составляет ни большей посылки, ни причины, из которых «выводится» следствие. Качественный ряд просто существует как некоторая необходимо данная структура. Предметные структуры п их соотношения созерцаются, постигаются п схватываются. Для такого созерцания нс нужны начальные определения, требуется только правильная установка способов созерцания. Для такой установки нужны не «ссылки» на другое, а, напротив, здесь нужна полная сосредоточенность умственного взора на том. что является искомым. Сосредоточенность требует отвлечения от «другого», его следует удалять из поля умственного зрения, выделять пз сферы наблюдения. То, что современная феноменология называет «установкой», есть нс что иное, как методологический прием, при помощи которою достигается подобная познавательная сосредоточенность на одном предмете в отлпчпе от другого164. Выявляемый в процессе феноменологической редукции смысл права как феномен человеческого сознания представляет собой идеальную сущность. В данном аспекте право, как п любая идеальная сущность, вневременно и внепространственно, лишено какого- либо конкретного социокультурного содержания. Однако как реальное явление право всегда существует в виде действующей конкретно-исторической правовой системы, в рамках которой эта идеальная сущность права наполняется определенным социокультурным содержанием. Выявление и описание эйдетической структуры права происходит в процессе его феноменологической редукции. Для этого необходимо «заключить в скобки» вес то. что обладает «двусмысленностью» или даже «мпогосмыслепностью», а следовательно, не яапя- ется очевидным для сознания как выражающее эйдос права. Непосредственно правовой эйдос выражается лишь в правомочии. Правомочие несет в себе тот единственно возможный, очевидный для сознания смысл, который позволяет любое правомочие идентифицировать как правовое. Эйдетическое «первородство» правомочия невозможно рационально доказать, но его можно показать п описать, поскольку оно только и раскрывается через описание эйдетически взаимосвязанных элементов правовой структуры. Итак, центральным элементом правовой структуры яапяется правомочие, то есть наличная возможность субъекта свободно (тем или иным образом) действовать в определенных социально признанных (нормативных) границах ц требовать от других действий, соответствующих правомочию. Следовательно, правомочие выступает как социально оправданное притязание. Притязание по своей природе является действием, поведенческим актом, такую же природу имеет н субъективное право. Притязательным характером правомочия определяется его коммуникативная направленность Правомочие всегда предполагает наличие субъекта, способного воспринимать правовую информацию, содержащуюся в правовых текстах, п действовать соответственно правомочию. Реализуя свое правомочие в активной или пассивной форме, то есть действуя или бездействуя, управомоченный! регулирует поведение других (обязанных) субъектов. Возможность определять поведение других субъектов называется властью. Правомочие, как н право в целом, оказывается неразрывно связанным с властью, и правовое отношение всада является тем или иным вариантом коммуникативного властсотношсння. Согласно феноменологическому подходу, эйдетическая структура права указывает на его социальное бытие в качестве системы правовых коммуникаций, то есть такой системы отношений, субъекты которых на основе интерпретации различных социально легитимированных правовых текстов нормативно взаимодействуют между собой путем реализации принадлежащих им прав п обязанностей.