Успешное реформирование системы могло начаться только изнутри. Военный разгром СССР в то время был невозможен. Недовольство, вызревавшее в обществе, пока не могло вылиться в массовый протест в масштабе страны. Легальной оппозиции не существовало.
Реформистская группировка в руководстве могла укреплять свои позиции только при условии крайне осторожных действий. Бюрократические структуры видели необходимые перемены иначе. Поэтому скрытое выдвижение реформистов в высший эшелон власти имело очень важное значение для выбора варианта реформ.
Сами реформисты не могли поначалу отказаться от коммунистической идеологии.
В середине 1980-х гг. сигнал к нарушению равновесия, к «перестройке» могла подать лишь группа, неуязвимая со стороны остальных кланов бюрократии. Таковой в СССР была только правящая олигархия.
Правящая элита всё в большей степени стремилась к окончательному преодолению отчуждения от собственности (имеется в виду индивидуальная собственность, поскольку корпоративное распоряжение существовавшими в стране ценностями на всех этапах развития советского общества неизменно сохранялось за сословием коммунистических управленцев). Желание закрепить за собой какие-нибудь крохи «общенародной собственности» выражалось и в усилении коррупции, и в так называемых ведомственности и местничестве. Значительная часть бюрократии стремилась превратиться в буржуазию, но психологические (в том числе поколенческие) стереотипы и боязнь опоздать к столу, за котором будут делить собственность, вынуждала до поры выступать против такого раздела.
В правящей элите СССР можно условно выделить три слоя, по-разному относившихся и к коррупции, и к преобразованиям, способным преодолеть отчуждение бюрократии от собственности.
Слой элиты, к которому принадлежали сторонники председателя КГБ Ю.Андропова и министра обороны Д.Устинова, можно условно назвать пуританами. Поддерживая идею «очищения» социализма от наслоений коррупции и «мещанской мелкобуржуазности», пуритане категорически отрицали отход от каких бы то ни было официально провозглашенных принципов системы.
Другой круг чиновников — назовем их консерваторами, стремился функционировать по принципу «живешь сам — давай жить другим», но именно они по мере сил противодействовали переменам.
Третий слой элиты — реформисты — был готов пересматривать «принципы социализма», не отвергая прагматизм консерваторов и учитывая стремление пуритан к частичным переменам.
У каждой из этих групп были свои особые интересы. Пуритане хотели сохранить за бюрократией ее коллективную собственность — государственное хозяйство. Консерваторы снимали «рентные платежи» со своих участков этой собственности. Реформисты, реально (чаще всего бессознательно) желавшие изменить сложившиеся отношения собственности, вынуждены были до поры камуфлировать свои еще пока смутные планы под осторожный очистительно-преобразовательный пафос пуритан и прагматичную лояльность консерваторов.
Всё это усложняло и запутывало расстановку сил в правящем слое, приводило к замысловатому переплетению ведомственных и местнических интересов, порождало множество противоречий.
Реформа 1965 г. предоставила значительную автономию как отраслевым подразделениям бюрократии (министерствам), так и директорскому корпусу. Попытки ограничить своеволие директората репрессивными мерами и путем введения новых «хозрасчетных» показателей (реформа 1979 г.) вызывали недовольство и в итоге еще более усиливали ведомства.
Доминирование отраслевых структур не устраивало те слои элиты, которые были организованы по территориальному принципу, т.е. среднее партийное звено, включая руководство значительной части обкомов. Косыгинская реформа ограничила их возможности контролировать промышленность. Это усиливало связку большинства обкомов с сельскохозяйственной элитой.
Росло напряжение между двумя аморфными коалициями — ведомственной и территориальной (местнической). К поддержке последней постепенно стали склоняться всё больше представителей директората, недовольных диктатом министерств при распределении ресурсов.
Эти противоречия уже открыто проявлялись на областных и республиканских партийных конференциях, которые давно перестали быть чисто парадными мероприятиями. Хозяйственные и партийные руководители критиковали здесь центральные структуры за слишком грандиозные планы и слишком скупое выделение ресурсов, за «канцелярско-бюрократический стиль работы», за отсутствие средств на социальную инфраструктуру (что вызывало проблемы с привлечением рабочей силы). Аграрии требовали изменить в их пользу соотношение цен на хлеб и промышленную продукцию.
Аграрии и сырьевики были недовольны установленными под давлением их оппонентов ценами и нормами распределения ресурсов и средств, директора — вышестоящими инстанциями, сковывавшими их инициативу, не выделявшими достаточных средств на модернизацию производства и другие проекты. Местническая коалиция была заинтересована в возвращении внешней политики времен разрядки, которая позволила бы сократить затраты на ВПК, получить западные технологии, необходимые для модернизации и преодоления барьеров научно-технической революции (формулировалось всё это, конечно, иначе). Аграриев не удовлетворяли частные уступки в виде списывания долгов: сами эти долги коммунистические помещики считали результатом несправедливого распределения средств.
КПСС строилась по территориальному принципу, и влияние региональных групп в ней было велико. До поры вес Политбюро и Секретариата, где доминировали отраслевики, превышал влияние регионального лобби в ЦК. Но время работало на «местные кадры», прежде всего на аграриев.
По мере продвижения кадров снизу вверх перевес отраслевиков, достигнутый во второй половине 60-х гг., становился всё менее надежным. Аграрная элита, тесно связанная с районным партийным звеном, брала под контроль обкомы и постепенно выдвигалась в авангард местнической коалиции, увлекая за собой часть директората. «Помещики» оказывались в авангарде борьбы «промышленников» против центральной бюрократии.
Этот парадокс не является особенностью перестройки. Например, в Великобритании XVII в. новые дворяне возглавили «буржуазную» коалицию, которая совершила революцию.
Позиции местнической коалиции усиливались по мере обновления кадров. Но при Брежневе этот процесс протекал крайне медленно. Ориентация бюрократии на покой и равновесие, соответствовавшая курсу осторожного Брежнева, привела к тому, что поводом к замещению того или иного чиновника становились, как правило, смерть либо старческие (иногда психические) недуги. Такое положение дел подрывало основной принцип бюрократической иерархии — принцип карьеры, который гарантировал бюрократу продвижение по службе. Чиновников и директорат всё чаще раздражало отсутствие перемен. Накопление недовольства против стариков, занимавших вышестоящие посты и не дававших дорогу следующей генерации номенклатуры, становилось мощной бомбой, заложенной под режим брежневского равновесия.