Глава 5 ОБЩИНА

Социологический термин «община» (community') представляется здесь предпочтительнее менее определенных или описательных терминологических альтернатив, таких, как «локальная группа» (local group) или «бэнд» (band) в качестве родового обозначения групп, организованных на преимущественно территориальной/локальной основе. Одно из предложенных определений общины рассматривает ее как «максимальную группу лиц, которые обычно живут в одном месте и находятся в непосредственном общении друг с другом» [Murdock et al., 1945: 29]. Община и нуклеарная семья — это единственные действительно универсальные социальные группы. Они встречаются во всех известных науке обществах, а в зачаточной форме могут быть прослежены и на дочеловеческом уровне.

Нигде на земле люди не живут постоянно изолированными семьями. Повсеместно территориальная близость в совокупности с разнообразными связями других типов объединяет как минимум несколько соседних семей в более крупное социальное образование, все члены которого поддерживают прямые личные отношения друг с другом. Вейер ([Weyer, 1932: 141-144]; см. также: [Steward, 193ба: 332-333]), демонстрируя этот факт применительно к эскимосам, отмечает, что общинная организация облегчает жизнь своим членам через социальное взаимодействие, дает им хозяйственные

106

преимущества через кооперацию в добывании продуктов питания, а также страхует их от временной нетрудоспособности или всякого рода несчастий через взаимопомощь и дарообмен.

Община имеет различные формы у народов с разными типами хозяйства. Там, где хозяйство основано, прежде всего, на собирательстве, охоте или скотоводстве, обычно требующих сезонного перемещения с места на место, локальная группа, как правило, состоит из нескольких семей, регулярно располагающихся вместе лагерем. Этот тип общины называется бродячей локальной группой (band). С другой стороны, земледелие требует более постоянного обитания в едином поселении, хотя истощение земель может заставлять общину перемещаться на новое место каждые несколько лет. Постоянное поселение также совместимо с экономикой, основанной на рыболовстве, иногда даже и на охоте — в исключительных обстоятельствах, когда охотничьи ресурсы изобильны, а основные объекты охоты не совершают сезонных миграций. При более или менее оседлом поселении община может принять форму деревни, занимающей сконцентрированный кластер жилищ рядом с центром эксплуатируемой территории, либо общинной округи (neighborhood), состоящей из разбросанных по полуизолированным хуторам семей. Возможен также и промежуточный тип — например, американский сельский городок с разбросанными по округе фермами и локальным центром, где размещаются церковь, школа, почта и универсальный магазин. Существует и вариант, когда люди живут в постоянных деревнях в течение одного сезона, а на следующий сезон разбиваются на мелкие бродячие группы. Из 241 общества нашей выборки, по которым мы имеем соответствующую информацию, 39 организованы в бродячие локальные группы (bands), 13 — в общинные округи без выраженного общинного центра, а 189 живут деревнями или городами.

Что касается размера общины, то на уровне его нижней границы (к пей близки, например, чукчи- оленеводы) она может состоять из двух-трех семей.

107

[Goodenough, 1941]39 выявило, что средние размеры общин колеблются в пределах от 13 до 1000 человек; при этом средний размер общины для бродячих локальных групп — это 50 человек40, для рассеянной общинной округи — 250, а для оседлых деревень — 300 человек. Это же самое исследование показало, что нормальный размер общины зависит прежде всего от типа хозяйства. Например, если локальная экономика основана прежде всего на охоте, собирательстве и рыболовстве, средний размер общины составляет менее 50 человек, в то время как при сочетании земледелия со скотоводством он достигает приблизительно 450 человек.

По всей видимости, община всегда связана с определенной территорией; при этом члены общины эксплуатируют ее ресурсы в соответствии с технологическими достижениями своей культуры. При охотничье-собирательском типе хозяйства общинные земли находятся в коллективной собственности и подвергаются коллективной эксплуатации (см.: [Steward, 1936a: 332-333]), хотя в некоторых случаях, как было показано Спеком [Speck, 1914: 289-305; 1915: 1-10; 1918: 143-161; 1923:452-471; 1927: 387403; 1940: 203-212] применительно ко многим алгонкинским племенам северо-востока Североамериканского континента, общинная территория делится на участки, принадлежащие отдельным семьям. В скотоводческих обществах в тенденции наблюдается сходная ситуация. При земледельческом хозяйстве в ряде случаев обрабатываемая земля находится в коллективной собственности и периодически перераспределяется между семьями. Однако значительно более часто она находится в феодальной или частной собственности, хотя неземледельческие участки общинной территории могут продолжать оставаться в коллективной собственности и коллективном пользовании.

Вследствие наличия общей территории и взаимозависимости составляющих ее семей община становится базовым фокусом общественной жизни. Каждый из ее членов обычно достаточно близко

39. Это исследование, предпринятое с использованием базы данных «Кросс-культурная сводка» по предложению профессора В. Ф. Огберна, опиралось на данные по 40 культурам, по которым в сводке имеется необходимая достоверная информация по данному кругу вопросов (примеч. авт.).
40. Оценка данного параметра, проведенная независимо Стюардом, также дала цифру в 50 человек в качестве средней численности бродячих локальных групп; в дополнение к этому Стюарду удалось оценить средний размер территории, эксплуатируемой одной локальной группой. Это оказалось приблизительно 100 квадратных миль, (см.: [Steward, 1936a: 333]) (примеч. авт.).

108

знаком с остальными членами общины и через постоянное взаимодействие научился адаптировать свое поведение к поведению сооб-щинников; таким образом, группа оказывается сплоченной воедино сложной сетью межличностных отношений. Многие из них получают культурное оформление, в результате чего формируются стандартизированные социальные отношения, например родственные или отношения, основанные на иерархии половозрастных статусов. Они облегчают социальное взаимодействие и в значительной степени аггрегируются в кластеры вокруг общих интересов, образуя группы, подобные кланам и ассоциациям, помогающие связать образующие общину семьи в единое целое.

Так как сообщинники оказывают влияние на поведение индивида именно через непосредственные личные отношения (которые мотивируются, направляются, вознаграждаются и наказываются), община оказывается первичной базой социального контроля. Именно здесь наказывается отклонение от следования нормам, а жизнь в соответствии с ними получает поощрение.

В условиях относительной изоляции каждая община имеет собственную культуру. Степень, в какой

она обладает характеристиками, общими с культурой соседних локальных групп, в немалой мере зависит от средств и объемов коммуникации между ними. Легкость коммуникации и географическая мобильность могут привести к высокому уровню культурной однородности на больших пространствах, как, например, в современных Соединенных Штатах, но она может привести и к появлению важных социальных разломов, линии которых могут пройти и через локальные образования, как это наблюдается в случае классового расслоения. Тем не менее для большинства народов Земли община всегда была и первичной единицей социального участия, и выраженной группой — носительницей культуры.

Объединенные отношениями взаимопомощи и общей культурой члены общины образуют «мы-группу» (in-group) [Sumner, 1906: 12], характеризующуюся внутренним миром, порядком и высоким

109

уровнем кооперации. Поскольку они помогают друг другу в удовлетворении основных влечений и производных потребностей, а удовлетворение последних возможно только в социальной жизни, среди них развивается коллективное чувство групповой солидарности и лояльности, имеющее разные обозначения — «сингенизм», «мы-чув-ство», esprit de corps, «чувство общности».

Социальная жизнь, несмотря на все те многообразные преимущества и плюсы, что она дает ее участникам и которые в свою очередь укрепляют ее саму, тем не менее также время от времени ведет к тем или иным фрустрациям и расстройствам. Индивид должен сдерживать свои некоторые импульсы, если хочет продолжать сотрудничать с сообщинниками, а когда ему не удается сдержаться, он испытывает на себе применение болезненных социальных санкций. Как всегда, фрустрации порождают агрессивные тенденции [Dollard et al., 1939]. Однако последние не могут найти полного выражения в пределах мы-группы, ведь иначе к индивиду будут применены дополнительные санкции и он лишится поддержки сообщинников полностью. Следовательно, они выходят наружу, канализируясь в форме антагонистических чувств и враждебного поведения в отношении других групп. Межгрупповой антагонизм становится, таким образом, неизбежным спутником В1гутригрупповой солидарности Тенденция превозносить свою мы-группу и принижать другие (феномен, технически известный как «этноцентризм» [Sumner, 1906: 13; Murdock, 1931:613-614]), хотя она и была, видимо, изначально ассоциирована именно с общиной, стала с расширением общественных горизонтов характерной для всех социальных групп людей. Сегодня, например, этноцентризм встречается в самых разных обличьях — от «местного патриотизма», «гордости за родной колледж» и esprit de corps коммерческой организации до религиозной нетерпимости, расовых предрассудков, «классового самосознания» и международных конфликтов. Сколь бы ни был этот феномен достоин сожаления с этической точки зрения, он неизбежен для самой общественной жизни; в лучшем случае его можно направить таким образом и по таким адресам, чтобы это наносило наименьший вред социуму.

Так как ее члены имеют большой опыт прямой личностной кооперации, община обычно способна предпринять скоординированную коллективную акцию, по крайней мере в чрезвычайных обстоятельствах, вне зависимости от того, делает ли она это под руководством неформальных или формальных лидеров, либо ее организуют коллективные органы, чьи сфера компетенции, властные полномочия и функции определены культурно. Более того, в качестве основного центра социального контроля она поддерживает внутренний порядок и обеспечивает следование традиционным нормам поведения, если даже и не при помощи юридических органов и процедур, то по крайней мере через коллективное примене-

110

ние санкций в случаях, когда общественное мнение обеспокоено серьезными нарушениями порядка. Таким образом, в основе своей община оказывается политической группой наряду с тем, что она выступает в качестве локализованной, построенной на личностных отношениях группой, обеспечивающей воспроизводство культуры определенного типа. Именно в общине нужно искать зародыши политической организации, как бы ни была она проста и неформальна с точки зрения органов и процедур.

Необходимо указать на обстоятельство, что политическая организация в кросс-культурной перспективе имеет и вторую первичную функцию. Наряду с тем, что она служит средством социального контроля и координации коллективных действий (и это выступает в качестве оправдания ее существования для управляемых), она дает власть имущим возможность использовать свою власть для собственного возвеличивания и обогащения. Вне зависимости от того, имеем мы дело с вождем варваров, феодальным лордом или муниципальным боссом, все они получают от исполнения своих политических функций заметные привилегии и личные выгоды. Пока правители поддерживаю'!' закон и порядок, а их эксплуататорская деятельность не принимает диспропорциональных масштабов в сопоставлении с объемом предоставляемых ими социальных услуг, управляемые обычно не восстают против них из-за их социальных привилегий. Однако чрезмерная эксплуатация может приводить к

замене одних управляющих лиц другими.

Общественные отношения, даже имея непосредственный личный (face-to-face) характер, по-видимому, никогда не замыкаются в рамках одной лишь общины, если только она не совершенно изолирована, подобно тому как полярные эскимосы, когда их впервые посетил Росс [Ross, 1819: 110], поразились, узнав, что они не единственные люди на Земле. Торговля, межобщинные браки и другие факторы создают личные связи между членами различных общин, на базе чего зона мира и порядка может значительно увеличиваться. Воинсгвенность и атомизм простых обществ были очень преувеличены. Первобытный человек в той же степени, что и мы сами, способен представить преимущества, которые он может получить от мирного взаимодействия с соседями и от сдерживания проявлений собственных этноцентрических предрассудков. Даже в регионах постоянных вооруженных конфликтов военные действия идут не постоянно и не против всех окрестных групп; даже при максимальной интенсивности вооруженных конфликтов все-таки наблюдаются перемирия и временные альянсы. Но значительно чаще мы видим преобладание мирного взаимодействия как господствующей нормы общения на обширных территориях.

Распространение личных отношений за пределы общины может облегчаться при помощи разнообразных культурных средств,

111

например локальной экзогамии, побратимства, норм безопасного прохождения через территории чужих общин, перемирий на периоды проведения торговых ярмарок. Оно может регулироваться развитием социальных групп, границы которых выходят за рамки одной общины, например сибов, религиозных сект и социальных классов. Наконец, межобщинный мир может быть обеспечен политической унификацией, организацией нескольких локальных групп в единый округ как в рамках племенной, так и государственной администрации. Хотя многие общества пошли именно этим путем, около половины культур нашей выборки не развили каких-либо форм собственно политической интеграции, выходящих за границы отдельных общин. Информация о политической организации в доконтактный период имеется по 212 обществам нашей выборки. В 108 общины политически независимы; в 104 определенные политические структуры объединяют общины в более крупные образования разного масштаба.

Среди факторов, благоприятствующих развитию надобщин-ной политической организации, особо важен оседлый образ жизни. Табл. 10 показывает, что бродячие локальные группы обычно являются политически независимыми, в то время как деревни и поселения оседлого населения чаще организованы в надобщинные объединения.

ТАБЛИЦА 10             

Общинная организация              Бродячие              Общинн              Деревн ИТОГО

локальные              ые              и

              группы              округи

Политически независимые              28              8              68              104

общины             

Политически зависимые              5              4              93              102

общины                                         

ИТОГО              33              12              161              206

МАТЕМАТИКО-СТАТИСТИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ К ТАБЛИЦЕ 10: р = + 0,32; а lt; 0,001; у = +

0. 68; а lt; 0,001. Как мы видим, корреляция в этом случае оказалась в предсказанном направлении и безусловно статистически значимой. Так что данные, обобщенные Мердоком в табл. 10, действительно свидетельствуют о существовании закономерной статистически значимой связи между оседлостью и развитием жестких надобщинных политических структур (вождеств и государств), отчуждающих суверенитет общин и превращающих независимые общины в зависимые. Значение у-коэффицента для данной корреляции является несомненно высоким. Этого нельзя, впрочем, сказать о значении коэффициента ранговой корреляции Спирмена (р). Объясняется это следующим: хотя отсутствие оседлости достаточно эффективно блокирует развитие надобщинных политических структур, ее наличие бло- 112

кирует сохранение общинами своей независимости отнюдь не столь эффективно — действительно, согласно данным Мердока, более чем в трети описанных этнографами оседлых культур общинам тем не менее удалось сохранить свою политическую независимость (по крайней мере в доконтактный период). —А К. Проблема организации скоординированной коллективной акции, а также поддержания закона и порядка в крупной политии более сложна, чем в отдельной общине. Неформальные способы достижения консенсуca, кооперации и социального контроля не могут действовать там, где отсутствуют прямые личные контакты, и они заменяются формальными механизмами и процедурами. Межличностные отношения, связывающие воедино членов надобщинного объединения, будут по

необходимости относительно абстрактными или условными, а не конкретными и прямыми. Конечно, они обычно формируются по образцу личных отношений между членами одной общины, но по мере выхода межличностных отношений за пределы общины они становятся формализованными и стереотипизированными. Например, пэттерны личных отношений, регулирующие в большой степени взаимодействие между общинником и главой общины, конвенционализируются в виде формального этикета и явно сформулированных прав и обязанностей, когда речь идет о личных отношениях между подданным и вождем или королем. Сходным образом правила юридической процедуры в тенденции приходят на смену неформальной дискуссии, системы налогообложения и взимания дани — подношению даров, специализированные чиновники, каждый из которых выполняет определенную функцию, — неспециализированному главе общины, выполняющему сразу все административные функции.

Даже в сложных надобщинных политических образованиях община обычно сохраняет функции политической единицы, хотя уже не независимой, а подчиненной, и относительная простота и непосредственность все еще продолжают, как правило, характеризовать формы внутриобщинного общения41. По этой причине различия в степени сложности политической организации не делают сравнительное изучение общинной организации невозможным. Однако можно поставить под вопрос обоснованность сравнительных исследований политической организации, имеющих дело с верхним уровнем администрации в самых разных обществах, вне зависимости от того, идет ли речь о независимых общинах, племенах или сложных государственных образованиях. Например, локальная группа аранда и Инкская империя — несравнимые единицы, хотя, видимо, вполне продуктивным было бы сравнение первой по-

41. В качестве примера можно привести «городские сходки» в Новой Англии (США) (примеч. авт.).

113

литической единицы с перуанской локальной общиной (айллу), а второй — с догомейским королевством.

В рамках данного исследования мы не собирались предпринимать анализ политических структур. Однако, как будет ясно позднее, община представляет собой одно из социальных объединений, оказывающих значимое воздействие на эволюцию терминологии родства и сексуального поведения, и по этой причине необходим анализ воздействия, оказываемого на общину развитием как надоб-щинной социально-политической организации, так и эволюцией входящих в общину родственных групп.

Один из типов социальных структур, часто выходящих за рамки общины, — общественные классы. Информация о классовой стратификации была собрана нами в расчете на то, что она окажется полезной при интерпретации сексуального поведения и родственных отношений. Хотя надежда эта и не оправдалась в полной мере, соответствующие данные просуммированы в табл.

11, так как они, возможно, могут представлять общий интерес.

ТАБЛИЦА 1 1

Рабство в данной таблице отличается от других типов классовой стратификации, а общества с институционализированным рабством и без него учитываются в отдельных колонках в соответствии с типом классовой стратификации свободного населения. Когда лица, захваченные в

ходе военных действий, не вливаются в особый социальный слой и быстро адаптируются в племя, соответствующие общества рассматриваются как социумы с отсутствием подлинного класса рабов. Классовая структура обозначается как «сложная», если включает три и более выраженных социальных слоя, не считая рабов, или если она осложнена присутствием наследственных эндо-

114

гамных каст. Также мы проводим различие между классовой структурой, основанной на имущественном неравенстве, и классовой стратификацией, в рамках которой привилегированный статус прежде всего наследственный. Для ряда обществ мы имеем данные об имущественном расслоении при отсутствии тем не менее существенных различий в поведении. В результате, имущественные различия в таких случаях больше напоминают индивидуальные различия в уровне мастерства, доблести или благочестия, чем статусные градации в строгом смысле понятия. Подобные общества в таблице отличаются как от других бесклассовых обществ, так и от обществ с имущественной стратификацией.

Как и можно было ожидать, социальная стратификация особенно характерна для оседлого населения. Рабство, например, засвидетельствовано в 55 обществах с деревнями и общинными округами, отсутствуя в 94, в то время как оно встречается лишь в 3 племенах, организованных в бродячие локальные группы, отсутствуя в 33- Как показывает табл. 12, собственно социальные классы не засвидетельствованы в нашей выборке ни в одном обществе, организованном в бродячие локальные группы, но встречаются в большинстве культур с оседлыми общинами. ТАБЛИЦА 12

МАТЕМАТИКО-СТАТИСТИЧЕСКИИ КОММЕНТАРИИ К ТАБЛИЦЕ 12: р = + 0,43; а lt; 0,001; у = + 0,83; а lt; 0,001. Как мы видим, корреляция и в этом случае оказалась в предсказанном направлении и безусловно статистически значимой. Так что данные, обобщенные Мердоком в табл. 12, действительно свидетельствуют о существовании закономерной статистически значимой связи между оседлостью и развитием классовой стратификации. Значение у-коэффицента для данной корреляции очень высоко. Этого нельзя, впрочем, сказать о значении коэффициента ранговой корре-

115

ляции Спирмена (р). Объясняется это следующим: хотя отсутствие оседлости эффективно предупреждает развитие классовой стратификации, ее наличие блокирует сохранение общинами бесклассовой социальной структуры отнюдь не столь эффективно. Действительно, согласно данным Мердока, более чем четверти описанных этнографами оседлых культур тем не менее удалось сохранить бесклассовую социальную структуру (по крайней мере в доконтактный период); более того, число бесклассовых оседлых обществ заметно превышает число оседлых со сложной классовой стратификацией. Стоит также добавить, что отсутствие оседлости уже не выглядело бы фактором, абсолютно эффективно останавливающим появление классовой стратификации (даже в ее зачаточных формах), если бы Мердок учел данные по развитым кочевым обществам Евразии и Северной Африки (см., например: [Новичев, I960; Негря, 1981; Пигулевская, 1964; Крадин, 1992; 1994; 1995; 1996; 2000; 2002; Скрынникова, 2000; Eickelman, 1981-Johnson, Earle, 2000: 294-300; Korotayevet al, 1999; Lienhardt, 2001; и тд]). — А К.

Результатом существования общественных классов становится не только объединение между собой членов разных локальных групп, но и расслоение самой общины, усложнение ее социальной структуры. Таким образом, община может оказаться расслоена на аристократов и простолюдинов или на несколько каст. Социальное взаимодействие внутри этих групп оказывается интенсивнее, чем между ними, в результате чего могут развиваться значимые культурные различия. Например, как было показано Уорнером [Warner, Lunt, 1941], типичный город Новой Англии расслоен горизонтально на

шесть социальных классов, каждый из которых обладает отчетливыми культурными характеристиками; при этом тесное неформальное личное взаимодействие осуществляется прежде всего среди членов одной «клики» внутри определенного социального класса и во вторую очередь распространяется на членов других клик в рамках того же класса, в то время как взаимодействие между кланами происходит в рамках более формальных ассоциаций, включающих в себя представителей разных классов.

Возможно, наиболее значимые различия во внутренней организации общины служат результатом различий в путях интеграции в общинную структуру разного вида родственных групп. Как было показано в гл. 3 и 4, во многих случаях община сама по себе может быть родственной группой. Локальные группы этого типа могут совокупно быть обозначены как родственные общины. В нашей выборке среди 222 обществ, по которым мы имеем достаточно информации относительно их общинной организации, 81 имеют родственные общины. Они включают 15 культур, где общины пред- 116

ставляют собой эндогамные билатеральные демы, в 13 — это экзогамные патридемы, в 2 — матридемы, в 45 — патрилокальные клановые общины, в 2 — матрилокальные клановые общины и в 4

• авун-кулокальные клановые общины. В некоторых других обществах община обычно делится на несколько клановых секций. Локальные группы данного типа могут быть названы сегментированными общинами. В нашей выборке 36 обществ имеют сегментированные общины, 27 — с патрилокальными клановыми сегментами, а 9 — с ма-трилокальными. Локальные группы, не сегментированные на кланы, но и не представляющие собой ни кланов, ни демов, могут быть обозначены как несегментированнные общины. В нашей выборке их имеют 105 обществ. В 48 из них отсутствуют как кланы, так и расширенные семьи, в 17 других кланы отсутствуют, а о существовании расширенных семей ничего не сообщается. Если в общине отсутствуют кланы, но присутствуют расширенные семьи, то она может рассматриваться как несегментированная лишь частично. С этим мы сталкиваемся в 40 из наших обществ; в 7 речь идет о билокаль-ных расширенных семьях, в 19 — о патрилокальных, в 10 —

о              матри-локальных и в 4 — об авункулокальных.

Общины любого из вышеназванных видов могут быть подвергнуты дальнейшей типологизации на основе присутствия или отсутствия в них классового расслоения. В результате мы получим два новых типа общин — стратифицированные и нестратифицированные. В нашем собственном обществе, например, общины обычно стратифицированы, но не сегментированы.

Наша классификация общин может быть сопоставлена с классификацией бродячих локальных групп, предложенной Стюардом [Steward, 1936a: 331]. «Патрилинейная бродячая локальная группа» (patrilineal band) Стюарда, характеризуемая «контролем над территорией, политической автономией, патрилокальным брачным поселением, локальной экзогамией и патрилинейным наследованием земли» [Steward, 1936a: 334], охватывает как наши патридемы, так и патрилокальные клановые общины. Его «матрилинейная бродячая локальная группа» охватывает как наш матридем, так и матрилокаль-ную клановую общину. Его «составная бродячая локальная группа» (composite band), согласно Стюарду, отличающаяся от «патрилиней-ной бродячей локальной группы» отсутствием «общинной экзогамии, патрилокального поселения и наследования земли патрили-нейными родственниками» [Steward, 1936a: 338], охватывает как эндогамные демы и несегментированные общины (согласно нашей классификации), так и, возможно, сегментированные общины.

Регулярно повторяющаяся черта общинной организации, замеченная Линтоном [Linton, 1936: 229], — это внутреннее деление общины на факции, обычно на две. Здесь можно вспомнить, например, знаменитые подразделения Тартарол и Теивалиол среди тода,

117

соперничающие округа Фаза и Равенга на небольшом острове Тико-пиа, «враждебные» и «дружелюбные» факции среди хопи, деление на половины апинайе и многих других племен. Майнер [Miner, 1939: 58-60,68-69] описал поразительную дуальную организацию в рамках франко-канадского прихода, внешне основанного на аффилиа-ции с разными политическими партиями.

Подобные факционные подразделения настолько распространены, так часто их число в общине равняется именно двум, до того обычно они противостоят друг другу в играх и иных подобного рода видах деятельности и их взаимоотношения характеризуются соперничеством, словесными дуэлями и скрытыми формами агрессии, что феномен этот трудно признать случайным. Этноцентризм позволяет обнаружить общую функцию. Дуальная организация общины либо более крупной социальной группы может представлять собой своего рода предохранительный клапан, посредством которого агрессия, порождаемая системой внутригрупповых санкций, может быть нейтрализована внутри общины путем трансформации ее проявлений в социально регулируемые безвредные формы, что блокирует возможность выплескивания этой агрессии в виде враждебных насильственных действий за пределами группы. Если это в высшей степени гипотетичное положение верно, то противостоящие друг другу

факции должны быть более характерны для мирных, а не для воинственных общин. Возможно, именно здесь можно найти социальные корни развития двухпартийной политической системы в современном демократическом государстве.

Анализ семейных, родственных и локальных групп в последующих главах ни в коей степени не представляет собой полного обзора всех форм социальной организации человека. Например, экономические, досуговые, религиозные и церемониальные ассоциации были нами лишь упомянуты, но не исследованы. То же самое относится к половозрастным и статусным объединениям. Собственно говоря, мы разобрали лишь часть межличностных и межгрупповых отношений, образующих социальные ситуации, в чьих рамках люди обучаются социальному поведению, закрепляя и формализуя его, что же касается экологических и технологических факторов, также служащих важнейшими детерминантами человеческого поведения, то они вообще были исключены из рассмотрения. Природа нашей первичной научной задачи ограничила нас рассмотрением социальных групп, выглядящих особенно эффективными регуляторами родственных отношений и сексуального поведения.