ЭТНОГРАФИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ: УВАЖАЙ ПРОШЛОЕ, ТВОРИ БУДУЩЕЕ

M. Ames2

История создания этнографических музеев и собирания коллекций

В самых ранних коллекциях Европы обязательно содержались «этнографические» экспонаты.

Ранние этнографические музеи возникли в результате освоения европейцами Эйкумены и знакомства с разнообразием человека и его культур. В истории человечества известны бесписьменные культуры, но неизвестны беспредметные. В основе возникшего на заре коллекционирования интереса к «чужой» культуре, не похожей на собственную европейскую культуру, лежал абсолютно естественный для человека эпох Возрождения и Просвещения интерес, а часто и восхищение перед искусством античности, культурой народов Азии, Африки, Америки, Австралии. Широта и полнота этнографических коллекций европейских музеев всегда были знаком «просвещенности» и политических амбиций государств и их правителей.

Самые старые этнографические музеи Европы ведут свою историю от комплексных музеев и коллекций (кунсткамер, кабинетов редкостей, галерей) XVI-XVIII вв. Этнографические коллекции таких музеев на ранних этапах их создания и развития складывались как коллекции диковинок, привозимых из далеких стран. Естественно, что принципы экспонирования этнографических коллекций в таких музеях отражали прежде всего стремление показать необычность и уникальность предметов быта народов далеких стран. Залы, где эти коллекции могли увидеть редкие посетители, личные гости владельцев кунсткамер, были одновременно и экспозициями и фондохранилищами. Вещи составлялись в достаточно случайные композиции, эстетической задачей которых было поразить воображение, а не дать более или менее полную картину особенностей культуры экзотических народов.

В петербургской Кунсткамере, которая была основана в 1714 г. по указу императора Петра Великого как первый в России государственный публичный музей, также с самого ее основания был раздел, в котором показывалась коллекция «искусно сделанных вещей». Уже в первое же десятилетие существования петербургской Кунсткамеры в ней сосредоточиваются коллекции, которые, по мнению современников, по своему богатству «едва ли не оставляли за собой все другие музеи Европы». В 1724 г. на базе Кунсткамеры в Санкт-Петербурге была учреждена Императорская Академия наук. К 40-м годам XVIII в., как можно видеть из первого, опубликованного в 1741 г. каталога коллекций музея «Musei Imperialis Petropolitani», в Кунсткамере были представлены экспонаты из всех частей света, за исключением Австралии. При этом в первых экспозициях имевшиеся к тому времени этнографические коллекции располагались вперемешку с зоологическими, геологическими, ботаническими и прочими коллекциями, экспонаты образовывали «занимательные» композиции, демонстрируя многообразие мира живой природы и творений рук человека.

Ко времени разделения петровской Кунсткамеры на ряд самостоятельных музеев (Этнографический музей, Анатомический кабинет, Зоологический музей, Ботанический музей, Физический кабинет, Минералогический музей, Нумизматический кабинет, Азиатский музей, Кабинет Петра Великого) в 1830-х годах этнографические ее выставки уже имеют тематические названия: «Новейшие обогащения», «Китайские и другие азиатские вещи», «Лучшие предметы этнографической коллекции из бывшей Кунсткамеры».

В 1879 г. решением Императорской Академии наук были объединены Этнографический музей и Анатомический кабинет в единый Музей антропологии и этнографии. В соответствии со сформированными к концу XIX в.

В самом начале XX в. вопрос об изменении экспозиций МАЭ был опять поднят в связи с созданием Этнографического отдела Русского музея (ныне Российский этнографический музей). Были по-разному определены задачи и цели обоих музеев. Академический музей должен был построить на этнографическом материале из быта различных племен и народов экспозицию, показывающую эволюцию человеческой культуры, начиная с доисторического периода и кончая высшими культурами современности, а вновь созданный музей представил на своих экспозициях культуру и быт народов Ро ссийской империи.

Следует напомнить, что Российская империя не имела заморских колоний, разве что за исключением Аляски, проданной в 1867 г. США. Все ее колониальные владения в Сибири, Кавказе, Центральной Азии, Прибалтике были включены в единые границы огромного государства. Именно эти народы наряду с традиционной культурой русского народа были представлены в Российском этнографическом музее. В экспозициях Музея антропологии и этнографии, наследнике коллекций Кунсткамеры, были представлены народы Африки, Азии, Америки, Австралии и Океании, собранные российскими научными экспедициями, мореплавателями, дипломатами, миссионерами.

Именно формирование и развитие колониальной системы, совпавшее по времени с формированием этнологии как науки, привело к возникновению в середине - второй половине XIX в. ряда крупных европейских этнографических музеев (Этнографический отдел Британского музея, Национальный музей этнологии в Лейдене, Музей тропической этнографии в Амстердаме, Музей Африки в Тервурене, Бельгия, Трокадеро в Париже, музеи в Берлине, Вене, Музей Питта Риверса в Оксфорде и др.). Экспозиции этих музеев создавались под влиянием различных этнологических школ: эволюционной, сравнительно-типологической, функциональной и пр. Примерно в то же время возникают и ряд европейских национальных этнографических музеев, собиравших и экспонировавших этнографические коллекции по народам, проживающим в той или иной стране.

В Северной Америке, Австралии и Новой Зеландии основные этнографические коллекции также были собраны как следствие колонизации этих территорий переселенцами из Европы, и принципы комплектования коллекций мало чем отличались от этнографических собраний Европы.

Со времени своего создания и до середины XX в. этнографические музеи Европы играли достаточно важную роль, представляя населению метрополий быт и культуру колониальных стран. Музеи занимались сбором коллекций в колониях и часто играли роль экспертных институтов для правительств своих стран. Но при этом никакой обратной связи не осуществлялось. В конце XX - начале XXI в. ряд европейских музеев, пытаясь осмыслить происхождение своих коллекций и развитие знаний о неевропейских странах, организовали крупные выставочные проекты, посвященные этнологическим исследованиям колониальной эпохи, и даже представили эти материалы на своих постоянных экспозициях (см., например, Музей Центральной Африки в Тервурене и Тропический музей в Амстердаме).

Многие этнографические музеи Европы и Америки в первые десятилетия своего существования и развития планировались и создавались как крупные научно-исследовательские центры и играли ведущую роль в развитии полевых этнографических исследований, их теории, в подготовке специалистов.

Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) в Петербурге и в этом отношении является с самого своего основания уникальным симбиозом музейного и научного центра. Как уже говорилось, музей создавался как основа для последующей организации Академии наук и вот уже почти триста лет является «академическим» музеем.

Кризис или закономерности поступательного развития?

На протяжении всего существования этнографических музеев, или музеев, в которых представлены разные мировые культуры, их задачи и место в культурном контексте постоянно оспаривались. Со временем менялось значение этнографических музеев. В XX в. произошел целый ряд подлинных перемен во взаимоотношениях между музеями и окружающим их миром. Большинство музеев осознало рост своей ответственности в качестве институций, служащих обществу. Этнографические музеи в особенности были втянуты в орбиту изменений, произошедших в результате коллапса колониальной системы.

Некоторыми музейщиками и научными сообществами политические и парадигматические сдвиги XX и начала XXI в. ощущаются и описываются как профессиональный и научный кризис. Другие представители профессионального сообщества переживают и осмысляют те же самые трансформации как столь же мощное обновление и освобождение от властных отношений, которые уже в течение долгого времени ощущались как неприемлемые и неоправданные.

Больше нет колоний, у музеев больше нет монополии на информацию о далеких народах, население мира активно путешествует в далекие страны, смотрит документальное кино, сидя у экрана домашних телевизоров, а с развитием Интернета в последние десятилетия возможности познания далеких стран и народов возросли многократно.

Тот самый М. Амес, который больше двадцати лет был директором Музея антропологии в Университете Британской Колумбии и который является автором чрезвычайно вдохновляющего высказывания, послужившего эпиграфом к этим заметкам, очень остро обозначил эту проблему в своей известной книге «Прогулки к дикарям и музейные витрины. Антропология музеев»3: «Музейные кураторы и антропологи могут по-прежнему говорить о других, но не за них (раньше они, возможно, считали, что имеют на это право, хотя в реальности никогда им не обладали). Они могут говорить вместе с теми, чьи материалы хранят или изучают».

Музеи, имеющие в своем багаже от 100 до 300 лет истории собирания, изучения и экспонирования этнографических коллекций, к концу XX в. в очередной раз оказались перед необходимостью задуматься о концепции развития на ближайшие десятилетия. Я вижу несколько причин, по которым этот вопрос стал в последние годы чрезвычайно актуальным и вызвал многочисленные дискуссии в среде профессионалов. Следует особо подчеркнуть, что динамика парадигмы антропологического знания (этнография - этнология - социокультурная антропология) совпадает с изменением внутренней политики ряда крупнейших стран Европы по отношению к этническим меньшинствам этих стран и проживающим в них группам эмигрантов из бывших колоний (в странах Нового Света - по отношению к коренному населению), с широким распространением идеи политкорректности: от переосмысления ряда устоявшихся терминов в устной и печатной языковой традиции до переосмысления ряда культурных концепций, в том числе и экспозиций в этнографических музеях.

Природа и смысл экспоната этнографической коллекции, экспонат в зале музея

Экспонатам (а этнографический музей - это хранилище прежде всего подлинников) всегда приписывалась способность «объективно» описывать этнографическую реальность. С точки зрения обыденного сознания они являются «документами эпохи», «овеществленными реалиями культуры».

В чем же принципиальное отличие экспоната от вещи? Можно предположить, что это отличие скрывается в том семиотическом сдвиге, который происходит при попадании артефактов в музейное пространство4. И формирование коллекции, и строительство экспозиции всегда основаны на существующих научных классификациях, в основе которых лежат те или иные избранные принципы. Экспонаты отбираются, и отбор этот неизбежно приобретает парадигматический характер, даже если декларируется установка на целостное описание культуры. Какие бы мотивы и принципы ни лежали в основе формирования этнографических коллекций, в любом случае в музей попадают только те вещи, которые удовлетворяют тем или иным принятым на данный момент классификациям, так или иначе классификационная схема всегда явственно проступает сквозь музейные собрания5.

Преподавателями теории культурной антропологии в университетах Европы и Нового Света всячески делаются попытки поставить под сомнение значимость этнографических коллекций как научного источника. В недавних публикациях можно встретить заявления, что «коллекции, приобретенные самыми разными способами, давно обесценились или отошли на второй план, а затем вообще приобрели сомнительный характер». Более того, подвергаются острой критике принципы и способы собирания коллекций: «Если бы коллекционерская деятельность этих людей оценивалась в соответствии с этическими нормами нашего времени, картина в большинстве случаев оказалась бы неприглядной»6.

Честно говоря, я не очень разделяю эту точку зрения. Может быть, имеется в виду, что некоторые экспонаты, хранящиеся сегодня в музеях, были обменены на бисер и крепкий алкоголь, ножи и пуговицы? Так или иначе, все коллекции были куплены и иногда эквивалентом денег при этом выступали диковинки европейской культуры, которые обменивались на диковинки культуры народов далеких стран и континентов. Может быть, имеется в виду, что предметы этих коллекций были незаконно вывезены из этих стран в Европу в обход современных таможенных правил? Мне не кажется, что в этом случае было совершено больше противозаконных (с точки зрения современных морально-этических норм!) деяний, чем при формировании коллекций музеев fine art. Сотрудники музеев обычно достаточно вяло на это возражают, что благодаря этнографическим музеям были сохранены многие вещественные свидетельства традиционной культуры народов и их декора тивно-прикладного искусства, которые сегодня исчезли у этих народов бесследно.

Поскольку я твердо убежден в том, что коллекции нашего музея хранят бесценные сокровища, меня всегда интересовала история формирования наших коллекций. Я много раз убеждался в беззаветной любви собирателей коллекций нашего музея к людям, чью культуру они изучали, их полевые дневники - свидетельства лишений, на которые они сознательно шли, чтобы собрать и доставить в музей коллекции, в научную ценность которых они свято верили.

Более того, я убежден, что и в наши дни этнографические музеи должны предпринимать усилия для продолжения собирания коллекций. Они по праву займут свое место в залах музеев через десятки и сотни лет.

Хочется напомнить, что созданный в середине 70-х годов ХХ в. Национальный музей этнологии в Осаке, Япония (известный также среди специалистов под именем MINPAKU), хранит и экспонирует этнографические коллекции, собранные более чем на 90% в середине прошлого века, когда многие скептически настроенные антропологи считали, что с возможностью сбора этнографических коллекций навсегда покончено. Более того, с 2009 г. началась активная дискуссия о возможности и необходимости создания этнографического музея народов мира в Сеуле, Республика Корея7.

Проблема экспонирования этнографических коллекций: дискуссии и практические решения

Любой куратор, который создавал постоянную экспозицию музея или временную выставку, прекрасно знает, что, принимая решения о том, какие экспонаты фондов будут помещены в выставочный зал, как они будут расположены в музейных шкафах и витринах, он несет ответственность за формирование образа «чужих» культур у посетителей музея.

Идея музейной коллекции тесно связана с идеей упорядочения окружающего предметного пространства, элементарного классифицирования и отбора предметов. Познание того, как в этнографических музеях классифицируются предметы и в чем отличие этих классификаций от того, как предметы и явления классифицировались и группировались в культуре их создателей, - достаточно сложный и интересный вопрос для изучения. Он требует пристального внимания, так как оказывает непосредственное влияние на интерпретацию этнографического материала в выставочном зале. Эту разницу можно объяснять, знать, учитывать или игнорировать, но преодолеть ее невозможно. Что должен предпочесть музей - сгруппировать свои коллекции хотя бы на экспозиции так, как это сделали бы создатели и носители той или иной культуры, или разбить их на такие блоки и разделы, которые будут понятны и интересны посетителю музея, которые актуальны для современных гуманитарных категорий? Поиски решений чрезвычайно трудны, они вызывают бесконечные споры в среде музейных кураторов и критику рецензентов.

Рецензенты, конечно, если они не работают в музее и не являются кураторами коллекций, часто сравнивают музейное фондохранилище с пыльным кладбищем вещей. Создатели этнографических выставок обычно возражают им, что, может быть, это отчасти и правда, но только до тех пор, пока экспонаты музея не помещены в зал музея в определенном контексте. Всегда надо при этом помнить, что экспонат этнографического музея, когда-то волей собирателя вырванный из естественного контекста, при этом помещается в другой, вновь созданный, искусственный контекст. Это обычно проходит незамеченным при посещении выставки, рассказывающей о культуре «чужого» народа, но часто вызывает отрицательную реакцию при посещении музея носителями этих культур. Это стало одной из главных причин, по которой музеи стали приглашать в качестве соавторов экспозиций представителей коренных народов.

Мне кажется, что здесь уместно привести цитату из статьи директора Национального музея этнологии в Лейдене, Голландия, Стивена Энгелсма- на, где он описывает свои парадоксальные впечатления от посещения может быть единственной в мире экспозиции, посвященной этнографии европейцев, которая существует вне пределов европейского музейного пространства, а именно в уже упомянутом этнографическом музее в Осаке: «Мое первое столкновение с ситуацией, когда я сам стал объектом этнологии, произошло несколько лет назад в Осака Минпаку - новом, большом и престижном Японском музее этнологии. В Минпаку есть небольшая экспозиция, посвященная Европе; в этой экспозиции присутствуют три сюжета: европейцы используют замечательные, однако примитивные деревянные сельскохозяйственные орудия, отнюдь не машины вроде тракторов или комбайнов. Они живут в цыганских вагончиках (нечто вроде автофургонов, которые везут лошади), а кроме того, у них дома стоят маленькие самогонные аппараты, поэтому, очевидно, они употребляют много крепкого алкоголя. И это моя Европа? Нет, на самом деле нет; это и не Европа моего отца, матери, бабушек и дедушек. Это Европа, по воле случая представленная в коллекциях Минпаку, собранных японскими профессорами антропологии»8.

В подавляющем большинстве этнографических музеев сегодня используется географический принцип экспонирования. Если речь идет о музеях, которые стремятся представить в своих стенах этнографию народов мира, то географические рамки экспозиций весьма широки: Северная Америка, Южная Америка, Африка, Восточная Азия и т.п. Очевидно, что ни состав коллекций, ни экспозиционные площади не позволяют представить этнографию всех хотя бы достаточно крупных этнических групп, не говоря уже о том, что коллекции, представленные в зале музея, иногда собирались на протяжении нескольких столетий. Достаточно типична ситуация, когда музей представляет некие идеальные модели культур «этнографического прошлого» (конец XIX - начало XX в.), претендующие на целостное описание, которое в «классическом» этнографическом музее включает обязательный набор характеристик основных занятий, ремесел, промыслов, поселения, жилища, утвари, одежды, обрядовых практик, народного искусства.

Чрезвычайно популярный в прошлом, а в некоторых музеях и до сегодняшнего дня использующийся прием так называемых обстановочных сцен, когда определенная этнографическая реалия - обряд, занятие ремеслом, интерьер и т.д. - с мельчайшими деталями воспроизводилась, вернее сказать, имитировалась музейными средствами. Такую сцену или экспозицию посетитель в большинстве случаев принимает за адекватное отражение действительности, хотя в ней могут принимать участие вещи из достаточно удален ных территориально районов и иногда созданные с разницей в столетия. Эти обстоятельства скрыты от взора посетителя, даже честно и последовательно читающего достаточно полные этикетки к экспонатам, он воспринимает экспонаты не как метафоры, символы репрезентируемой этнографической действительности, а как точное ее отражение9.

Таким образом, особенно в глазах критиков, все экспозиции этнографических музеев так или иначе «страдают от состояния фальшивости»10.

Одна из самых крайних точек зрения была изложена известным британским археологом и музеологом Кеннетом Хадсоном в критической статье «Насколько лжив должен быть этнографический музей?»11, где он написал, что ни один из известных ему музеев не смог передать характерные черты сообществ, представленных в его экспозиции. Гораздо более успешными, по его мнению, в этом отношении оказались документальные фильмы и телевизионные программы. Музейные экспозиции зачастую доставляют визуальное удовольствие, однако они склонны избегать показа страхов, бедности, болезней, тяжелого климата и физических страданий - иными словами, реальности. По мнению Хадсона, этнографические музеи уделяют непропорционально большое внимание традиционной культуре и тем самым поощряют высокомерное и отстраненное отношение к живым людям, принадлежащим к этим культурам. Хадсон выдвигает предположение, что время этнографических музеев, возможно, уже просто прошло.

Не думаю, что музейные кураторы, авторы экспозиций в этнографических музеях согласны с подобной постановкой вопроса. В то же время любая критика, даже несправедливая, побуждает всерьез задуматься о причинах, эту критику побудивших. Какие возможные решения могут преодолеть эту проблему? Естественно, это можно решить путем показа открытого хранения, т.е. демонстрировать коллекцию и ее составляющие такими, какие они есть. Другой более реалистичный выход - отказ от экспозиций, ориентированных на целостное описание культуры, которые представляют не столько этнографическую действительность, сколько сложившийся в головах ученых ее образ. Контекст ее показа не должен замалчивать, скрывать от посетителя условность, символичность, неоднозначность репрезентации. Иными словами, экспозиция или выставка должна быть ориентирована на диалог с посетителем.

Неоднократно делались заявления, что массовая туристическая индустрия, рука об руку идущая с развитием фото- и видеотехники, стремительным ростом интернет-ресурсов приводит к снижению интереса к этнографическим музеям, их коллекциям и ценностям, декларируемым этнографическими музеями. «Диковины» прошлого стали вполне доступны, увидеть и доподлинно запечатлеть их может практически любой12. По сути сегодня происходит туристическая «колонизация» мира. Эти заявления мне кажутся скорее умозрительными. Появление кино не привело к снижению интереса к театру, появление видеомагнитофонов и DVD проигрывателей в конечном счете не упразднило кинотеатров, возможность покупать и читать электронные книги мало отразилась на полках книжных магазинов.

Могу привести пример, который несколько лет назад произвел на меня сильное впечатление. Открытие огромной выставки из коллекций нашего музея «Самураи: тысяча лет культуры и культа» в Финляндии случайно совпало с мировой премьерой американского фильма «Последний самурай» с

Томом Крузом в главной роли. Я думаю, что для японского зрителя этого фильма было много спорного и в сюжете фильма, и в воспроизведении быта и духа самураев, но для жителей Финляндии это совпадение многократно усилило интерес к нашей выставке, которую за шесть месяцев показа посмотрели около 170 тыс. человек.

Действительно, в наши дни люди имеют обширный опыт прямого общения и личного знакомства с различными странами и культурами. Казалось бы, что при этом этнографическим музеям должно становиться все труднее предложить что-либо уникальное и неожиданное. То, зачем раньше нужно было идти в музей, теперь можно увидеть в реальности. Сегодня практически все музейные работники согласны в том, что лучшие выставки объединяют презентацию фактов и апелляцию к опыту. Активизация личного опыта способствует более глубокому восприятию информации в зале музея, интересу к подлинным вещам, собранным музеем много десятилетий назад, открывает интуитивное восприятие и новый взгляд на самые разные вопросы.

В последнее десятилетие мы стали свидетелями реконструкции и реструктуризации ряда известнейших этнографических музеев Европы и Северной Америки. Это также активизировало публичное обсуждение роли и судьбы этнографического музея в обществе начала XXI в.

Одним из первых в 2001 г. открылся заново после полной реконструкции Национальный музей этнологии в Лейдене, Нидерланды. В нем, помимо приведения в порядок хранения коллекции и создания компьютерного каталога фондов, были полностью перестроены экспозиции. Выстроенные по географическому принципу они были снабжены множеством интерактивных мультимедийных программ для посетителей. В том числе, пожалуй, впервые все залы музея были снабжены сенсорными мониторами с электронным этикетажем экспонатов.

Несомненно, три самых больших проекта последнего десятилетия, с которыми я имел возможность познакомиться, - это создание Национального музея американских индейцев в Вашингтоне, Музея на набережной Бранли в Париже, Музея мировых культур в Гетеборге, Швеция. Во всех трех случаях абсолютно положительным фактом являлось стремление правительств США, Франции и Швеции создать музеи с совершенными современными системами экспонирования, хорошо оборудованными фондохранилищами, компьютерными базами данных коллекций, образовательными и информационными центрами.

Как известно, в Вашингтоне новому музею были переданы коллекции вашингтонского Музея естественной истории и нью-йоркского Национального музея американских индейцев (все три организации входят в Смитсо- ниевский институт). В Париже Музею на набережной Бранли были переданы коллекции Музея человека, Музея искусств Африки и Океании и ряда других более мелких парижских этнографических музеев. В Швеции также произошло объединение ряда этнографических музеев страны, прежде всего музеев в Стокгольме и Гетеборге. Объединение и централизация национальных хранилищ этнографических коллекций неизбежно сопровождаются существенным качественным улучшением условий хранения коллекций, их реставрацией и консервацией, созданием современных компьютерных систем учета и хранения. Однако исходной концепцией экспозиционной деятельности этих новых музеев было отрицание или существенная корректировка пред шествующего опыта музеев, на основе которых они создавались. Для всех очевиден мотив - чем реконструировать и переделывать, легче пригласить других людей, построить новое здание и начать все сначала.

Кто при этом заказывает музыку? Думаю, что прежде всего политики, которые настаивали на создании политкорректных музеев, задачей которых является борьба с ксенофобией, нетерпимостью, межрасовыми и межэтническими конфликтами. При этом оказывается, что рассказ на экспозиции музея о шаманизме коренного населения Америки унижает это население столь же сильно, как и то, когда этих людей называют индейцами. Рассказ об обряде инициации на экспозиции по этнографии Африки оказывается столь же невозможным, как и показ традиционной одежды женщины на Ближнем Востоке. Якобы это вносит в экспозицию музея оценочность уровня развития традиционной культуры народов различных континентов, а когда в стране проживает значительный процент выходцев из Африки и Ближнего Востока, - обижает сограждан. Поэтому в Париже создается не новый музей этнографии, а Музей набережной Бранли с подзаголовком мелкими буквами: Музей искусств и культур Африки, Азии, Океании, Америки. В Гетеборге новый построенный музей называют не Музеем этнографии, а Музеем современной культуры. Чудом новый музей в Вашингтоне получает название Национальный музей американских индейцев, а не Национальный музей коренного населения.

Все три новых музея позиционируют себя как инновационные музейные, образовательные и информационные центры, специально отмечая в своих информационных материалах, что это музеи нового типа. Этнографические коллекции показываются в Музее Бранли как изобразительный ряд шедевров традиционного искусства вне какого-либо культурного контекста, музей в Гетеборге вообще отказался от постоянных экспозиций в пользу больших концептуальных временных выставок с привлечением этнографических коллекций. В Национальном музее американских индейцев также делается ставка на временные выставочные проекты, а три постоянные экспозиции не посвящены этнографии народов Америки, а лишь используют некоторые этнографические коллекции в качестве вспомогательного иллюстративного материала.

Вместе с тем необходимо отметить и то, что все три упомянутых выше новых музея великолепно организованы, здания, построенные для них, являются шедеврами современной музейной архитектуры, а их экспозиции прекрасно организованы высококлассными музейными дизайнерами. Для того чтобы оценить эти музеи, достаточно перестать сожалеть о том, что этнографические коллекции отныне выставляются в музеях другого типа, и надеяться на то, что не все музеи будут готовы последовать этим примерам.

Между тем ряд музеев принял решение о сохранении своих старых экспозиций, имеющих несомненную ценность для истории науки и истории музеев и даже о частичном возврате к старым приемам экспонирования. Наиболее яркий пример - Музей Питта Риверса в Оксфорде. Его экспозиции, построенные по типологическому принципу Эд. Тайлором и Дж. Фрэзером при создании музея в 1884 г., остаются практически неизменными и даже были дополнены в последние годы рядом разделов, построенных по тому же принципу. В ряде музеев Европы были созданы экспозиции, восстанавливающие отчасти или целиком представление этнографических коллекций в кунсткамерах (этнографические экспозиции Датского национального музея, экспозиция «Век просвещения» в Британском музее, кунсткамера Школы монаха Франке в Халле, Германия, экспозиция, посвященная кабинету редкостей Георга Римфеуса в Тропическом музее в Амстердаме).

Каждый крупный этнографический музей выбирает сегодня свой собственный путь развития. Одним из самых интересных путей обновления и осмысления места старых этнографических коллекций в современном музее явился опыт Тропического музея, который в конце 2008 г. закончил десятилетний период пошаговой реконструкции и реэкспозиции. Полностью обновив свои постоянные выставки, этот музей не перестал быть этнографическим музеем, региональные экспозиции представляют как коллекции XIX - начала XX в., так и современные, собранные в последние десятилетия. Много внимания уделено истории собирания, создан так называемый «Колониальный театр», где рассказывается о голландцах, живших и работавших в бывших колониях и внесших свой вклад в изучение этих стран. Музей не только сохранил старые манекены, но и сделал серию новых современных представлений людей разных культур. Чрезвычайно важным представляется широкое использование интерактивных мультимедийных музейных технологий, позволяющих сделать путешествие по залам музея захватывающе интересным. В залах этого музея можно увидеть множество шедевров прикладного искусства народов мира, но они не демонстрируются как арт-объекты, а помещены в культурологический и этнографический контекст.

В Музее антропологии и этнографии в Санкт-Петербурге в 2007 г. была открыта новая экспозиция «Африка», где была сделана попытка современного представления традиционной культуры нескольких регионов континента, наиболее полно представленных в коллекциях музея: Эфиопии, Западного Судана, Верхней Гвинеи, Центральной Африки. Наряду с этим посетитель музея может познакомиться поближе с такими разделами экспозиции, как Повседневная жизнь; Духовная культура; Одежда и украшения; Ремесла и торговля; Война, охота и оружие. Особый раздел экспозиции посвящен истории африканских коллекций музея. Одновременно была сделана попытка сохранения некоторых приемов экспонирования коллекций старейшим этнографическим музеем мира, которая тактично сочетается с информационной насыщенностью этикетажа выставочных текстов, а также с мультимедийной информационной системой для посетителей, включающей электронный этикетаж коллекций, энциклопедический справочник, иллюстрируемый архивом фото-, аудио- и видеоматериалов, а также интерактивную программу для детей. На этой экспозиции можно увидеть десятки жанровых сцен с использованием реставрированных старых музейных манекенов, что тоже является «фирменным» стилем нашего музея, с которым мы решили не бороться, а использовать с пользой для наших посетителей. Наш музей гордится тем, что именно в его стенах впервые в мире были использованы манекены, и это произошло в 70-х годах XVIII в. Здесь же хочу подчеркнуть, что, с моей точки зрения, подробное освещение в музее таких вопросов, как трансформации традиционных культур в современном мире, проблемы глобализации культурного пространства, мультикультурализм современного общества и пр., возможно скорее в рамках временных выставочных проектов или при достаточно регулярной, не реже чем раз в 10-15 лет, полной смене постоянных экспозиций.

Вместе с тем актуальной задачей современного этнографического музея является предоставление посетителям музея различных точек зрения на то, что кажется привычным, и таким образом осмыслить изменившийся, но по- прежнему общий мир.

Коллекции, их значение и собирание

Суть всякой коллекции определяется ее серийностью, основанной на сочетании сходства и различия между коллекционируемыми вещами. Попав в музейную коллекцию, предмет быта или ритуала становится музейным экспонатом, лишается практических функций и становится «знаком», оторванным от контекста.

При этом экспонат превращается в «открытую книгу» для посетителя музея, которую он должен «прочитать» с помощью этикетки, выставочного текста, путеводителя, экскурсовода. Музей - это коллекции, открытые для осмотра посетителями, в противном случае речь может идти о личной коллекции или просто хранилище на полках «мертвых», лишенных контекста предметов естественного или искусственного происхождения.

Большинство музеев в последние десятилетия резко сократили сбор новых коллекций или почти полностью отказались от него в пользу создания там, где это еще возможно, фото-, аудио- и видеоархивов.

Не один из музеев мира не имеет возможность экспонировать все свои коллекции, подобно тому, как это происходило в кунсткамерах XVI-XVIII вв. Одновременно ни один музей не обладает достаточно полной коллекцией по культуре тех народов, которые представлены на его экспозициях.

И это, несмотря на заявления критиков этнографических музеев и сторонников реституции культурных ценностей, которые заявляют, что за годы колониальной и постколониальной истории в музейных хранилищах мира скопилось обилие вещей, способное обеспечить гораздо больше музеев, чем их реально существует.

Среди вопросов, на которые пришлось искать ответ уже первым кураторам этнографических собраний, - как классифицировать, группировать и как организовать целенаправленный сбор этнографических коллекций. Чем универсальнее формулировал музей свои задачи, тем сложнее был мучительный поиск ответов. Каждый куратор и хранитель решал эту проблему по- своему и в то же время наследовал все решения своих предшественников и современников. Во многих этнографических музеях подходы к собиранию коллекций сложились достаточно давно под влиянием конкретных исторических условий. Поэтому сегодня все чаще говорят о влиянии личностей собирателей на состав коллекций музея.

Если обратиться к истории собирания коллекций для Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера) в Петербурге, то становится очевидным, что до конца XIX - начала XX в. коллекции поступали в музей достаточно случайно. Имеется в виду, что стратегия собирания коллекций не была сформулирована самим музеем, большая часть коллекций была собрана не профессиональными этнографами, а комплексными «академическими» экспедициями, путешественниками, мореплавателями, дипломатами.

При создании музея в 1714 г. его основателем императором Петром Великим был сформулирован чрезвычайно важный принцип, который отличал петербургскую Кунсткамеру от подавляющего большинства европейских коллекций того времени: создавался государственный, публичный музей, собирание его коллекций становилось делом государственной важности, о чем свидетельствуют ряд специальных указов Петра Великого. Император так сформулировал цель создания музея: «Я хочу, чтобы люди смотрели и учились».

Эти указы сыграли чрезвычайно важную роль в формировании коллекций Кунсткамеры, а позже Музея антропологии и этнографии - на протяжении более двух столетий сюда поступали коллекции из всех российских научных экспедиций и путешествий.

Идея создания первого русского музея как части Императорской Академии наук сыграла в его судьбе решающую роль. Сосредоточение в его стенах богатейших коллекций, введение научной обработки и систематизации, а также надзор за коллекциями и экспозициями крупнейшими учеными Академии превратили Кунсткамеру в подлинно научное учреждение, равного которому по постановке работы не имелось во всей Европе.

Золотым веком нашего музея мы называем конец XIX - начало XX в., когда директор Музея антропологии и этнографии академик В.В. Радлов и куратор этнографических коллекций профессор Л.Я. Штернберг развернули планомерную работу по сбору коллекций музея. За годы их работы этнографические фонды музея увеличились с 39 655 экспонатов до 191 110. Музей перешел к систематическому и планомерному научному сбору коллекций, к экспедиционному методу коллекционирования. Были посланы десятки научных экспедиций по регионам России и в зарубежные страны, которым давались четкие инструкции, что собирать, как собирать, как вести документацию при сборе коллекций. Было организовано обучение выезжающих в экспедиции, в том числе фотографированию. Музей очень активно привлекал для работы профессионалов и любителей в отдаленных районах страны, учредив институт корреспондентов МАЭ. Был организован обмен коллекциями-дубликатами с музеями Голландии, Швеции, Дании, Англии, Франции, Германии, США, в результате которого стало возможным создание многих региональных экспозиций, а музеи мира получили коллекции по народам Европейской России, Сибири, Кавказа, Центральной Азии. На основе опыта европейских музеев была перестроена система регистрации и учета коллекций, созданы их научные описания. Количество научных сотрудников за эти годы возросло в 15 раз, созданы научные отделы Европы, Азии, Африки, Америки.

Собирание коллекций нашего музея с тех пор не прекращалось, главным источником являлись и являются сегодня научные экспедиции. Какая бы задача экспедиции ни формулировалась бы сотрудниками музея, идея собрать и привезти в музей экспонаты, пополнить его коллекции стала хорошей традицией и делом чести многих поколений исследователей.

До середины 90-х годов XX в. зарубежные этнографические экспедиции были редким исключением из правил, зато сегодня ежегодно сотрудники музея проводят экспедиционные исследования и сбор коллекций для музея не только на территории России, но и в Африке, Ближнем Востоке, Южной Америке, во многих странах Азии. Многие проекты временных выставок связаны с историей формирования коллекций музея, с именами выдающихся российских ученых и путешественников - собирателей коллекций музея. Стало традицией во время подготовки таких выставочных проектов организовывать экспедиции в те страны, где они проводили свои исследования много десятков лет назад. Итогом таких поездок в последние годы (Эфиопия, Китай, Филиппины, Бразилия и др.) стали новые коллекции, большой объем фото-, аудио- и видеоматериалов.

В нашем музее организован привлекающий большое внимание посетителей цикл выставок «Экспедиции продолжаются.». В основу концепции таких выставок положен показ «старых» коллекций музея из какого-то региона вместе с новыми, недавно приобретенными коллекциями, сопровождаемый фото- и видеоматериалами, на которых можно видеть те самые вещи, которые только что использовались в быту жителями этой страны, в их ритуалах и обрядах. Сегодня эти вещи превратились в экспонаты музея и демонстрируются на выставке.

Изучение и публикация коллекций, предоставление доступа к собраниям музея

Практически все крупнейшие этнографические музеи мира одновременно являются известными научно-исследовательскими центрами. В задачу кураторов коллекций входит не только сохранение и экспонирование коллекций, но и их изучение и публикация. Каталоги и путеводители по этнографическим музеям чрезвычайно востребованы у их посетителей. Научные публикации, посвященные атрибуции коллекций, печатные каталоги наиболее значимых собраний, а также каталоги временных выставок - неотъемлемая часть жизни каждого музея.

C 1900 г. Музей антропологии и этнографии в Петербурге выпускает «Сборник МАЭ», серийное научное издание, на страницах которого публикуются описания коллекций музея и их каталоги. В 2010 г. был опубликован 56 том «Сборника».

В 2006 г. была подготовлена программа публикации серии альбомов с полными каталогами наиболее значимых коллекций музея. До этого при финансовой помощи и активном участии специалистов из Японии и Кореи были опубликованы в соответствующих странах полные каталоги айнских и корейских коллекций нашего музея. В 2010 г. дополненный ценнейшими фотоколлекциями конца XIX - начала XX в. каталог корейского собрания МАЭ был выпущен в виде мультимедийного диска и опубликован в Интернете на сайтах МАЭ и Национального музея этнографии Кореи.

В настоящее время опубликованы каталоги двух ранних и уникальных коллекций, собранных на Аляске в конце XVIII - начале XIX в., - Тлинки- ты и Алютиик, начинается работа над каталогом алеутской коллекции. Идет подготовка к изданию каталогов буддийской пластики, шедевров искусства каменного века из собрания музея и др. Чрезвычайно важным проектом является издание серии красочных путеводителей по залам музея. Особо ценной составной частью работы над каталогами коллекций я считаю широкое сотрудничество с музеями тех территорий, где когда-то были собра ны эти коллекции, экспертизу специалистами и носителями той или иной культуры.

Для музея, здание которого построено в историческом центре города в начале XVIII в., одной из самых главных проблем является ограниченность экспозиционных площадей, невозможность показа в своих залах всех уникальнейших ранних коллекций по культуре народов мира. Сейчас посетителям доступно для осмотра менее 1% этнографических коллекций нашего музея.

В 2005 г. в МАЭ была разработана концепция публикации подробной информации о наших коллекциях, как выставленных в залах музея, так и хранящихся в фондах средствами современных мультимедийных технологий13. Теперь посетители в каждом зале музея могут на сенсорных мониторах увидеть подробную информацию по всем экспонатам в выставочных витринах, а также имеют возможность рассмотреть на мониторе детали экспоната со всех сторон. Вся информация на мониторы поступает из центральной музейной базы данных. На втором этапе проекта, работа над которым идет в настоящее время, предполагается создание каталогов ряда тематических и региональных коллекций нашего музея на его странице в Интернете (http://www. kunstkamera.ru) на русском и английском языках. В настоящее время уже доступны ряд таких каталогов, в том числе каталог шедевров фотоколлекций МАЭ РАН (более 41,5 тыс. фотографий второй половины XIX-XX вв.), полный каталог корейских коллекций музея и др. Я убежден, что только такой подход способствует целям и задачам нашего музея: возродить интерес к этнографическим коллекциям у специалистов, играть активную образовательную и просветительскую роль в России и за рубежом, сделать коллекции, собранные много десятков лет назад у различных народов мира доступными представителям этих народов, особенно тем, которые пытаются сохранить и возродить традиционные знания, народные традиции и культуру.

Мечта каждого музея сделать свои фонды открытыми для посетителя, расширить музейное пространство. Многие веб-проекты нашего музея позволяют это сделать в виртуальном пространстве, превращая страницу музея в мировой сети в важнейший образовательный портал. Сегодня ежедневно страницу петербургского Музея антропологии и этнографии в сети посещают более 3,5 тыс. человек, т.е. почти в два раза больше, чем посещают наш музей в среднем ежедневно.

Жанр этнографического музея имеет бесспорное право на существование в современном мире. Сотни тысяч единиц хранения этнографических коллекций, накопленных в музеях мира в XVIII-XXI вв., еще много столетий будут вызывать неизменный интерес у посетителей музеев. Процесс глобализации, теоретически ведущий к минимизации этнических традиций и стиранию культурной и этнической идентичности, только усилит ностальгический интерес человечества к своему прошлому. 1

В названии статьи использована известная японская поговорка. 2

Ames M. What Could a Social Anthropologist Do in a Museum of Anthropology: Museums, the Public and Anthropology // A Study in the Anthropology of Anthropology. Vancouver, 1986. 3

Ames M. Cannibal Tours and Glass Boxes The Anthropology of Museums. University of Washington Press, 1993. 4 Байбурин А.К. Этнографический музей: семиотика и идеология // Неприкосновенный запас: Дебаты о политике и культуре. 2004. № 1 (33). С. 81-86. 5

Баранов Д. Форум: Этнографические музеи сегодня // Антропологический форум. 2007. № 6. С. 21-25. 6

Котилайнен Э.-М. Новые проблемы представления мировых культур в музее. Форум: Этнографические музеи сегодня // Антропологический форум. 2007. № 6. С. 48-56. 7

Chun Kyung-soo. National Museum of Anthropology: Why the 21st Century Korean Society need it? // The Past, Present and Future of the Ethnology Museums: Symposiym. Seul, Korea 14.06.2010. Seoul, 2010. P. 20-45; Engelsman S. The Mission of the Ethnological Museums // Ibid. P. 46-67; Galla A. Transformations, towards a New Discourse of Ethnology Museums // Ibid. P. 92-107; Chistov Yu.K. Collections of Ethnographic Museum in the 21st Century: Accumulating, Exhibitiong, Publishing (the Case of Museum of Anthropology and Ethnography, St.Petersburg, Russia) // Ibid. P. 152-199. 8

Энгелсман С. Музейные коллекции, задачи, действия. Форум: Этнографические музеи сегодня // Антропологический форум. 2007. № 6. С. 118-124. 9

Баранов Д. Указ. соч. 10

Ямагучи М. Поэтика выставки в японской культуре // Открытый музей. 2004. № 3. С. 12-16. 11

Hudson K. How Misleading Does an Ethnographical Museum Have to Be? // Eds. I. Karp, S.D. Lavine. Exhibiting Cultures: The Poetics and Politics of Museum Display. Washington; London, 1991. P. 457-464. 12

Чистов Ю.К. Экспозиции этнографических музеев начала XX в.: сохранение традиций и новые идеи // Радловские чтения. СПб., 2004. С. 138-145; Он же. Информативность этнографической экспозиции: от этикетки к сенсорному монитору // Радловские чтения. СПб., 2005. С. 131-139; Он же. Форум: Этнографические музеи сегодня // Антропологический форум. 2007. № 6. С. 108-114. 13

Чистов Ю.К. Информативность этнографической экспозиции: от этикетки к сенсорному монитору // Радловские чтения. СПб., 2005. С. 131-139.